Два закадычных друга, Боженко и Бороденко, оба минеры средних подводных лодок, на основе „закадычности» враз порешили круто изменить свою военную судьбу — сменить профессию. В минном деле, как нигде, вся загвоздка в щеколде. Минная „щеколда» им опостылела, командирство не светило по причине „ закадычности». На сдачу соответствующих зачетов требовались усилия в приобретении знаний, а в башке — одна „щеколда». И уж больно хлопотное это командирское дело. Над командиром — море начальников, и все его дерут, как сидорову козу, прилюдно, как только он высунется из рубочного люка. Не прельщала их эта стезя. Хотелось ответственной работы. Очень! При полной безответственности.

Эту тему они не раз обсуждали втроем: Боженко, Бороденко и Шило. Так они, с большой буквы, величали корабельный спирт, когда встречались на берегу, после выходов в море. Два закадычных друга и Шило. В бутылке из-под Шампанского. Конечно, „Советского». Боженко „митинговал», а Бороденко отмалчивался, и лишь короткими фразами подводил итоги. Эта их историческая беседа состоялась после многомесячного пребывания в Средиземном море. Империализм там вовсю угрожал нам звериным оскалом, а наш подводничек то давил на жопе чирьи, то выплевывал остатки зубов без всякой врачебной помощи, как мальцы выплевывают молочные зубы.
— К тридцати пяти — сорока годам, радикулитисто — геморройного отца — командира, выпиз…т с флота в какую-нибудь Тьмутаракань и забудут. Мы пойдем другим путем. Марксистко-ленинским… — Изрек авторитетно Бороденко, сделав заявку на мудрость. Его многословие оказалось редким, но метким.
Приглянулась им партийно-политическая работа. Ответственно держать нос по ветру, то бишь с курсом партии и всего делов-то.
Закадычность безжалостно прерывалась длительными походами на разных подлодках, где и пресная вода расходовалась сверхэкономно, а „шило» становилось стратегическим запасом командира. Эта ситуация обеспечила их беспроблемный рост в чинах до капитан-лейтенантов без партийного вмешательства в их души и учетные карточки. А потому, без особых трудностей, получили они направление на учебу. На десятимесячные курсы политсостава флота для углубленного изучения навыков партийно-политической работы.
* * *
Как известно, всякая учеба на курсах, в академиях опирается на два подхода: синий нос — красные корочки, либо красный нос — синие корочки. Друзья остановились на втором подходе. Десять месяцев учебы в Ленинграде, колыбели революции и роддоме комиссаров, пролетели как миг, по строго заведенному порядку.
В800, как на подъеме флага, встреча в рюмочной. Под сенью золоченных крестов и куполов Александро-Невской лавры. По первенькой. За встречу. Энергичный бросок троллейбусом через Неву, до пельменной с рюмочной. По второй — за дам-с!
В 900 — начало углубленного изучения ППР (партийно-политической работы), на Высших офицерских курсах ВМФ, с часовым перерывом на обед. Обед предварялся посещением лавки военторга, где смышленая Зина всегда имела „левый» коньячок. По-третьей, сам Бог велел. За тех, кто в море! Потом еще три часа мук самостоятельной работы над основами ППР. И, наконец-то, море (учеба) — на замок!
В 1700 храм военно-морской науки покидал самый распоследний синеносник. Красноносники уже давно посетили пельменную — рюмочную и по оси моста переместились в рюмочную Александро-Невской лавры. Там подводились итоги напряженного учебного дня. После него рюмка-другая не воспринималась чем-то зазорным. Это было каждодневным ритуалом, частенько вместе с учителями. Получили друзья синие корочки и, с большим сожалением, покинули берега Невы, чтобы вновь оказаться на берегах моря Баренца.
