О чем же речь? Михаил Афанасьевич, как известно, не принял Октябрьского переворота и воцарившуюся за ним в стране атмосферу ниспровергательства культурного наследия предков и строительства на прахе миллионов россиян «нового мира». А потому во всех его произведениях неизменно сквозит рефрен: «Дьявол среди нас». Этот булгаковский образ изменчив и фееричен. Он принимает разные формы (Хлудов — Воланд — Сталин), угадывается как на бытовой почве, так и в философских «лирических отступлениях» его возлюбленного Мастера из его знаменитого (не менее чем «Бег») закатного романа…Так вот, выходит такой расклад, что ничего из целой плеяды своих литературных шедевров Михаил Булгаков, возможно, так и не «родил» бы на свет. В последних актах-«снах» Гражданской войны, когда в пылающей России Добрармия стремительно откатывалась на юг, к севастопольской Графской пристани, он, находясь в рядах белогвардейцев, свалился в тифозном бреду на больничной койке и… «остался на берегу».Жалел ли он потом о таком вот выверте судьбы? О том, что вместе с тысячами единомышленников не покинул Родину, уйдя на одном из кораблей из Севастополя в далекую Бизерту? Поначалу, наверное, да. Однако существует весьма однозначное его суждение на сей счет, которое он «обналичил» перед самой своей кончиной. Если кратко, то М.А. Булгаков не мыслил своего существования — ни физического, ни творческого — вне родной земли. Вот и весь сказ… Потому как полагал этот великий русский писатель, что печальный исход всего цвета отечественной интеллигенции, всех истинно русских душой за пределы Отчизны — это неизбежно бег от самого себя…Сегодня правомерен вопрос: «Почему же в отличие от десятков своих собратьев по российскому Парнасу Михаил Булгаков, находясь постоянно в тени набегающих туч злобной критики, наветов, обысков и арестов в будущем «экспонатов» золотого фонда отечественной беллетристики, так и не угодил на барачную койку ГУЛАГа? А весь вопрос был в неоднозначном отношении к нему товарища Сталина. Вождь народов непререкаемо пресек — раз и навсегда! — желание Булгакова повидать свет: съездить хотя бы раз за границу. Он же заклеймил «антисоветским явлением» булгаковскую пьесу «Бег». И в то же время 14 раз смотрел «Дни Турбиных», 8 раз — «Зойкину квартиру». А если вчитаться в сакраментальные строки открытого письма М. Булгакова в адрес Правительства СССР (читай: тов. Сталину. — Авт.), то остается только диву даваться, с каким библейским спокойствием Иосиф «вытер плевок» со своей щеки. И ничего удивительного: и не такое происходило тогда в стране, где в спорах рождалась ненависть, а истина — умирала…

…При жизни Булгакова вышли всего лишь три рахитичных сборника его прозы. А настоящий бум начался спустя 16 лет после его ухода в бессмертие, когда увидевшие свет первый том его «Избранной прозы», а в 1967 году — выношенное под сердцем в течение десяти лет шедевральное произведение «Мастер и Маргарита» заполонили души россиян, наконец узревших воочию магический талант Мастера… Он, свято веря, что «рукописи не горят», в отличие от Свифта, не забирался на мифический остров Лапута, а здесь, на родной земле, открывал глаза соотечественникам на язвы бюрократии, беспредел власть имущих, на ужасы грядущих войн и победное шествие агасферов разных мастей и калибров. Он, как и Гоголь, стал навигатором будущего России, по сути — пророком, именно еврейское слово «нави» и есть точная транскрипция слова «предсказатель»…

ВСЁ ЛИ ВРУТ ПУТЕВОДИТЕЛИ?

