Из повести «Автономный дрейф». Глава пятая.

Командир бригады капитан первого ранга Сергеев прибыл на корабль, стоявший у «американского» пирса, аккурат к завтраку. Пирс, то есть железобетонная платформа, к которой причаливают корабли, представлял собой подобие судна. Он мог самостоятельно, с помощью мотора, двигаться. А механизмы поднимали его до шести метров в высоту. Электрическое питание осуществлялось с берега, но на платформе находился и резервный дизель-генератор. Американцы еще в шестидесятые годы имели такие конструкции. Они были удобны, далеко выступали в море, что позволяло пришвартоваться к стенке причала большему количеству кораблей. Удобно, выгодно и экономично. Правда, перечисленные технические преимущества разрушили сами американцы, а наши специалисты и не пытались их отремонтировать. Все ходили вокруг, облизывались, советовались с Москвой, но ничего не сделали.

В кают-компании комбриг сообщил последние новости.

— В базу прибыл новый корабль из Владивостока, сторожевой корабль. Командир и замполит — совсем молодые ребята.

К тому же Сергеев принес сумку с письмами. Однако никто из офицеров ее как будто не заметил. Все ждали от него известий об уходе корабля домой. Пять месяцев боевой службы заканчивались. Бывали случаи, что на несколько месяцев пребывание в дальнем походе продлевалось. Но такого поворота событий никто не хотел.

Сергеев между тем сделал вид, что не понимает нетерпения офицеров.

— Все слышали историю, как неделю назад два офицера-строителя пьяными ввалились на вьетнамский пропускной пункт? Приставали к военнослужащей-вьетнамке, а потом ударили их офицера, который сделал им замечание? — спросил он, обращаясь к Белову как к старому знакомому.

— Знаем, конечно. Но нам неизвестно, чем закончился над ними суд офицерской чести.

— Командир эскадры принял решение отправить их в Союз. А офицерский суд предложил оставить еще на один год во Вьетнаме. И я с ним согласен. Отправить в Союз — для них поощрение, а послужить еще годик вдали от женщин являлось бы суровым наказанием.

Несколько минут офицеры ожесточенно расправлялись с мясом кенгурятины, которая выскальзывала из-под ножа из-за своей жесткости. Наверное, кенгуру был старым.

Сергеев отодвинул тарелку со вторым и с ироничной улыбкой посмотрел на замполита.

— Расскажу случай о продлении дальнего плавания кораблей Средиземноморской эскадры. Я тогда служил командиром сторожевика.

В кают-компании восстановилась звенящая тишина.

— В Средиземном море и сегодня корабли со всех флотов по пять месяцев несут службу. Временная и сборная эскадра. Был у нас начальник политотдела. Фамилию называть не стану. Он сегодня адмирал. Прибыл к нам в звании капитана первого ранга, но привез с собой заранее сшитую форму контр-адмирала. Должность-то была адмиральская. Ждал со дня на день муху на погоны. Каждый день перед зеркалом в каюте ее примерял. Так уж ему хотелось стать флотоводцем-адмиралом. Так вот, чтобы ускорить производство в адмиралы, он решил прогнуться перед вышестоящими начальниками. Накануне очередного партийного праздника начпо самостоятельно отправил телеграмму члену Военного совета ВМФ примерно такого содержания: «Морально-политическое состояние моряков слишком высокое, и в канун юбилея вождя мирового пролетариата все как один высказали желание остаться на боевой службе еще на четыре месяца».

Он опять ехидно посмотрел в сторону замполита и продолжил:

— А на эскадре об этом никто не знал. В ответ приходит телеграмма из Севастополя: «Дорогой начальник политотдела, поздравляем Вас с праздником. С прибытием в родную базу кастрируем».

Сергеев обвел глазами присутствующих и добавил:

— Подпись под телеграммой значилась: «Женсовет Черноморского флота».

Затем так же неожиданно, как пришел, комбриг резко поднялся и убыл с корабля. При этом не забыл пожелать хороших известий с «большой земли». Офицеры поняли намек. Корабль в родную базу уйдет вовремя, если замполит не проявит дурной инициативы.

