16 МАРТА 2016 ГОДА
БОСФОР. БОРТ БОЛЬШОГО ДЕСАНТНОГО КОРАБЛЯ «КОСТРОМА»
Перед входом в Босфор старший помощник провел обязательно учение по борьбе за живучесть. Босфор — это узкость из узкостей, проход через который всегда, сколько бы ты его не проходил, выматывает всех от командира до последнего матроса, как физически, так и морально.
В двадцати милях от пролива Шубин вышел по УКВ на международной чистоте на связь с турецким постом береговым постом:
— Я военный корабль Российской Федерации, бортовой номер 217. Следую в Эгейское море. Скорость 10 узлов. Приблизительное время входа в пролив 17 часов 30 минут.
— Вас поняли! Нужен ли лоцман? – отозвались турки.
Вопрос о лоцмане был чисто формальным, так как российские военные корабли их никогда на борт не брали.
— Лоцман не нужен! – скороговоркой ответил Шубин.
— Через десять минут повторите запрос! – передали турки.
За час до входа в Босфор вахтенным офицером заступил заместитель по работе с личным составом Матюшкин. Так полагалось при прохождении пролива. На груди капитана 3 ранга висел солидный «Никон», для фотографирования военных объектов и кораблей.
Стараясь подражать левитановской дикции, Алексей Ильич зычно скомандовал:
— Корабль к плаванию в узкости приготовить! Расчету прохода узкости по местам!
Проливную зону корабли советского, а потом и российского ВМФ всегда проходят по боевой готовности № 1. При этом усиливается. Как сигнальная вахта, так и вахта ППДО.
На пелорусах с правого и левого бортов встали начальник службы снабжения и баталер Их задача, по команде штурмана, сообщать пеленги на указанные береговые объекты. Гордый возложенными на него чисто морскими обязанностями, Володя Бочаров был предельно серьезен.
— И в каждом его движении сквозит ответственность! – шепнул старпом Матюшкину, кивнув в сторону начальника службы снабжения.
Глянув на надувшегося от важности Бочарова, оба улыбнулись.
На сигнальном мостике сигнальщики крепили к фалам флаги. Желтый с черным кругом посредине — «Индия» («Я изменяю свой курс влево») и сине-красный — «Эхо» («Я изменяю свой курс вправо»). Из-за частого использования, именно эти два флага на корабле всегда были самыми истрепанными.
Спустя десять минут Шубин повторил запрос. На этот раз турки назначили «Костроме» время и очередность входа в пролив, а так же конкретное судно, за которым надлежало следовать.
Вообще в Босфоре четыре трафик-контроля, которые держат непрерывную связь с проходящими по проливу судами и регулируют их движение.
Как и положено, Шубин увеличил число сигнальщиков, выставил впередсмотрящего и вахту на отдаче якорей, приказал запустить резервные и аварийные устройства корабля. Помимо этого на верхней палубе, для противодействия возможным диверсионным действиям, были расставлена «вахта бдительности» — матросы с автоматами, ведущие наблюдение за водной акваторией вокруг корабля.
Х Х Х
…В Босфоре, как всегда, царило настоящее броуновское движение и было тесно от множества снующих во все стороны плавсредств. Навстречу «Костроме» один и за другим почти вплотную шли огромные сухогрузы и танкеры. Курс БДК то и дело пересекали всевозможные местные паромы, для которых все статьи МППСС были пустым звуком. Между паромами крутились в полнейшем хаосе рыбацкие лайбы, всевозможные прогулочные катера и яхты, которые, казалось, только и ждали, чтобы подставиться под форштевень «Костромы».
На машинном телеграфе, застыл старпом Марченко, мгновенно реагируя на команды командира. Матюшкин вел вахтенный журнал, репетовал команды командира по «каштану» и занимался фотографированием. За штурвалом опытнейший из рулевых — главстаршина контрактной службы Владимир Пошевеля, так же готовый к мгновенному выполнению любой вводной. Во главе сигнальщиков самый толковый и глазастый – Сергей Лукашев.