Завтра этому несгибаемому борцу со вселенской неправдой исполняется 125 лет со дня рождения. Его жизненный ареал практически ограничивался средней Россией и Кавказом, и единственные путешествия, на которые он отваживался, неизменно вели в Крым. Здесь он побывал, по самым последним данным его многочисленных биографов, не менее семи раз. Мы же ограничимся рассказом о двух таких поездках Михаила Афанасьевича в… «противненький» Крым. Да, да: и по крупинкам откровений в его письмах, и по свидетельству современников Булгакову, как и в свое время Маяковскому, Крым явил себя далеко не традиционно «блистающим миром». Как выразилась его последняя, третья, любовь Елена Нюренберг (прототип Маргариты из… «МиМ»), «он оставался непоколебимо стойким в своем нерасположении к Крыму».С чего бы это? Читая его пьесу «Сильнодействующее средство», а также путевые очерки «Путешествие по Крыму», приходишь к неутешительному выводу: Крым сам по себе, конечно же, следуя логике Михаила Афанасьевича, бесподобен и прекрасен. Однако то, от чего Булгаков, так же, как Гоголь и Чехов, сбегал на юга, в омерзительно гипертрофическом ракурсе вновь напоминало в Крыму обывательское болото столицы страны, «которой некуда жить», если сослаться на А. Платонова, в которой швондеры полностью завладели шариковыми…И Булгаков, из Крыма возвратясь, поневоле начинает с сардонической беспощадностью живописать о новом «быте» в южном репринте, который заслонил собой «событие» — только что отгремевшую революцию 1917 года и ужасы братоубийственной Гражданской. Таким образом, под его пером в более чем 150 фельетонах, в десятке романов и повестей, в двенадцати написанных и неоконченных пьесах и либретто вырисовывается новое-старое Отечество, в котором всё — рухлядь: и мораль, и искусство, и политика, и любовь, и семья, и кухонное фрондерство……Итак, окунемся вместе с Михаилом Булгаковым в пыльное июньское марево порядком осточертевшей Москвы — образца столицы Страны Советов 1925 года. Очерк «Путешествие по Крыму» начинается мучительными раздумьями автора: «Куда сбежать?» И сам себе же он отвечает: «Когда человек в Москве начинает лезть на стену, значит, он доспел и ему… надо ехать в Крым».

А куда конкретно? Приятели советуют выбрать Коктебель… Тем паче что в июне 1924 года в отличие от лая целой злобной своры «сокоечников» по Парнасу, наложивших вето-отзывы на печатание «Белой гвардии» в издательстве «Недра», до Булгакова из Крыма доходит восторженное резюме Макса Волошина. Он, прочитав в журнале «Россия» лишь отрывок из этого эпатажного романа, написал редактору Н. Зайцеву следующее: «Эта вещь представляется крупной и оригинальной, как дебют начинающего Достоевского… Передайте Булгакову мой глубокий восторг перед его талантом и приглашение приехать в Коктебель». Что и было вскоре сделано…

…Булгаковское «Путешествие по Крыму» знаменуется перлюстрацией «Крымского путеводителя издательства «Земли и фабрики». Он хранится и по сей день в архиве писателя. Всё прочитанное в нем вводит Булгакова в шок, особенно 370-я страница. Путешественника в Коктебель, как выясняется, ждут: свирепые «сирокко», безводье, унылая природа, заоблачные цены, отсутствие электричества. А ведь Булгаков, «уезжая из Москвы, мысленно видел зеленое море» и представлял безмятежную жизнь человека в белых парусиновых штанах, льющего копеечную струю ледяного «Боржоми» на обожженное ласковым солнцем темечко…

Все последующие главы, иллюстрирующие перипетии поездки Булгакова по Крыму, наполнены жутким ощущением реальности анонса пресловутого путеводителя. И в Феодосии, и в Ялте, которая одновременно «хороша и отвратительна», прогулочный советский быт с удивительной монотонностью напоминает о себе нелюбимом на каждом шагу. Приезжего — «доходный улов» аборигенов — встречают пьяные буфетчики, «бифштексы в виде подметки», заплеванные урны, а пляжи у набережных похожи на «крупнобулыжные московские мостовые».