Новоиспеченные „комиссары-политруки» были определены на атомные подводные лодки, завершающие период интенсивного освоения. Учитывая исключительную важность предстоящей им работы, по ходатайству ПУ ВМФ (политуправление ВМФ), Министром Обороны им, обоим, одновременно с выпуском было досрочно присвоено звание „капитан 3 ранга». ПУРы и ГлавПУРы отличались искренней заботой о будущих «представителях ЦК партии на местах». Они бы, с выпуском получили еще и по ордену „За службу Родине», как его получали выпускники политакадемии вместе с „поплавком», но тогда того ордена еще не существовало. И правильно, что их наперед награждали. Иначе в заботах о личном составе они могли забыть о себе.
* * *
В первые дни пребывания в гарнизоне атомных подводных лодок друзья несколько подрастерялись. По неопытности в ППР. В гарнизоне существовал „сухой» закон. Официально, ни одна военторговская лавка ни-ка-ко-го алкоголя не имела. Опять же, по неопытности в ППР, кратковременно попали в легкую зависимость к старпомам. Как каким-нибудь вшивым минерам, штурмано-ракетчикам или механикам, приходилось им унизительно выпрашивать у старпома бутылку шила (спирта) на обслуживание технических средств пропаганды. Много ли можно было выпросить этого шила, если у комиссара в заведовании кинопроектор «Украина» да допотопный магнитофонишко! Вот и все технические средства пропаганды. Шильная норма довольствия — воробью на опохмелку не хватит. Но,… право слово, кто ищет, тот всегда найдет. Тем более — уже профессиональные большевики. Боженко и Бороденко, со всей ответственностью погрузились в тяготы и лишения круглосуточной ППР на местах. Зафиксируют свою любовь к экипажу на подъеме флага, и … — «зам сказал, что много дел и ушел в политотдел».
С бульдозерной настойчивостью вскрывали они пласты тонкостей всеохватной, всепроникающей методологии большевистской марксистко-ленинской теории. В первые же дни самоотверженного труда в политотделе уяснили, что большевикам-комиссарам, ничто человеческое не чуждо. В кровавые революционные будни, наиболее отличившихся, по их определению, награждали красными революционными штанами. Слава Богу, сейчас у всех подводников были штаны. Одни рабочие, в подлодке, другие на выход. Склады военторга ломились от резервного, наградного фонда. В том числе и от всего мыслимого ассортимента из области запретного по „сухому» закону. Запретный плод всегда сладок. Библейская истина.
Как и красные революционные штаны, пакет с набором „запретных плодов» был самым весомым призовым фондом в арсенале ППР. После освоения этого пласта в душах новых комиссаров старпомы заняли подобающее им место. Зависимое, со всеми потрохами. Без изъятий. Любой человек, со всей ответственностью относящийся к любому делу — матереет до материализма. При отсутствии ответственности за материализм и его плоды — звереет.
И пары лет не прошло, как друзья в ППР не только заматерели, но и озверели. От хихиканья по поводу: прав всегда тот, у кого больше прав, пришли к твердому убеждению, что партия — всегда права. Ибо: марксизм — ленинизм вечен, потому что верен. Вторая истина на уровне библейской. Уверенность в правоте своих деяний у друзей достигла такого уровня, что вызвала опаску даже у более заматерелых комиссаров — политруков. Помните, „партия и Ленин, близнецы-братья (?!), „ мы говорим Ленин, подразумеваем — партия» и т.д. Вроде разнополые понятия, но оказались братьями — близнецами.
Боженко и Бороденко, на полном основании, стали как близнецы — братья. Если договаривались о вечерней встрече по телефону, то с соблюдением всех мер большевистской конспирации.
— Тут ко мне заскочил Боря Шило, (бутылка шила) заходи, покалякаем… или…
— Пашка Коньков („призовой» пакет с коньяком) заскочил ко мне. Приходи, покалякаем…… оповещали они друг друга.
Где-то, когда-то притупили бдительность, и прихватили с собой кого-то в четвертые. Произошла утечка информации в заматерелые уши иерархов партийно-политической работы. Они почуяли в этом запах групповщины. Вслед за запахом могла появиться вонь ревизионизма, могущая бросить тень на партийный плетень. Иерархи политотделов звякнули тихонечко в политотдельские колокола, и разлучили братьев — близнецов. Без шума и пыли. По удобному случаю.