Штурман Дима Наумов, не разгибаясь, корпел над картой. Он, то запрашивал пеленги на береговые ориентиры, то уточнял место корабля, непрерывно докладывая командиру о времени изменения и направления курса, точках поворота:
— Товарищ командир. Через минуту время поворота вправо на 15 градусов!
Что касается Шубина, то он все время находился в движении, перемещаясь с одного крыла мостика на другой, Давая непрерывные команды на руль и машину, принимая информация, оценивая мгновенно меняющуюся ситуацию и принимая такие же мгновенные решения.
Босфор — это испытание для всего экипажа, но в первую очередь для командира. Из всех морских проливов в мире Босфор самый узкий (недаром само слово Босфор в переводе означает «коровий брод»), если же к этому добавить что по нему одновременно перемещаются в обе стороны десятки и десятки судов. Одновременно, пересекая им курс, с одного берега к другому снует неисчислимое количество паромов, катеров и лодок. Можно только представить, какое напряжение испытывают при прохождении Босфора командиры кораблей и капитаны судов!
На пересечку курса «Костроме», вспарывая форштевнем пологую босфорскую волну, как черт из табакерки, выскочил турецкий катер с надписью «Сахин гуденлик» — «Береговая охрана».
— Салям алейкум, кэптен! — кричал ему с катера турецкий офицер. — Я даже не успел соскучиться!
В ответ Шубин помахал турку рукой.
— Будет сопровождать до выхода в Мраморное море, а затем повернет обратно. Для турок сопровождение наших кораблей обычная рутина. – Пояснил, попросившемуся остаться на ГКП Почтареву, Матюшкин.
— Откуда он вас знает? — удивился майор.
— Да мы здесь так часто бываем, что уже почти как родственники стали! — усмехнулся заместитель по работе с личным составом.
— Пару таких родственников и врагов не надо! — встрял в разговор, высунувшийся из штурманской рубки штурман Наумов.
Согласно боевому расписанию по прохождению проливов, было положено через каждые пять минут бросать глубинные гранаты, во избежание нападения подводных диверсантов. В Босфоре, по договоренности с турками этого не делали. Шубин, да и другие командиры «экспресса» понимали, что отказ от гранатометания создает серьезные риски, но поделать ничего не могли. Что касается Шубина, то он, в силу, своего обостренного чувства справедливости, одно время хотел даже написать по этому поводу рапорт, но потом передумал. Понимал, что все равно рапорт ляжет под сукно. Начальство не любит инициативы снизу, тем более инициативы, которая затрагивает вопросы большой политики. Кого в Москве интересует вопрос, бросают ли с проходящих в проливах кораблей гранаты или нет, тем более, что турки однозначно будут категорически против, а лишний раз ссорится с ними в непростой политической ситуации из-за такой «ерунды» в Москве не захотят.
…Миновали первый Босфорский мост, носящий имя Ататюрка, что соединяет европейскую и азиатскую части Стамбула.
— Говорят, что его проектировал и строил сын небезызвестного Керенского — пояснил Почтареву заместитель командира по работе с личным составом.
— Вот ведь жизнь устроена, у никудышного политика, вдруг сын — талантливый инженер! — покачал головой Почтарев.
— Посмотрите направо! — обратил внимание гостя Алексей Матюшкин. – Перед Вами главная достопримечательность Стамбула — храм Святой Софии — великий памятник раннему христианству, обращенный ныне в мечеть Айя-Софию.
— Где-где? – закрутил головой Почтарев. – Эта?
И показал рукой на величественную мечеть.
— Это знаменитая «Голубая Мечеть», — с интонацией опытного гида, пояснил зам по работе с личным составом. — София правее. Видите огромный розовый массив, в окружении минаретов?
Вглядываясь в проплывавшую мимо борта громаду сооружения, Почтарев утвердительно закивал.