Добавим к этому боязнь «туберкулезного контакта», фрукты с прогнившим «нутром», бездомных студентов, застрявших на высоких скалах (Ильф и Петров преемственно кланяются. — Авт.), и вовсе не таким уж безосновательным покажется вывод Булгакова: «Людям с расстроенными нервами сюда ездить нельзя».

Что интересно: ливадийские парки привиделись Михаилу Афанасьевичу живительным оазисом в окрестностях вулкана. Но и тут Булгаков верен себе: «Парки полны очарования. Белый дворец Николая II — и вдруг над колоннами на большом полотне… лицо Рыкова».

Никого и ничего никогда не боялся наш отважный сатирик. «Трусость — один из самых страшных человеческих пороков» — это его кредо. Следует вспомнить, что Алексей Иванович Рыков был тогда председателем Совнаркома СССР и членом Политбюро. Пройдет 12 лет, и его по расстрельной статье увезут в Лефортовские застенки прямо с заседания февральского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б). А пока… Пока Булгаков явно лез на рожон, ведь этот очерк увидел-таки свет 27 июля 1925 г. в «Красной газете»…

…Возвращался М.А. Булгаков из Ялты уже в Севастополь, сэкономив на некоем раздолбанном драндулете 2 рубля, не предпочтя ему комфортные авто «Крымкурсо». А что делать? Выбора не было, денег — тоже. И он с восемью попутчиками вместо обещанных трех, пережидая в Алупке и Мисхоре незначительные аварии из-за лопнувших шин, на жалком подобии «Форда» наконец под вечер «вкатился в беленький, раскидистый Севастополь». И только тут ощутилась тоска: «Вот из Крыма нужно уже уезжать». И последняя строка очерка: «Вечером из усеянного звездами Севастополя с тоской и сожалением уезжали в Москву».

ПРИТЯЖЕНИЕ АНТИЧНОЙ ПРИСЯГИ

Я, наверное, правильно понимаю: писатель уезжал с сожалением о замечательном Севастополе, который всегда встречал М. Булгакова лишь «с посадочным железнодорожным билетом на руках». Внесу ремарку. Не всегда. А посему есть резон переакцентировать внимание читателя на весеннюю реальность Крыма уже 1927 года, а конкретно — на дачу известного армянского композитора А.А. Спендиарова, которая располагалась на самом берегу залива в белоснежном Судаке. Именно с фамилии Александра Афанасьевича Булгаков «слепил» своего одиозного персонажа «Мастера и Маргариты» — председателя никчемной акустической комиссии театров Семплеярова, большого любителя актрис, разумеется, не за их сценические успехи…

Итак, Судак. Всего месяц назад у Михаила Афанасьевича сотрудники ОГПУ в Москве изъяли рукопись «Собачьего сердца». Он был в отчаянии, когда раздался стук в дверь и к нему в гости пожаловал композитор Спендиаров с дочерью Мариной.

— Утешьтесь, дорогой мой, — ободряюще сказал тогда Булгакову, уже прощаясь, Александр Афанасьевич. — Вы лучше соберитесь-ка в Судак, на дачу к нам. Там по весне расчудесно…

…Старожилы Севастополя хорошо помнят эту красивую, статную женщину — актрису Марию Григорьевну Спендиарову, внучку знаменитого композитора. Она с мужем жила у нас (на моей памяти — с 70-х годов прошлого века. — Авт.) на улице Силаева, 5, была активнейшим рабкором «Славы Севастополя», членом Севастопольского клуба любителей истории города и флота…

Хорошо припоминается мне лето 1981 года. Мария Григорьевна только что вернулась из Еревана, где в парке оперного театра состоялась печальная церемония перезахоронения праха ее деда, которым она так гордилась. Большой знаток и фанатка творчества А.С. Пушкина, Спендиарова пригласила меня в тот теплый вечер в гости, на чай…

Я опускаю все подробности нашей беседы, остановлюсь на главном. Речь зашла о том, как в далекой своей юности Мария Григорьевна оказалась на даче родного деда в Судаке и как познакомилась там с Михаилом Булгаковым.

