Глава 3. Политотдел. 2-я дивизия противолодочных кораблей СФ

 Никогда двадцать огромных томов не сделают

революцию, её сделают маленькие

карманные книжки в двадцать су.
Вольтер

В то время политотдел дивизии располагался на борту крейсера «Александр Невский», стоящего на якоре североморского рейда. Добраться и сойти с корабля можно было только на катере. С начальником политотдела капитаном 2 ранга Лосиковым Виталием Тимофеевичем — ранним утром, ещё до подъёма флага, как-то шли на катере в полярной ночи по черной воде бухты Ваенга. Виталий Тимофеевич, с большим чувством юмора, что мне было чрезвычайно симпатично в этом внешне строгом человеке, сказал:
— Дмитрий, сейчас поднимемся на палубу, и после ритуала встречи, когда прозвучит команда «Смирно!» и дежурный по кораблю доложит, что за время вашего отсутствия (как говорится в шутку: никакого присутствия) и т.д. — подойдет мичман Присяжнюк и сообщит, сколько работ В. И. Ленина он законспектировал.
Мичман был известный и своеобразный. Он практически не сходил на берег, а если и сходил, то только в читальный зал библиотеки Дома офицеров и только для того, чтобы опять же конспектировать труды классиков марксизма-ленинизма.
— Ты понимаешь, Дмитрий, ну не могу я ему сказать, что, дескать, не злоупотребляйте этим конспектированием. Он ведь наверняка скажет, что вот начальник политотдела отговаривает меня, не рекомендует изучать труды классиков. Нет, пусть лучше продолжает.
И, действительно, в тени кормовой оружейной башни я заметил одинокую грузную фигуру мичмана. Был он высок, мрачен, с пышными усами, в очень длинной шинели. Уже не молодой, своим видом он больше напоминал городового из дореволюционного времени, разве только что без шашки на поясе, но с конспектом и томом из Полного собрания сочинений В.И. Ленина. Доклад дежурного закончился, что де происшествий на крейсере не было. Мрачная тень двинулась к нам:
— Сейчас начнётся.
Присяжнюк доложил:
— Виталий Тимофеевич, я вчера закончил изучать 18-й том В.И. Ленина. Что вы мне дальше порекомендуете законспектировать?
— Это вы правильно сделали, переходите к 19-му тому. И вообще, я даю вам в этом вопросе полную самостоятельность.
Мы шли по шкафуту, и Виталий Тимофеевич предложил провести эксперимент. Артиллерийский крейсер «Александр Невский», с экипажем более тысячи человек, как и любой большой корабль с такой численностью личного состава, только за одну ночь мог принести столько «сюрпризов», что утренний доклад дежурного по кораблю не был бы столь коротким, как сегодня.
Был, например, свой мастер по наколкам. Ночами в трюме машинно-котельного отделения он, как бы сейчас сказали, наносил «татуаж» личному составу срочной службы. Но не всем, конечно, а только достойным — годкам, которые готовились к ближайшему ДМБ. Очередь к мастеру была расписана надолго вперед. Его всячески опекали сослуживцы, несли за него наряды, еду носили к месту творчества, дабы не прерывать его. Днём художник отсыпался, а ночью, взяв специальное устройство — машинку для наколок, смонтированную из заводной бритвы и жала, вставленного в стержень шариковой авторучки, отправлялся расписывать экипаж корабля. Благо, круговая порука позволяла ему, молодому матросу, безбедно и сыто проходить срочную службу. Замполит хватился только тогда, когда у многих на левом предплечье красовался спасательный круг с якорем и надписью по желанию, от «Помни море», как на курортных сувенирах, до незатейливых и трагических матросских стихов:
Не судите строго вы матроса,
Если он порой бывает пьян.
Лучше в душу ему загляните,
Сколько ран вы увидите там.
Машинку замполит выбросил за борт, а художника сберег и стал использовать по прямому назначению — для оформления наглядной агитации.
Какие события происходят только за одну ночь на крейсере? Нет только самовольных отлучек, не убежишь с рейда. А тут доклад дежурного, что замечаний нет. Ну, вы что, в самом деле?
В каюте начальника политотдела дежурный по кораблю — замполит артиллерийской боевой части капитан 3 ранга Воденеев:
— Товарищ Воденеев, как коммунист коммунисту, честно доложите, что ночью произошло на крейсере?
Сказано с некой угрозой в голосе. Как уж Воденеев стал выкручиваться, докладывая то про вечер вопросов и ответов, то про просмотр кинофильмов и т.п. Строго прервано повествование:
— Я последний раз спрашиваю вас, что произошло ночью на корабле, коммунист Воденеев?