* * *
От берегов моря Баренца собирался отойти отряд атомоходов к берегам Тихоокеанским. Небольшая рокировочка, и вот уже Бороденко боевыми листками укрепляет прочность корабельных переборок атомохода от воздействия забортной стихии. И столь в этом деле преуспел, что атомоход благополучно достиг Камчатки. За создание кораблю надежности и прочности кувалды и монолитной сплоченности экипажа Бороденко стал Героем всего Советского Союза. После этого, а точнее после того, как он лишился каждодневного общения с братом — близнецом, он стал скрытен до подозрительности. Разговорчивостью и ранее не страдал. Только каторжный труд на ниве удержания себя в кильватере ленинского курса партии. Смешно сказать, но даже пайковый бокал сухого вина он употреблял только в своей каюте.
Встанет перед зеркалом, произнесет любимый „братьями» тост: „За нас с тобой, брат, и за х… с ними!», погасит свет и хряпнет.
Его многогранный и эффективный метод создания монолитности экипажа оказался столь ценен, что держать Героя в прочном корпусе какого-то единичного атомохода было бы преступным. Щедро делился он своим опытом многие годы, не щадя сил и здоровья, перемещаясь с одного флота на другой. Оброс ракушками и звездами разной величины и достоинства, не только на груди, но и на погонах. Добрался бы до поста самого главного кормчего ленинского курса, на худой конец, кормчего ГПУ СА и ВМФ. Не успел. Корабль большевизма напоролся на скалы. Кормчие заблудились в тумане собственного словоблудия. Долго пели и плясали по поводу истинного курса, да забыли про овраги и как по ним ходить.
У брата — близнеца, Боженко, дела сложились несколько по иному. Рокировочка, проведенная с ним одновременно с Бороденко, выдвинула Боженко в единоначальники. Он был назначен командиром несамоходной плавказармы, планирующейся к перегону в те же края, куда ушел на атомоходе Бороденко. Чувствуете гениальность рокировки иерархов комиссарского дела? Зародыш групповщины и ревизионизма одним махом выкорчевывался и вышвыривался туда, где и зэк — Макар телят не пас.
Новоприобретенный опыт комиссарства Боженко с лихвой употребил на пользу единоначалия. Плавказарма финской постройки — это не плавучая лохань для барского проживания крыс и выживания подводницкого сословия на уровне кутузки строгого режима. И даже не плавбаза подводных лодок с пушками, торпедами и тактическим номером. Финские судостроители поставляли плавучие отели европейского уровня для геологов и нефтяников, с поэтическими названиями типа „Енисей», „Обь», „Иртыш» и т. д.
По беломоро — балтийскому каналу, через Белое море и далее за Канин Нос, они должны были следовать заказчику. Но … уже на переходе по каналу, построенному зэками, они приобретали зэковские кликухи: ПКЗ — 47, ПКЗ — 50 или еще какие. В общем, как у людей, то бишь зэков: — заключенный номер … прибыл по Вашему приказанию, гражданин начальник! По финским шхерам следовал плавотель „Енисей», по каналу уже двигался плавучий объект с позывными: „ПКЗ — …» Вот и все. Сервисное наполнение кладовых, кают и всего прочего было настолько продумано финскими корабелами, что вызывало неистребимое желание что-то стибрить, свинтить, слямзить. Новая плавказарма сначала заселялась штабами и служила пристанищем для проживания и проведения банкетных утех высокопоставленных воинских особ, прибывающих на флот с инспекционными целями. По мере старения (разграбления) плавказарма, как отель, теряющий звездочки, приходила на уровень лохани и уже тогда отправлялась на утеху парочке экипажей подводников. Все по уму, как говориться, по ранжиру, по весу и жиру. И все это многословие к тому, чтобы дать понятие об объекте единоначалия, вверенного заботам капитана 3 ранга Боженко. Для должностей рулевого ленинского курса любой ипостаси он уже стал опасен, а более низкой должности строевого офицера на флоте просто не существовало.