— Существует легенда, что, когда в 1798 году в Босфор вошла эскадра адмирала Ушакова, в Софийском соборе внезапно обвалились штукатурка и на стенах проступили скорбные лики православных святых.
— Эти минареты со своими хищными иглами, как неусыпная стража! — задумчиво высказался Почтарев, провожая взглядом Аль-Софию.
— В принципе так оно и есть. София же строилась, как главный православный храм всей Византийской империи, так что как его не переделывали и не переименовывали, суть осталась неизменной, оттого и окружили минаретами. Кстати, вы читали роман Агаты Кристи «Убийство в восточном экспрессе»?
— Разумеется, читал!
— Так вот, он написала этот роман, когда гостила в Стамбуле.
— Возможно, «экспресс» Агаты Кристи и ваш пересеклись именно в Стамбуле неслучайно, — подумав, сказал Почтарев.
— Вполне возможно, — кивнул Матюшкин и, сославшись на служебную необходимость, удалился в ходовую рубку.
Над головой проплыл второй босфорский мост имени султана Фатиха.
— Куда-то наш провожатый запропастился! Турки сегодня какие-то квелые! – подал голос старпом Марченко.
Шубин глянул, действительно катер береговой обороны, резко сбавив обороты, остался далеко по корме.
— Слева по пеленгу 208 судно резко меняет курс! — раздался в то же мгновение вскрик сигнальщика Киселева.
— Право 15 градусов! – мгновенно отреагировал Шубин.
Он выскочил на крыло мостика. Огромный контейнеровоз грязно зеленого цвета под либерийским флагом откровенно выходил из своей полосы встречного движения и целил своим форштевнем прямо в борт БДК.
— Может рулевое управление заело? – подал голос Матюшкин, будто оправдывая капитана контейнеровоза. – В любом случае ступает в силу правило трех «д» — дай дорогу дураку!
Шубин не ответил. Он неотрывно смотрел на форштевень контейнеровоза, под которым вскипала пенная волна. Судно явно набирало обороты. Сомнений быть не могло – оно целенаправленно шло на таран!
Лоб мгновенно покрылся испариной. Все решали мгновения — пытаться ли изменить курс, стопорить ход, или, наоборот, попытаться проскочить мимо киллера-либерийца. Шубин понял, что одним изменением курса от контейнеровоза уже не увернуться.
— ПЭЖ! – схватив микрофон «каштана» крикнул Шубин – Обе самый полный вперед!
Он рванул ручки машинного телеграфа. Те, жалобно звякнув, застыли красными стрелками на отметке «самый полный вперед».
— Коля! – крикнул он в микрофон командиру БЧ-5 Каланову – Нас самым наглым образом таранят! Выжимай все, что можно!
— Уже выжимаю! – раздался глуховатый и невозмутимый голос «деда».
«Кострома», задрожав всем корпусом, начал ощутимо прибавлять ход. Каланов выжимал из старой машины все, то было можно.
Помощник Марченко непрерывно кричал по УКВ на международной частоте:
— Вы опасно маневрируете! Я предупреждаю вас обо всех возможных последствиях!
Но толку от этого не было никакого.
Шубин безотрывно следил за либерийцем. Там, очевидно, заметили ускорение БДК и, не сбавляя хода, в свою очередь, подвернули вправо, чтобы не дать уйти от сокрушительного удара. Дистанция между охотником и добычей стремительно сокращалась.
— Лево руля на курс 175 градусов! – скомандовал Шубин, подвернув корму так, чтобы если уж не уйти от тарана, то хотя бы сделать его скользящим, а значит не смертельным.
На сухогрузе в ответ тоже энергично подвернули.
— Вот суки! Сейчас бы врубить из артустановки, чтобы потроха по Босфору пораскидали!
— Давай, давай, родимая! – шептал Шубин кораблю. – Мы с тобой еще не из таких передряг выбирались!