И тут дежурный заговорил, заговорил за двоих.
Лучше бы не знать Виталию Тимофеевичу про эти пьянки, драку, — пронеслось у меня в мыслях.
— Вызовите ко мне заместителя по политчасти, — приказал рассыльному Виталий Тимофеевич.
В каюту зашёл неестественно радостный замполит, держа в руках свежеотпечатанный номер корабельной многотиражки. Уже немолодой хитрый лис начал матеро втирать очки, не забыв стрельнуть глазами в сторону печального Воденеева.
— Да, да, произошло, Виталий Тимофеевич. Ночью выпустили очередной номер газеты. Вот, со стихами о Родине — лейтенанта Валерия Смолдырева (Валера — прекрасный парень и добрейший человек, мой одноклассник по училищу, баловался стишками). Замполит распахнул газету и, стараясь увести беседу с НачПО в нужное русло, гнусаво, но с чувством стал декламировать:
Меня ты взрастила,
Любить научила,
И мне поручила
Тебя защищать.
И где бы я ни был,
И что бы ни делал,
Я помню завет один навсегда:
Служить лишь Отчизне,
Служить ей навеки —
И в этом отныне Святыня моя.
И если вдруг грянет
Гроза над тобою,
Я грудью своею Отчизну закрою!
От всего происходящего, от этих «взрастила, научила, поручила» спазмы хохота душили меня. Ещё раз взглянув на Воденеева, замполит всё понял и честно, по-партийному, доложил уже в прозе события прошедшей ночи. Начался обычный рабочий день, отличающийся от других воспоминаниями об этом эксперименте в стихах.
В одно из воскресений заступил дежурить по политотделу. Пришла телефонограмма — «Ранен матрос со сторожевого корабля соединения». Повреждена филейная часть из револьвера системы «наган». Получил приказание убыть на судоремонтный завод в Росте под Мурманск. Выяснилось: матрос ушёл в самовольную отлучку на танцы Дома культуры. Ну как не понять — дело молодое. Вооружённая женщина-охранник, бдительная такая, пресекла высокоэстетический порыв, строго выполнив требования инструкции:
— Стой, кто идёт? Стой, стрелять буду!
Предупредительный выстрел вверх, далее «на поражение» в оставшуюся часть уже перевалившего через забор танцора. Ничего страшного, «скорая помощь», в госпитале пулю извлекают, и даже на «долгую добрую» память дарит хирург пострадавшему. Дескать, потанцуешь ещё задорно, если уж жизнью рискуешь ради такой вот хореографии.
Но меня интересовало другое. Уж очень хотел повидаться с этой бедовой женщиной-охранницей, метким стрелком ВОХР, что же она из себя представляет. Представившись внештатным корреспондентом газеты «На страже Заполярья», стремящегося уже завтра, на первой полосе, дать репортаж с заголовком «Подвиг охранницы» или «Выстрел в ночи». Прибыл в караульное помещение ВОХР и застал нашу героиню в  прекрасном расположении духа, почистившей и сдавшей «наган» в оружейную комнату, уже поощренную администрацией за высокую бдительность. Она аппетитно пила чай с мармеладом и добро улыбалась «корреспонденту». Возраст её был около 40, полноватая, яркая, чернобривая. Такие славятся красотой и распутством и ворожат судьбу парням и девкам на хуторах раздольных украинских степей. В военизированной форме, со странными петлицами, не помню точно, то ли две винтовки скрещенные, то ли две сабли на фоне подкованного копыта. Но её благостное настроение мгновенно улетучилось после главного вопроса:
— Ну, зачем же было стрелять в самовольщика? Он ничего не выносил с завода. Он, я думаю, даже не мог предположить, что женщина в возрасте его матери будет стрелять на поражение! Ну, в крайнем случае, обозначили бы, покричали, пальнули вверх, промахнулись.
— А что ж я ему, заразе, не кричала: не лезь!
Материнские чувства не наблюдались.
— Мужчина, как вы проникли в караульное помещение? — сузились глаза собеседницы, как будто я предложил ей совершить в караулке что-то грязно-неприличное. Я пятился к двери, радуясь, что револьвер сдан, и она не «приведёт в исполнение» приговор «журналисту».
— Успокойтесь, успокойтесь, женщина.
И вот я на свободе, радостный, несмотря на несостоявшийся разговор между Мужчиной и Женщиной.