Вот ее рассказ: «Он с женою и друзьями Лямиными уже жил на даче целых два дня, когда я приехала сюда из Симферополя. Остроумный, ироничный, очень спокойный человек. Неизменно ослепительно свежие воротнички, монокль, паркетная галантность поклона… Меня шутливо называл Марго. В «Спендиариуме», как величали гости композитора свое сообщество в Крыму, собралось тогда два десятка людей, как я сейчас понимаю, сливок московского литературно-музыкального бомонда. Помню, как в клубах сигарного дыма хозяин дачи завел граммофон, и до самого пляжа раздавались чарующие звуки «Татарской колыбельной» в исполнении персидского ашуга, как бы в унисон с пьянящими ароматами цветущей павлонии.

А на следующий день на двух автомобилях мой дедушка отправился с Булгаковыми и еще двумя гостями в Севастополь, причем поездку спланировали так, чтобы в нашем славном городе-герое можно было до отхода московского поезда побывать в известных на весь мир памятных местах…»

Каких же? Благодаря Марии Григорьевне сегодня можно установить следующее. Ни Малахов курган, ни Панорама, ни легендарные поля сражений, ни традиционно посещаемое Братское кладбище не привлекли внимания Михаила Булгакова. Как сообщал обитателям дачи по приезде из Севастополя Александр Афанасьевич, его гость за 2 часа до отъезда посетил Графскую пристань и… Херсонесский музей. Причем там его внимание приковала лишь одна античная вещь, известная сегодня всему миру. Это раскопанная на агоре Херсонеса в год рождения М.А. Булгакова мраморная плита с «Присягой граждан Херсонеса». Вспомним: «Я буду единомышлен о спасении и свободе государства и граждан…»

«Я — МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ»

…Кто же вывел Михаила Булгакова на траверс уникальной писательской стези? Она сегодня видится явно вставшей поперек благонамеренному и дистанционно управляемому литературному течению тогдашней новой России, оплодотворенному идеалами соцреализма… под дулами автоматов пугающе суровых людей в фуражках с темно-синими околышами. А ведь ему вообще-то по жизни светили маяки многих других профессий: священнослужителя (родовая семейная традиция), конферансье, врача, актера, наконец… Ан нет. В девять лет мальчишка от корки до корки прочитал «Мертвые души» Н.В. Гоголя и на долгие годы проникся магией гоголевских маний и величий и так и остался верным на всю жизнь феерическому литературному стилю и особому, мистическому, образу мыслей этого властелина дум не единого поколения русских людей… И совсем недаром Булгаков как-то сказал о себе: «Я — мистический писатель…»Так же, как и обожаемый им Николай Васильевич, творец «Мастера и Маргариты» почти во всех своих произведениях пытался все-таки поднять веки внушающему всем тихий ужас Вию. Он страстно желал открыть глаза народа на несправедливость и остроугольность бытия, на то, что в родимой державе, где коррупция начинается в роддоме и заканчивается на кладбище, творится что-то не то…

Мы как бы вскользь уже затронули мистическую струну духовного инструмента миросозерцания Михаила Афанасьевича Булгакова. Давайте же немного порассуждаем об особом даре предвидения, которым обладали и Гоголь, и Булгаков. Более полутора веков назад Гоголем были написаны такие пророческие строки, как «еще поднимутся русские движения» и «русской тройке дают дорогу другие народы и государства». И что же? После 1917 года тронулись с места в карьер и обозначили на планете свое, особое, место «русские движения». А «русской тройке» уже сегодня уступают место «беговые качалки» сотен государств на Земле. Не как избранному народу, которому все дозволено, а как лидеру — сильному государству, способному уравновесить миропорядок. И, конечно же, Гоголь гениально предсказал появление в России в образе Чичикова представителей нового класса — отечественной буржуазии, ставшей колыбелью нынешней олигархической коррупции..