Грязный, в потеках ржавчины нос контейнеровоза уже почти нависал над бортом.
— Лево на борт! – резко скомандовал Шубин, прикинув, что момент инерции уже не даст сухогрузу отреагировать на его неожиданный маневр, а более компактная и маневренная «Кострома» вполне может вывернуться.
Так и вышло. Корму БДК пронесло буквально в десятке метров от форштевня либерийца. Контейнеровоз проскочил по корме и теперь уже пытался сам уклониться от шедших вслед за БДК из Черного моря судов.
— Право на борт! Курс 280! Обе машины средний вперед! — скомандовал командир «Костромы».
На корме контейнеровоза значилось — «Margaux». Из его рулевой рубки, размещённой в кормовой надстройке, выскочило сразу несколько человек, они что-то кричали и непристойно жестикулировали.
— Кажется, расстроились, что промахнулись! – не упустил возможности снова напомнить о себе Матюшкин.
— Надо было в школе лучше учиться! – добавил штурман Наумов, еще до конца не пришедший в себя от случившегося.
— Хватит веселиться! – не слишком вежливо оборвал обоих Шубин, — Алексей Ильич, запиши в вахтенный журнал, что имела место попытка тарана, координаты и название судна.
Фигура одного из стоящих на крыле ходового мостика показалась Шубину чем-то неуловимо знакомой. Но разглядеть человека толком не удалось, тот предусмотрительно держался за спинами остальных, внимательно рассматривая «Кострому» в бинокль. По спокойному поведению наблюдающего, Шубин решил, что именно этот и есть самый главный на контейнеровозе, возможно даже организатор атаки. Все это пронеслось в голове командира БДК за какие-то секунды, после чего он забыл об увиденном человеке, как ему тогда казалось, уже навсегда.
— Товарищ командир, может нам по приходу в Тартус «морской протест» подать, ведь этот «Маргаукс» нарушил все возможные положения МППСС. – обратился штурман.
Шубин устало вытер ладонью потный лоб:
— Какой к черту протест! «Морской протест» предполагает имущественные претензии, а мы что предъявим, дырку от бублика?
— Тогда может, хоть на УКВ свяжемся? Скажем пару ласковых, душу отведем? – предложил подошедший Матюшкин.
— А смысл? Они же сразу включат дурака – моя твоя не понимай! Это мы уже проходили. Связываться имело бы смысл с теми, кто действительно потерял управление, а не с теми, кто сознательно шел на таран.
— Ну, да! – грустно кивнул заместитель по работе с личным составом и вернулся к наблюдению за окружающей обстановкой.
— Товарищ командир, — доложил, стоявший на ГКП у радиостанции «Боцман-К» радист, — либерийское судно с позывным «Маргаукс» непрерывно дает в эфир сигнал «Сьерра Виктор-2».
— Ясно! – коротко ответил Шубин.
«СВ-2», согласно международному своду сигналов, означало: «Мне требуется немедленная помощь. Я имею повреждение рулевого устройства».
«Хоть бы что-нибудь новенькое придумали, а то каждый раз одно и тоже. Как говориться, сел в лужу, но ведь нарочно, чтоб вас повеселить!» – подумал Шубин и, выйдя на крыло мостика, оглянулся.
Похожий на огромную рептилию, «Маргаукс», гася инерцию хода, пытался вернуть на свой фарватер. При этом контейнеровоз поднял кучу флагов и отчаянно вопил сиреной – изображал из себя жертву технической аварии. Со всех сторон на полном ходу к нему уже спешили турецкие катера.
— Слева по борту приближается встречное судно! – доложил сигнальщик.
— Штурман! Доложить дистанцию расхождения! – распорядился Шубин, устало усаживаясь в командирское кресло.
Навстречу «Костроме» по фарватеру величественно шествовал очередной огромный балкер. За ним в дальней дымке угадывался следующий. Движение на выходе из Босфора в Мраморном море всегда очень интенсивно.
