Красив, особенно летом, в зелени садов старинный городок Мозырь на белорусском Полесье, стоящий на высоких холмах у полноводной реки Припять. На улице Замковой жили два века назад рымарь (ремесленник, делавший конскую сбрую) Викентий Тараймович, его жена Феодосия, их трое детей. За забором с воротами на небольшом дворе — деревянная изба, хлев для скота и степка для припасов. Внутри жильё делилось перегородкой на «чистую» жилую половину, где был весь семейный скарб, и сени, в которых лежали ручные жернова для хлебного помола, а зимой помещали разную малую живность – телёнка, поросят, гусей и уток. Глиняная печь с лежанкой, два 2 маленьких, низко прорубленных окна, большой, для всей семьи, стол, вдоль стен – длинные деревянные лавки. В «красном» углу избы висели украшенные рушниками иконы Спасителя, Богоматери, а также особо чтимых в Мозыре святого Николая Чудотворца и благочестивой мученицы Параскавеи. Под иконами стояли ткацкий станок («кросны») и плетённые из лозы короба с одеждой. По стенам висели топоры, ножи, серпы, косы, а также отцовы инструменты для изготовления упряжи. При подворье имелся и небольшой сад с огородом.
Накануне войны с Наполеоном случилась в городе эпидемия тифа, забравшая множество людских жизней. Из всей семьи Тараймовичей в живых остался только самый младший, восьмилетний Саша. На опустевший двор перебралась его тётка Татьяна, тоже потерявшая всю свою семью, стала досматривать малыша и хозяйство.
Прошла тяжёлая зима, наступила весна 1812 года. Тогда случилось в городе настоящее столпотворение: почти ежедневно с Бобруйского и Киевского трактов, под флейту и барабан, колонна за колонной сюда начали прибывать войска. В далёком Санкт-Петербурге, предполагая вражеское вторжение, решили возвести на холмах у Мозыря крепость с сильным гарнизоном. Уже начались было строительные работы, но через месяц грянула война. Неприятельская армия, взяв Вильно и Минск, двинулась на Москву. Русский корпус при Мозыре и находившаяся севернее Бобруйская крепость остались у неё в тылу.
Штаб, лазареты и склады заняли все городские общественные постройки, а несколько тысяч солдат были расквартированы по домам мозырян. Уличный староста привёл таких постояльцев, капральство из восьми солдат Витебского пехотного полка, и на двор Тараймовичей. Сержант и шестеро рядовых одеты в тёмно-зелёные мундиры с красными погонами, кожаные ранцы за спинами, ружья на ремнях, у пояса штыки и тесаки, высокие кивера с султанами. Восьмой, ротный барабанщик по имени Андрей, имел на рукавах нашитые уголки из белой тесьмы.
Хозяева должны были обеспечивать военных дровами, водой и свечами, а те питались из артельного котла. Но сержант, которого молодые солдаты называли «дядя Николай», договорился с Татьяной, отдавал ей солдатский паек, и она готовила в печи обед и ужин на всех, включая хозяев. Днем постояльцы были заняты на учениях или строительстве военного лагеря, а вечером чистили своё оружие, обмундирование, да вели разговоры про оставленный навсегда отчий дом, про войну и погибших товарищей.
Очень любил Саша слушать эти удивительные рассказы, был при солдатах допоздна, пока за ним не приходила тётка. Однажды спросил у Андрея:
Зачем эти белые нашивки у тебя на рукавах?
В сражении барабанщик должен быть рядом с командиром, передавать барабанным боем его команды подчинённым. Эти нашивки, что выделяются на мундире – для того, чтобы он был хорошо заметен офицеру.
-Научишь меня барабанному бою?
Солдат потрепал мальчика за вихры и ответил:
-Знаешь, я ведь солдатский сын, и сам в твоем возрасте, совсем мальцом был взят на службу обучаться барабанщиком. Наука эта непростая, но коль есть у тебя интерес, будет терпение и старание, то освоишь её…
Летними теплыми вечерами, сидя с мальчиком на завалинке, Андрей показывал, как правильно держать в руках барабанные палочки, учил бить дробь, протяжную дробь, сигналы «заря», «сбор», «поход», «в атаку» и другие.
В начале августа стала показываться недалеко от Мозыря конная разведка польских улан, но её отгоняли казаки. Войскам был дан приказ выступить в поход на город Пинск, захваченный неприятелем. Взяли солдаты оружие, амуницию, простились с хозяевами и ушли со двора. Саша Тараймович, как и другие мозырские мальчишки, провожал их до самой городской окраины. Было на что им поглядеть: скакала кавалерия, шла пехота, громыхали по мостовой окованными колёсами орудийные лафеты и зарядные ящики. Впереди каждой роты идет поручик, у него на темнозелёном мундире позолоченные пуговицы, на плечах эполеты без бахромы, на шейной ленте серебряный, с золотым орлом, офицерский знак. У капитана, командира батальона, такой знак позолоченный с серебряным орлом. А вот проехал на коне и сам командир уходящего к Пинску отряда генерал-майор Запольский в треугольной шляпе с чёрным султаном из петушиных перьев, на плечах – вызолоченные эполеты с бахромой. Несколько дней спустя после ухода войск сильно захворала тётка Саши, и на паренька навалились все хозяйственные заботы. Его сверстники играют на улице, ходят на рыбалку и в лес за ягодами, а Саше не до того. Надо ухаживать за больной, кормить и поить корову, козу и овечек, приглядывать за домашней птицей.