А теперь о Булгакове. В ноябре 1914 года он проницательно написал: «Придет расплата за безумие дней октябрьских». И грянула «оттепель» шестидесятых. И распался Союз. И появились-таки в Москве невиданные маячки поп-шоу — варьете… Так что вполне уместна гениальная строка из эпитафии Анны Ахматовой на смерть Булгакова: «Ты так сурово жил и до конца донес великолепное презренье». Позволим себе сменить в последнем слове первую букву «е» на «о». Анна Андреевна не стала бы сильно возражать — голая правда, но с… видом сбоку: прозренья Булгакова еще требуют своего особого прочтения…

И… немножко занимательной эквилибристики под рубрикой «Зазеркалье Булгакова». Вспомним в «МиМ» веселье в Центральном Доме литераторов: «…плясали Драгунский, маленький Денискин… Чуть позже Иван Бездомный, пытаясь сообщить, как зовут его нового знакомого, пробормотал имя «Вайнер».

60-е годы. Писатель Виктор Драгунский 57 лет назад подарил детям «Денискины рассказы». А Вайнер? Который из братьев? Поистине порой непостижима амплитуда обзора реалий будущего «третьим глазом» таких уникальных русских гениев, как Пушкин, Гоголь, Достоевский, Булгаков…

ТАЙНА «ГРАНИТНОЙ ШИНЕЛИ»

И все-таки никак не выходит, расставаясь с темой «Булгаков и мы», отдалиться (вроде бы и многое уже сказано?) от… Николая Васильевича Гоголя. В различных исследованиях, посвященных творчеству и экзотическим откровениям Михаила Булгакова, неизменно соседствуют его три судьбоносные встречи с русским классиком родом из города Нежина.1917 год. Земская больница. Умирает от дифтерии опоенный морфином молодой врач-венеролог Михаил Булгаков. И вдруг пред ним воочию предстает… Гоголь. Он гневно суживает глаза и грозит пальцем Булгакову: «Рано!» На следующий день пик болезни был пройден.

1927 год. Булгаковым написана пьеса «Бег», когнитивно диссонирующая с официальной моралью советского государства. Постоянные вызовы в ОГПУ, безденежье, развал семьи. И вот на одном из малолюдных перекрестков Москвы Михаил Афанасьевич сталкивается нос к носу с… Гоголем. У того — безумные глаза, он одет в старую-престарую крылатку. Гоголь молча показывает пальцем на каменный дом на Малой Бронной с лепниной на фасаде и исчезает. Спустя два года выяснится, что именно здесь проживала будущая третья жена писателя — Елена Шиловская, его Маргарита.

И, наконец, 1932 год. Малый театр — постановка «Мертвых душ». Все плохо: режиссура, актеры, декорации… И вдруг ему снится Гоголь. Он молчит, как бы чего-то ждет. И во сне Михаил Афанасьевич просит классика с гиперестеничными глазами: «Учитель, укрой меня гранитной шинелью».

…Спустя 10 лет после смерти М.А. Булгакова его вдова, так и не сумевшая добиться того, чтобы супругу наконец поставили памятник на Новодевичьем кладбище, как-то, посетив могилу мужа, заглянула в каморку к сторожу и увидела в углу так называемую голгофу — гранитную глыбу с крестиком на макушке.

— А это что? — спросила она у служителя.

— Это? Это голгофа с могилы Гоголя, новый памятник ему почти уже сделали.

Елена Шиловская немедленно договорилась о покупке никому, выходит, не нужного гранитного постамента… Таким образом, и по сей день стоит в изголовье Михаила Афанасьевича этот межевой знак его духовной близости с Гоголем, как бы возвещая потомкам о необходимости их нового духовного восхождения к обители добра, свободной от зла… Что знаменательно, эту голгофу доставил на лошадях именно из Крыма задушевный друг Н.В. Гоголя,блестящий российский публицист Иван Аксаков…

Сомов Леонид Аркадьевич