Прямо скажем, что объект был не первой свежести, но еще соответствовал трехзвездочному уровню отеля. Предназначался для обеспечения особых мероприятий и поддерживался в готовности к переходу в места камчатские. С уходом Бороденко Боженко затосковал неимоверно. Не радовал его и жезл единоначальника, ибо он не давал ему права посещения складов „призового фонда». А разлука с братом — близнецом, больше того, закадычным другом, грызла его нестерпимо. Хоть стреляйся! Да нечем. Сейфы для оружия были первозданно пусты, ибо на плавотеле еще не размещались подводники. Опять вмешался случай. Команда плавказармы состояла из пары десятков мичманов и матросов и одного офицера — единоначальника. Формировалась по принципу: на лодке такого бойца держать нельзя. Утопит всех вместе с лодкой. Переводили бойца на тыловой фронт. Когда бартерные деяния тылового бойца достигали активности бойца отряда продразверстки, ссылали его дослуживать на плавсредства тыла флотилии. Плавсредство — это все то, что каким-то чудом держалось на плаву. Массовое бегство крыс с этой лохани служило сигналом для экипажа: — покинуть корабль.
Единоначальник плавотеля Боженко слишком долго выяснял вопрос (еще не имел среди своего экипажа разветвленной сети собственной контрразведки) поступления „запретных плодов» на повседневные нужды подчиненных. Одно было предельно ясно: бойцы были сыты, пьяны и нос в табаке — еже-днев-но! У единоначальника — ни в одном глазу, сутками, а бойцы… только к обеду отходили после вчерашнего. Но к вечерней справке стоять уже не могли. Лежали. Слава Богу, нетчиков не фиксировалось. (По Корабельному Уставу ВМФ СССР — нетчик — матрос, незаконно отсутствующий на корабле — «которого нет»).
Но тут как-то вызвал Боженко к себе единоначальник тыла и огорошил его прямо с порога:
— Боженко! Ты что…(признание об интимной связи с мамой Боженко)!
Сидишь в каюте и водку, поди, хреначишь не просыхая?! (Явное оскорбление). По всему закрытому гарнизону вовсю идет ченч шило на мыло. Постельное белье, одеяла верблюжьей шерсти, сантехника — все с логотипом «Енисей», заполонили все темные подступы к пустым лавкам военторга! Любой товар — за бутылку водки! (И опять угроза развратных действий самым извращенным способом, но уже с самим Боженко)… — И как бы уже удовлетворив все свои похотливые страсти, смилостивился:
— Иди отсюда к (изнасилованной матери)! Наведи там (где?) порядок! — И совсем уж утомленно — страдальчески:
— И зачем только п… а родит таких мудаков на мою (?) бедную голову?!
— И когда только можно будет передать этот отель — бордель подводникам?!!.. — простонал начальник тыла.
Боженко мигом слинял, и бегом отправился на свой плавотель. Наводить порядок. Душу раздирала убийственная мысль:
— Какой же я дурак!!! (весьма самокритично). И все из-за неправильно
поставленного воспитательного процесса! (уничижение). Я это немедленно поправлю! Только индивидуальная работа!! С каждым!!! Непрерывно!!!! Каждодневно! И круг-ло-су-точ-но!… — утвердился в мысли Боженко.
Тяжело дыша, как загнанная лошадь, он поднимался по трапу на свой плавотель. Утвердившись в каюте, отдышался, и немедленно взялся за воспитательный процесс. Вызвал к себе свою „правую руку» — боцмана. Его, конечно, не нашли. Дело двигалось к обеду, и боцман уже не рискнул бы появиться перед единоначальником до утра следующего дня. Мичманюга — боцманюга свое дело знал отменно, а еще лучше время и место встречи с начальниками всех степеней. Боженко переключился на поиски своей „левой руки» — мичмана, заведующего всем трюмно-котельным хозяйством. Сей боец совершенно четко понимал, что его время собственного вознаграждения за труды праведные наступает только после ужина. Маялся жутко, но терпел и находился по первому зову начальников. С него и началась перестройка воспитательного процесса. С ускорением.