Так прошла одна неделя, другая – и вдруг по городу разнёсся слух, что войска возвращаются с победой, будут уже к завтрашнему утру. Не утерпел Саша, побежал вместе с другими сверстниками встречать солдат. На широкой площади возле древнего храма Святой Параскавеи собралось великое множество народа. Впереди духовенство, городской магистрат, городничий Иван Лилье в мундире и при шпаге. Когда вдали на тракте показались войсковые колонны, разом зазвонили церковные колокола, а народ закричал «Ура»! Офицеры и солдаты выглядели уставшими, пропахли пороховым дымом, многие в изорванных мундирах, с повязками на ранах, но все гордые победой над врагом. Вернулось на двор Тараймовичей капральство Витебского полка, да не все, один солдат погиб. В ту же ночь умерла и тетка Саши, остался он круглым сиротой. Похоронили её солдаты, а мальчишку взяли к себе на полное довольствие, как бы вместо погибшего товарища. Даже пошили ему из своего старого обмундирования маленькие шинель, курточку и сапоги.
Прошёл ещё месяц, много чего случилось за это время. Наполеон захватил Москву, и вскоре она почти вся сгорела в грандиозном пожаре. Польский генерал Домбровский взял Бобруйскую крепость в тесную блокаду, и вскоре там стали заканчиваться продовольствие и боеприпасы. На выручку её гарнизону от Мозыря выступил сильный отряд в 4,7 тысячи бойцов с артиллерией, и говорили, что сюда уже не вернётся, останется в Бобруйске. Привязавшийся к мальчику сержант Николай поговорил с поручиком, ротным командиром, чтобы забрать сироту с собой, и тот не возражал. Переправившись по наплавному мосту через Припять, войска двинулись на север к местечку Глуск, разгромили там неприятельский гарнизон, а затем повернули на запад к близкому уже Бобруйску. На полпути, у местечка Горбацевичи они столкнулись с равным по численности французским отрядом, завязался упорный и жестокий встречный бой. Рота Витебского полка была в боковом охранении двигавшегося по лесной дороге отряда, стрельба гремела где-то впереди. Но через некоторое время с севера через лес подошло ещё одно вражеское подразделение. Укрывшись за деревьями, французы начали сильно обстреливать русскую колонну во фланг.
Видит поручик, что потери растут, ответным огнем врага за деревьями не достать, надо выбить их оттуда штыками. Кричит, стараясь пересилить стоны раненых, ржание коней и стрельбу:
— Барабанщик, бей сигнал к атаке!
Но не слышит его солдат, смотрит невидящими глазами в небо, а на мундире у сердца расплывается кровавое пятно…
— Барабанщик! Барабанщик! Бей сигнал к атаке!!
Подхватил Саша барабан, взял с ремня берёзовые палочки, и ударил, как его учил Андрей – несколько раз сильно, затем протяжная дробь, и ещё, и ещё! Услыхали знакомый сигнал солдаты, примкнули штыки, и в рукопашном бою отбросили врага далеко в лес. В этом сражении русские разбили и рассеяли неприятеля, дорога к Бобруйской крепости была очищена, туда вновь пошли обозы с продовольствием и боеприпасами.
Войска вернулись к Мозырю, но в ноябре получили новый приказ – идти к городу Борисову для перехвата на реке Березине отступающей и сильно поредевшей наполеоновской армии. Однако командовавший корпусом генерал Ф.Ф. Эртель упустил время, наплавной мост через Припять был снесён ранним ледоходом, пришлось переправлять солдат и артиллерию на другой берег паромами. Вместе с ротой Витебского полка ушёл тогда из Мозыря и Саша Тараймович. Между тем оплошавшего Ф.Ф. Эртеля сменил генерал С.А. Тучков, принявший войска уже на марше к Бобруйску. Его адъютант поручик Николаев заметил в солдатском строю мальчика, доложил об этом генералу, и тот распорядился забрать Сашу в свой штаб помощником к денщикам.
И кто знает, может быть, дошёл бы он с победоносной российской армией до самого Парижа, но случилось иначе. В конце 1812 года корпус С.А. Тучкова занял город Несвиж, где в присутствии генерала был разграблен дворец князей Радзивиллов. Находившиеся в Санкт- Петербурге влиятельные представители этого магнатского рода подали царю жалобу, над Тучковым учинили следствие и отправили его из действующей армии под домашний арест в город Измаил. Однако сохранили ему полное жалованье, оставили адъютанта, 8 денщиков и «казачка» (так он значится в документах) Сашу Тараймовича.
Его жизнь при опальном генерале складывалась вроде бы неплохо, был одет и накормлен, стал помощником конюха, денщики выучили его читать и писать. Но что ожидало паренька в будущем, кроме горькой солдатской доли? А рядом плескалось Черное море, по которому плыли белокрылые бригантины с лихими контрабандистами, манили воля и приключения…
Осенью 1816 года, находясь с поручиком Николаевым по делам в Одессе, мальчик сбежал от него, чтобы наняться юнгой на какой-нибудь корабль. Местом обитания таких же, как и он беспризорников были одесские катакомбы. Там их вскоре и поймала полиция. Генерал С.А. Тучков забирать обратно «дезертира» не пожелал, и местные власти отправили официальный запрос в канцелярию Минского губернатора. Оттуда бумагу переслали мозырскому городничему И. Лилье, который провёл расследование, полностью подтвердившее рассказ Саши Тараймовича. Его дальнейшая судьба неизвестна. А написанное гусиными перьями на серо-голубой бумаге следственное дело хранится сейчас в Национальном историческом архиве Беларуси.