Позднее убедился в необходимости для общества таких дам, ревностно исполняющих свой долг. Мужчины так службу нести не в состоянии. Не дано. Эти женщины прекрасны, очаровательны и хороши в должностях охранниц ВОХР, судей, бухгалтеров, судебных приставов и т.п. После увольнения в запас, отсуживая положенную пенсию, убедился в очаровании судьи Пильскрановой, которая после команды: «Встать! Суд идёт!» как-то недвусмысленно полюбезничав с ответчиком, молодым юристом из военкомата, стрельнув на истца-пенсионера уже тусклым взглядом, как Ленин на буржуазию, заявила:
— А вам что, денег мало?
И состоялся суд скорый — басманный. Всё правильно кем-то замечено, что в России, если суд, то «скорый», если правда, то «окончательная», если война, то до «последнего человека», если тишина, то «Матросская». Это был типичный холодный взгляд бухгалтера мимо монитора и посетителя «в никуда», с какими-то железными интонациями в голосе и почему-то с «оканьем» — «Не положено!» В противовес на вполне очевидные факты и спокойно произносимые аргументы — «что положено»:
— Мужчина! (Ох, и любят они Мужчин). Не повышайте на меня голос!
После робкого:
— Да я и не повышаю…
Последний аргумент:
— Мужчина, выйдите!
Таких женщин роднят общие признаки. Ну, например, то, что на каких-либо торжественных мероприятиях, проводах на пенсию, например, именно им руководство поручает читать забавный документ-памятку. Он так и называется «Памятный адрес». Любят это дело, яро и старательно, с неестественным воодушевлением они читают, напоминая пенсионеру:
— Вы, Николай Иванович, награждены многими правительственными наградами, почётными грамотами.
Как будто провожаемый находится в таком состоянии, что и не помнит, а был ли он награждён вообще. Собственно, может быть, я и не прав, но пора, пора напомнить, а то засиделся на своём месте Николай Иванович и награды уже все получил. Адрес поэтому и «Памятный».
Опять дежурство по политотделу. Совсем ненужное и бесполезное, даже в выходные дни. Со временем и обюрокрачиванием политорганов оно станет ежедневным.
По громкоговорящей связи крейсера тревожный сигнал:
— Человек за бортом! Дежурную шлюпку на воду!
На верхней палубе жуткое зрелище. За бортом матрос в тельняшке степенно, саженками плывёт на выход из Кольского залива. Такие водные процедуры, несмотря на жаркий июль, добром не кончаются, — вода ледяная. Спасательные круги за бортом, мастерски спущен шестивёсельный ял. Красиво плывёт матрос в полосатом купальнике, красиво. Полностью игнорирует предложение командира шлюпки подняться на борт. Старший лейтенант разворачивает шлюпку транцевой доской к пловцу, ещё раз предлагает помощь. Никакой реакции. Тогда направляет ял к борту крейсера. Гребцы медленно работают веслами. Наш герой оглядывается, вот он растерян, вот запаниковал, уже пытается догнать ял.
Выясняю, что матрос отбывал срок в корабельном карцере за неуставные отношения, попросил вывести его и с разбегу бросился в морскую пучину. И это с высокого борта крейсера. Поступок не только безрассудный, но и, конечно, смелый. На борту уже чуть ли не стихийный митинг возбужденных годков. На это и рассчитывал узник карцера. Его, ослабленного и довольного собой, поднимают на борт. Сочувствующие расступаются, для автографов передаются демэбовые гюйсы. Это отрезанные воротнички от белых форменок, которые не носят на СФ. На обратной стороне достаточно искусно изображен восход солнца — символ неизбежного ДМБ и девушка в мини-юбке, обязательно у маяка, машущая платком в след уходящему в море кораблю. Раздаются выкрики поддержки. Вокруг шум и смятение. Вот она порция славы, которой так добивался наш герой. Он нарочито устало раздает автографы и гордо возвращается в карцер, досиживать срок. (Капитан 2 ранга Жахалов — командир крейсера — приказал переодеть и вернуть на место).
И если бы в наши дни читал эти строки уже серьёзный и взрослый бывший пловец и его товарищи, то, наверняка бы, грустно улыбнувшись и покачав головой, сказали:
— Какими мы были в ту пору детьми, хоть и в матросской форме.
И согласившись с этим, следует добавить: а сколько людей пострадало от подобных глупых и ненужных поступков.
Не понимали мои начальники, что нельзя меня ставить дежурить по политотделу. Прав был только командующий 3-й флотилией подводных лодок вице-адмирал Лев Алексеевич Матушкин, когда заметил эту непознанную закономерность — в мое дежурство умерли Л.И. Брежнев и Ю.В. Андропов, произошло несколько катастроф — и то ли в шутку, то ли всерьез предложил вообще не ставить меня дежурным.