* * *
Мичман Кочерга заявился с мордой, слегка подмакияженной машинным маслом и с замасленной тряпкой в руках. Весь вид мичмана свидетельствовал о многотрудности его забот в трюмно-котельном хозяйстве.
— Кочерга! Почему в городке появляются смесители, краны и прочее
сантехническое оборудование с маркировкой нашей ПКЗ, мать вашу так и разэдак!!…
Боженко перебрал все крепкие выражения своего арсенала по поводу всей родословной Кочерги и уже принялся непосредственно за него, в самой извращенной форме, но пришлось прерваться.
В каюту ломился матрос — почтальон за увольнительной запиской для получения корреспонденции на почте городка.
— Вот увольнительная записка. С почты прямо ко мне. Со всей корреспонденцией и посылками, коли таковые будут. Понятно? Идите!
— И ты, Кочерга, иди. И думай над тем, что я тебе сказал…
Вознамерился вызвать следующего из судовой роли, но из динамиков разнеслось:
— Команде обедать!
— Фу ты, черт! Так и надорваться можно! — чертыхнулся Боженко и вскрыл сейф для предобеденного причастия.
„Перо» называется. Перед обедом. Полстакана шила сдобрил водичкой из-под крана раковины (развод по широте), чокнулся с зеркалом, благословил себя излюбленным тостом (как с братом — близнецом) и… употребил. Скоренько отправился на камбуз, чтобы снять пробу и разрешить выдачу обеда команде. Отобедал и позволил себе выполнить распорядок дня неукоснительно. С послеобеденным дремом. Обычно он себя баловал „сквознячком» (или адмиральским часом — от 1330 до 1700), но «сквознячок» был прерван в 1530 вернувшимся почтальоном. Почта состояла из писем и двух посылок для матросов Галушка. Двух близнецов гигантского роста. Почтальон поведал, что у них день рождения.
— Зови сюда Галушек!
Галушки прибыли.
— А ну, вскрывайте посылки. Нет ли от родителей чего-то запретного ко дню рождения.
Галушки подковырнули крышки посылок отверткой. В одной просматривались банки с вареньем, пересыпанные сухофруктами, в другой пластовалось сало. Тщательного досмотра Боженко не произвел. А напрасно.
— Празднуйте день рождения с салом и вареньем. Угощайте друзей. Не вздумайте организовывать выпивон. Поздравляю вас! Ступайте!…
В 22 часа Боженко организовывал экстренное промывание желудков своей команде. Сердобольные родители Галушек между пластами сала заныкали грелку с первачком, да и варенье — компоты были „стерилизованы» первачком. Спасло Галушек сотоварищи, что они не успели приступить к „десерту». Вишневое варенье с косточками, „стерилизованное» первачком, превращалось в сильнейший яд. Бойцы перелили содержимое грелки в чайник и, несмотря на смердящий дух этого пойла, употребили под сальце. К третьему тосту появились первые отказники и „банкет» переместился в гальюн. Матрос-фельдшер развел два ведра раствора с марганцовкой и заставлял пить раствор до рвоты и поноса.
Оповещенный „контрразведчиком» (одного успел „внедрить») Боженко изъял чайник с остатками зелья и подкреплял усилия матроса-фельдшера своими приказами. Участники банкета выпрастывались от „угощения» почти всю ночь, с матом и стенаниями.
Братья Галушки, сифоня из всех своих природных дыр, еще и убирали, мыли переборки и отхожие места. Довольно длительное время бойцы Боженко остерегались употреблять любое пойло, не украшенное „бескозыркой» (отечественные пробки с язычком на алкоголе). А вот остатки пойла Галушек, вылитые в раковину, натолкнули Боженко на инженерную мысль, которую он, с помощью Кочерги, успешно осуществил. Сточный трубопровод раковины в каюте Боженко украсился двухходовым клапаном с указателями — ЦГВ и ЦПВ. Когда раковина использовалась по прямому назначению, содержимое раковины стекало в ЦГВ — цистерну грязной воды. Во время „активного воспитательного процесса», клапан загодя переключался на сброс содержимого раковины в ЦПВ — цистерну питьевой воды. Цистерной питьевой воды служила пятилитровая бутыль. Нижняя часть под раковиной всегда была закрыта дверцей с внутренним мебельным замком. Идеальное гигиеническое состояние раковины поддерживалось лично самим Боженко.
