Бывают дни, которые определяют всю дальнейшую жизнь. Доставшийся мне день был таким солнечным, что его тепло до сих пор согревает мою судьбу.
Мы повзводно спускались из аудиторий малого учебного корпуса после лекций и толпились на плацу в ожидании построения. Апрельское солнце щедро заливало все вокруг, и оттого стены зданий, серый асфальт плаца, трибуна на его противоположной стороне, скамейки и деревья казались гораздо светлее, чем они были на самом деле. Город млел под щедрыми лучами и заставлял каждого делать любое движение медленнее, чем обычно.
Из циркульного здания на ступени вышел невысокий капитан 2 ранга со смоляными, непослушно вьющимися волосами на непокрытой голове. На его черной тужурке золотом горели пуговицы.
Я не смог сдержать вопрос:
‒ Это новый препод?
Близорукий Саша, который знал всех офицеров училища не только по фамилии, но и по имени-отчеству, чуть приподнял очки и сразу сморщил губы:
‒ Не-а. Это не препод. Это редактор училищной газеты Валентин Иванович Николаев. На той неделе прибыл с Северного флота.
Капитан 2 ранга стоял на ступенях, чуть приподняв подбородок, словно не мог вволю напиться невиданным для северов солнцем. Его кто-то окликнул из двери, и он порывисто вернулся в корпус.
‒ Это Эльвира, ‒ узнал кого-то в полумраке двери всезнающий Саша, хотя я никого не заметил. ‒ Корреспондент, корректор и все остальное вместе взятое. У них в газете всего два человека…
Меня с юности волновал один вопрос: куда исчезает событие после того как оно произошло? Если исчезает бесследно, значит, мы обречены. Если где-то сохраняется, значит, всё не безнадежно.
Особое уважение у меня всегда вызывали люди, которые могли остановить исчезающее для других, и в том числе для потомков, ‒ фотографы, кинооператоры, журналисты, писатели. Моя будущая профессия к ним не относилась. Она не могла никого и ничего увековечить, хотя и работала со словами. Она скорее успокаивала, уверяя других, что страна идет правильным путем.
К тому моменту я уже опубликовал два стихотворения. Отец работал на строительстве грандиозной Усть-Илимской гидроэлектростанции в Иркутской области, я отослал ему пафосные стихи о покорении сибирских рек, написанные на скучной лекции по психологии, и совершенно неожиданно получил от него письмо с вложенными в него двумя номерами газеты «Усть-Илимская правда». В каждой из них были напечатаны по одному моему стихотворению. В эту минуту я ощутил себя Пушкиным. Или почувствовал то же, что ощутил Пушкин, когда ему принесли свежеотпечатанный первый сборник стихов.
В редакцию «Политработника флота» я тоже пришел со стихами. Валентин Иванович внимательно прочел их и оценил:
‒ Неплохо. И тематика флотская. Подборка есть. Принеси еще фотографию. Но если ты хочешь и дальше сотрудничать с нами, то нужно переходить, скажем так, на прозу. Журналистика ‒ это ремесло. Важно набить руку на простых текстах. Вот о чем бы ты написал заметку, что было у тебя такого, что могло бы оказаться интересным для других?
‒ Что было? ‒ перебирал я в памяти события последних дней. ‒ Да ничего необычного. Лекции, семинары, наряды, «Яблочко»…
‒ Какое яблочко? ‒ не понял Валентин Иванович.
‒ Танец «Яблочко». Матросский. Мы с ним на той неделе выступали в городе на сборном концерте.
‒ Вот об этом и напиши.
‒ Если только дня через три. Или четыре. Завтра я в караул заступаю, потом семинар, потом…
‒ В журналистике так не бывает, ‒ прервал меня Валентин Иванович. ‒ Газета выходит завтра, значит, написать нужно сегодня. Даже если у тебя нет настроения, если у тебя грипп, если тебя бросила девушка, если тебе неинтересна тема, ты все равно должен через час сдать свои строчки. Иначе газета не выйдет.
На одном из трех столов, стоящих в комнате редакции, он сдвинул к краю подшивки газет, положил чистый лист бумаги, шариковую ручку и предложил:
‒ Напиши про «Яблочко». Пять-шесть предложений. Не больше.
За соседним столом Эльвира, статная девушка со светлыми курчавыми волосами, вычитывала гранки и, казалось, даже не прислушивалась к нашему разговору. Луч солнца медленно двигался по столу, по вавилонской горе подшивок, и, когда осветил название газеты, только тогда я заметил, что слева от слов «Политработник флота» были нарисованы знак о высшем образовании и открытая книга. Под ними плыли по черным линиям, видимо, изображающим штилевое море, черная атомная подлодка и черный ракетный крейсер. В то время это были самые крутые типы кораблей, олицетворявшие флот. Передовая статья на первой полосе верхней газеты начиналась со слов «Выполняя решения апрельского Пленума ЦК КПСС, весь личный состав училища принял повышенные социалистические обязательства».
Мои пальцы перестали катать ручку и смело опустили ее на лист бумаги.
«Выполняя решения апрельского Пленума ЦК КПСС, вторая рота первого курса активно включилась в культурно-массовую работу, ‒ написал я, и мне это чрезвычайно понравилось. Начало было идеологически верным, и я продолжил: ‒ На прошлой неделе ансамбль роты выступил с матросским танцем “Яблочко” перед тружениками завода “Арсенал”».
Помня совет Валентина Ивановича, я написал еще три предложения о том, что зал зааплодировал, когда двое курсантов сделали блок руками, а третий перекувыркнулся через них, а мне лично понравилась синхронность, с которой у нас шестерых получились «веревочка» и имитация руками качки на корабле.
‒ Пять предложений, ‒ протянул я листок Валентину Ивановичу.
Он внимательно пробежал текст и оценил:
‒ Для начала неплохо. Я отредактирую. Про пленум ‒ это чересчур.
Через месяц мне пришел перевод на два рубля сорок копеек. С учетом того, что пирожок с повидлом в училищном буфете стоил пять копеек, а беляш с сочным, хорошо поперченным мясом ‒ восемнадцать, то я сразу ощутил себя миллионером. В строчках отправителя значилось: «Ленинское знамя». Это выглядело какой-то загадкой, но Валентин Иванович, к которому я пришел на следующий день в редакцию, объяснил:
‒ Я отдал твою заметку в газету Киевского военного округа. В отдел культуры. Им очень нужны такие материалы. Пиши еще. Окружная или флотская газета ‒ это отличная школа. А перевод, который тебе пришел, называется гонорар. Всякий труд должен поощряться. Впрочем, в «Политработнике флота» гонорара нет. Надеюсь, тебя это не остановит?
‒ Конечно, нет, ‒ ответил я. ‒ Вот мое фото. Как вы приказали. Для стихов.
Через неделю во время обеда я обратил внимание, что с соседних столов многие оборачиваются и рассматривают меня, словно я сидел голым. На построении после обеда ко мне подошел старшина роты и протянул свежий номер училищной газеты: «Держи, писатель!»
На второй полосе «Политработника флота» на самом ее верху под заголовком «Доброго пути, Игорь Христофоров!» была напечатана подборка моих стихов с фотографией. Это пожелание Валентина Ивановича Николаева сопровождает меня всю жизнь. И всю жизнь в самые сложные, поворотные моменты я звонил ему, спрашивал совета, и он ни разу не ошибся.