По выходу в Мраморное море, когда обстановка на мостике несколько разрядилась, офицеры корабля рассказали Почтареву, что в апреле 2003 года при проходе проливов большим десантным кораблем «Цезарь Куников» перед мостом Ататюрка, путь ему преградил катер турецкой береговой охраны. После чего турки потребовали от БДК застопорить ход и предъявить корабль к осмотру, хотя по всем международным соглашениям проверять военные корабли запрещается. Налицо была явная провокация, и командир БДК капитан 2 ранга Александр Кельбус отреагировал соответствующе. На палубе залегли с оружием наизготовку наши морпехи, а носовая 57-мм артустановка взяла катер на прицел. После чего, не меняя курса, «Куников» пошел на таран. Тут нервы у турок не выдержали, и они сбежали, очистив фарватер. Больше никаких претензий к нам турки уже не предъявляли, мы так же промолчали.
В конце 2015 года, ввиду обострения отношений между Россией и Турцией после сбитого турками нашего самолета, ситуация при прохождении проливов накалилась до предела. Турки стали вести себя, по отношению к кораблям «сирийского экспресса», демонстративно бесцеремонно. Они не только опасно пересекали курс кораблей, но и наводили орудия. То в самый последний момент неожиданно без объявления причины закрывали проливы, и нашим кораблям приходилось долгими часами крутиться у входа в Босфор, в ожидании милости от турецких властей. В ответ, при очередном проходе Босфора, командир все того же «Цезаря Куникова», поставил для острастки на верхней палубе матроса с незаряженной трубой ПЗРК. Фотографии этого матроса вызвали волну возмущений в турецкой печати, но после этого провокации, как рукой, сняло. Попадать под ракету из ПЗРК туркам почему-то расхотелось.
Именно тогда на совещании командования бригады десантных кораблей Шубин и выступил с предложением не поднимать больше турецкого флага при прохождении проливной зоны. Формально придраться к нам за это турки не могли, но на морском языке данный акт являлся выражением предельного презрения принимающей стороне. Предложение Шубина было дружно поддержано всеми командирами «экспресса», а, после некоторого раздумья, одобрено и большим начальством. Почти целый год весь «экспресс» демонстрировал пустым гафелем полное презрение к туркам за их пиратское нападение на наш Су-24М. Только после официальных извинений Эрдогана, было решено вернуться к былой практике поднятия турецкого флага. Этот урок турки запомнили хорошо и в настоящее время встречают наши корабли уже более спокойно. Однако провокации так и не прекратились. При этом теперь инициаторами стали уже суда под «дешевыми флагами».
…За Стамбулом, у причалов военно-морской базы Умурьери были хорошо различимы ряды замерших в готовности ракетных катеров — ударного кулака ВМС Турции. Вид этих катеров всегда наводил на невольные размышления о том, что соотношение военно-морских сил на Черном море еще только начало выравниваться в нашу пользу, как туда сразу зачастили натовские корабли. И хотя все былые надежды заокеанских «партнеров» сделать Черное море внутренним морем НАТО, с присоединением Крыма к России и возросшей мощью Черноморского флота, канули в небытие, напряженность не только не уменьшалась, а даже усилилась.
После входа в Мраморное море сразу стало легче, напряжение спало. Трудно было поверить, что время прохождения Босфора заняло меньше двух часов. Теперь можно было поберечь машины. Шубин переключил тумблер «каштана» на ПЭЖ:
— Механик, на какой пойдем?
— На левой!
Хорошо. Снимай самостоятельно. Левую ставлю на полный.
— Есть! – коротко отозвался из ПЭЖа Каланов.
Правую машину начали останавливать, но не сразу, а постепенно, переводя ее со среднего хода на малый. Только после этого Матюшкин перевел рукоятку телеграфа правой машины в положение «стоп».
Над морем опускалась черная южная ночь.