Перед активным воспитательным процессом Боженко переключал клапан на бутыль, и вызывал потенциального злоумышленника на беседу. Беседа могла длиться часами, когда боец стоял, а Боженко, сидя в кресле, обрисовывал все кары небесные, которые могут свалиться на голову злоумышленника, если он добровольно не расстанется с заготовленным „запретным плодом». Мучительно долгим было стояние того бойца, у которого ничего не было ни в каком схроне. Бедняга стоял и судорожно перебирал возможности своих сотоварищей, на предмет наличия у них чего-то запретного. „Расколовшийся» с покаянным выражением лица приносил бутылку и выставлял ее на стол Боженко.
— Вот и молодец! А теперь открой ее и вылей содержимое в раковину. Так будет лучше для твоего здоровья. И мне будет спокойнее…
Боец выливал содержимое в раковину.
— А теперь ступай! Думаю, ты сделаешь правильные выводы…
Вскоре бойцы сделали „правильные выводы». Как только Боженко кого-то вызывал к себе, немедленно выяснялся вопрос, есть ли что вылить в его раковину. Одна — две бутылки в день делали „активный воспитательный процесс» кратковременным, спорадическим и взаимно приятным.
Имущество ПКЗ конвертировалось в „запретные плоды» на взаимовыгодных условиях для трех сторон. Состояние плавотеля за один год потеряло не менее одной „звездочки». Высокопоставленная комиссия сочла невозможным его перегон к берегам камчатским.
-Начальник тыла без фитилей, что еж без иголок, — обрадовано среагировал на результаты и последствия проверок плавказармы единоначальник тыла и, с пылкой радостью, передал „по фактическому состоянию» плавказарму дивизии, в состав которой планировался приход новых кораблей.
Полгода Боженко дожидался новых постояльцев. Информация об „активном воспитательном процессе» стала ежедневной головной болью комдива. Его прошения о снятии Боженко во все мыслимые инстанции завершались одним и тем же результатом — воспитывайте! А куда ж было его снимать? Капитан 3 ранга, на самой низшей офицерской должности на флоте. К тому же Армия и Флот, после гигантских сокращений, находились в стадии „неукоснительного сбережения кадров».
* * *
Истомившись в ожидании вызванного на „профилактику» подчиненного, Боженко в нетерпении выскакивал на какую-нибудь палубу, для излова любого матроса.
-Товарищ матрос! Ко мне!… — вскрикивал он, завидев живую матросскую душу.
— Пошел на х…! — ответствовала матросская душа и исчезала, быстрее лани, в сумерках лабиринта коридоров и палуб…
-Вот до чего развинтился народ!… сокрушался Боженко, отправлялся в каюту и терпеливо дожидался вызванного. Придет. Куда денется. Вот только изготовится для „чистосердечного раскаяния». Ниже штабной палубы, в матросские низы, Боженко уже не рисковал спускаться.
-Там-то они могут вырубить свет, набить мне морду, а уж потом послать на х…! — совершенно справедливо полагал Боженко.
Надо ли говорить о том, какая царская жизнь настала у Боженко, когда на борт плавказармы прибыла полутысячная толпа судостроителей, вооруженных всем необходимым для экстренной отделки нового корабля. Полтора месяца райской жизни, заполненной до краев всеми благами, в том числе „шилом», вином и женщинами. Судостроители срочно, на десяток дней, съехали, но началась подготовка плавказармы к кратковременному размещению „царственных» особ, что сулило неплохие перспективы.
Боженко преобразился. Временами был совершенно трезв и весьма деятелен. Носился метеором между причалом и многочисленными провизионками и кладовыми, в которые выгружалось материально-техническое обеспечение предстоящего визита высоких гостей. Начальник тыла, контролирующий подготовку плавказармы и загрузку „спецресурса», даже восхитился преображением Боженко.
— День не пьешь и то человеком становишься! А если бы ты и ночью не квасил — цены бы тебе не было!… — просипел как-то начальник тыла, прикуривая новую сигарету от бычка предыдущей, уже обжигающей ему губы.
Курильщиком и матерщинником он был отъявленным и неисправимым. В этом его монологе — матерщина опущена сознательно. Иначе было бы не уловить смысла того, что он хотел сказать Боженко, пребывая в благодушии.
— Но ты вот что, х… с бугра! Имей ввиду, комдив до того ох…л от тебя, что заготовил бумаги на подпись Главкому и Министру Обороны, чтобы выпиз…ть тебя со службы к е…й матери!…- посвятил он Боженко в перспективу.
— Ну и х… с ним!… — ершисто среагировал Боженко.
— Мы еще посмотрим, что у него из этого получится, — подумал он, не раскрывая своего замысла начальнику тыла.
* * *
В последние три дня перед приездом Министра Обороны и Главкома ВМФ, на ПКЗ побывали начальники всех уровней от комдива до начальника штаба флота. Боженко, отутюженный, розовощекий, всегда был на виду. Деятелен и подобострастен, „врубался» в указания мгновенно и мгновенно же их исполнял, чем приводил начальников в несказанное умиротворение.
И вот настал день испытаний.
— В минном деле, как нигде, вся загвоздка в щеколде, — талдычил себе Боженко, подразумевая несколько иное.
Услужливость и расторопность взял на вооружение Боженко против злонамеренных намерений комдива. И весьма в этом преуспел. Первым его залпом, пристрелочным… по комдиву, было руководство „чаепитием» высоких гостей. Распорядитель, весь в белоснежном, накрахмаленном одеянии, умело руководящий матросами — вестовыми и всем процессом чаепития, привлек к себе внимание всей свиты. Без исключения. Комдива с его бумагами Боженко взял в „вилку» во время обеда. Под звон хрусталя и столового инструментария. Обед был „по-флотски» гостеприимно — хлебосольным.
Боженко дирижировал процессом безукоризненно, и если бы не намерения высоких гостей продолжить работу после обеда, довел бы ситуацию до массового „брудершафта». Комдив почувствовал „накрытие», но еще не отказался от своего намерения.
Гости после обеда совершили автовояж по окрестностям базы, решая вопросы дальнейшего развития инфраструктуры базы для обеспечения новых кораблей. Мороз-воевода добрался да маршальских костей даже сквозь соболиную подкладку шинелей. На робкое предложение флотского начальства „отведать» и финской сауны, А.А.Гречко неожиданно согласился.
— А что, Сергей Георгиевич (Главком ВМФ — Горшков С.Г.)?! Попаримся, да на вертолет, к самолету, и домой. Почивать будем в Москве…
Флотское начальство экстренно стало готовить к подписанию ворох бумаг, а Министр и Главком определились в сауну. Погреть старые косточки. Процесс отогрева контролировали флотские врачи.
Искушенным банщиком был… Правильно! Боженко.
Парил березовыми и эвкалиптовыми веничками. Плескал на камушки, раствор хрустально чистой водички с чешским пивом. Отпаивал брусничным соком и потчевал сказочно вкусной, царской ягодой морошкой и прочим не вообразимо вкусным и уместным. Промокал пот царственных тел первозданно чистыми простынями, извлекаемыми из герметично запаянных полиэтиленовых пакетов. Три захода на полок не только отогрели сухопутно-морские души маршалов, но и привели военачальников, простите за тавтологию, в весьма благодушное состояние.
Розовенькие маршалы поставили процесс подписания документов на поток, как какое-нибудь протокольное мероприятие. Бумага ложится на стол Главкома, обретает его подпись и тут же перемещается под руку Министра Обороны. Комдив, заручившись подписями командующего флотилии и флота, ждал момента обсуждения и подписания документов „по личному составу». Очень скоро этот момент настал.
— Прежде, чем подписывать документы по личному составу, хотел бы попросить Вас обратить внимание, на достойнейшего, как мне кажется, офицера. Как Вы думаете, Андрей Антонович?… — произнес Главком.
— ?… о ком же ведет речь Главком? — засветился вопрос в глазах флотских адмиралов.
— Я имею ввиду офицера, что руководил всеми мероприятиями. Кто он?…- продолжил Главком, глядя на комфлота.
— Да, да! Хороший, расторопный офицер! — поддержал его Министр Обороны.
— Командир ПКЗ. Капитан 3 ранга Боженко… — пришлось доложить комдиву.
-Вот, вот! Запишите ему мою личную благодарность и подумайте, как его дальше использовать в плане службы… — высказал свое мнение Главком.
Боженко еще не догадывался, что сауной он „накрыл» намерения комдива первым же „залпом» на поражение.
— Ох, е, твою маму! Хорошо, что я еще не успел подсунуть бумаги на его увольнение. Был бы мне п…дец полный!… — вспотел от собственной мысли комдив.
Через час высокие гости уехали — улетели.
* * *
Менялись Министры Обороны, сменился и Главком. Командиры стратегических ракетоносцев так и не увидели персональных УАЗиков. Адмиральское звание командиров, присваивалось только в результате „подковерных» решений партийно-кадровых органов и совершенно независимо от „боевой» деятельности командира. Сменилось два комдива. Звезданутые одной адмиральской звездой, пошли выше за следующими. Новый комдив, капраз, мечтающий об адмиральстве, предпринял попытку „взяться» за Боженко, ибо тот уже успел лишить ПКЗ последних звезд отеля. Даже советские энциклопедии тех времен не знали паскудного империалистического понятия „бартер», а Боженко „купался» в нем, как рыба в воде. Первая же попытка нового комдива приструнить Боженко, была сведена им на нет благодаря подсказке знающих людей. Боженко — „достойнейший» офицер, заслуживающий особого внимания со стороны командования. По оценке Верховного Главнокомандования! И не какому-то комдиву переиначивать оценку. Боженко чувствовал себя неприкасаемым и совершенно „незалежным», языком «рідної мови».
А тут еще в базу подводников вернулся брат-близнец, Бороденко. Весь звезданутый и молчаливо — мудрый. Нигде не высовывался со своими речами-призывами. Не выступал с критикой и не демонстрировал неподкупной большевистской суровости. На любые предложения и вопросы начальников и подчиненных реагировал неизменным:
-Это надо осмыслить… И все.
Год — два он что-то обдумывал и осмысливал в своем кабинете, украшая его своей тучной, раздобревшей фигурой со Звездой Героя. И… перемещался в следующий кабинет. В более благоустроенный, в более высокий.
Военторговские спецы, знавшие „связку» Боженко — Бороденко по их определенному пристрастию к „призовому фонду», величали друзей неприхотливо — „алкаши — призеры. Оставшись один, Боженко лишился не только доступа к призовому фонду, но и клички. А впереди Бороденко, с подачи флотских острословов, бежала кликуха: «Мудрец х…в». Правда, политотдельцы предпочитали серьезные партийные псевдонимы. Просто «Мудрец» звучало скромно и безопасно. Кликуху с довеском использовала в своем жаргоне строевая шпана.
Когда штабная палуба ПКЗ стала подвергаться ночным ревизиям боженковской команды на предмет бартерной продукции, новый комдив перенес свой штаб в береговое здание. На ПКЗ разместились два экипажа подводных лодок. Теперь она вполне подходила для них. Боженко дослужился до пенсии. По протекции Бороденко ( Мудреца — х…ва), устроился в администрацию какого-то московско-волжского пароходства. Консультантом по организации деловито-отдохновенных малых круизов сановитых пассажиров. Говорят, там он весьма преуспел и сохранил свой титул „достойнейшего» до завершения перестройки.
После вхождения страны в капитализм следы Боженко потерялись, как в тумане.