Замполит же, как ни в чем не бывало, принялся за сумку с письмами. Владимир получил сразу три письма. Одно от бывшей жены, два других — от девушки, с которой познакомился накануне выхода в море в ресторане «Владивосток».

Владивостокские кабаки имели четкое подразделение. В «Зеркале» тусовались морпехи, в «Арагви» — граждане при деньгах, во «Владивостоке» — местная молодежь, а в «Золотом Роге» — солидная публика. Белов пошел во «Владивосток» — куда еще пойти молодому лейтенанту? По ценам это был самый доступный кабак. В тот день он впервые сошел на берег за все время пребывания в офицерской должности. Красивая незнакомка пригласила Владимира на белый танец под песню «Снег кружится». Сияние ее ласковых глаз, стихи Есенина — «утонул в сугробе, отморозив ногу» — пьянили не хуже коньяка. Душа распахнулась, потянулась навстречу красивой девушке. Владимир до сих пор помнил о теплоте, с которой произошло знакомство с Татьяной. Он не только проводил ее домой, но и остался до утра.

Как женатый мужчина, Белов не придал особого значения начавшимся отношениям. Думал тогда, речь идет об очередном увлечении. А что хочет мужчина, того же хочет и женщина. Оставшись неожиданно для себя без женщин в течение пяти месяцев и даже не имея от них весточки, он воспринял известие от Татьяны уже не как дружеское участие, а как нечто большее. Но в то же время не хотел воспоминания о физической близости называть любовью.

Конверт от бывшей жены Владимир порвал, не читая. От письма Татьяны его оторвал звонок внутрикорабельного телефона. Помощник дежурного по кораблю сообщил о прибытии лейтенанта Коркина.

Друзья шумно обнялись и внимательно оглядели друг друга. Затем, довольные увиденным, рассмеялись и пошли к Владимиру в каюту. Сидели, вспоминали курсантские годы, понимая, что они были лучшими в их совсем недавно начавшейся самостоятельной жизни. Поговорили о киевских подругах, подробно обсудили, кто и где из их выпуска сейчас служит.

За короткое время оба по полной вкусили всю тяжесть службы корабельного офицера. Постоянное нахождение в сугубо мужском коллективе, многочисленные дела политработника, которого то и дело бросали «на амбразуру», вахты и подготовка к выходу в море… Взять хотя бы формальную процедуру — сдача старых и получение новых технических средств пропаганды. Перед длительным плаванием она была обязательной. А это не только телевизоры, но и музыкальные инструменты, спортивная одежда. Получить, например, новый телевизор было невозможно, не сдав старый. Договориться же с начальником базы ТСП или тетей Машей, которая проводила сверку документов, было очень сложно. Но флотское «шило» и здесь решало практически любые вопросы. Так появлялся долгожданный акт о разбившемся во время шторма телевизоре марки «Горизонт». Для большей правдивости в акт вписывали еще радиолу, баян и пару гитар.

Лишь благодаря особому напитку под названием «шило»^[30] выполнялись, казалось, невыполнимые задачи. К счастью, с этим продуктом как раз проблем не было. Спирт получали на корабль раз в три месяца. Командиры, заинтересованные в том, чтобы и в минуты отдыха матросы не слонялись без дела, изрядную долю спирта выделяли замполиту. В шутку это называлось «для протирки киноустановки».

Самое сложное в процедуре получения технических средств пропаганды было доставить сломанную технику на склад политуправления флота во Владивостоке. Там же получали новые телевизоры, различные инструменты. Все закрепленные за кораблем автомашины находились в распоряжении штаба и политотдела бригады. Выпросить их для поездки на склад было практически невозможно. Однако «шило» решало и транспортную проблему.

Вся служба состояла из кучи реальных и искусственно созданных проблем. Они, с одной стороны, не давали политработнику расслабиться, с другой — ежечасно заставляли его думать о постоянно возрастающем ворохе проблем. Старшие начальники, те, которые давно обосновались на берегу, очень быстро забывали трудности жизни корабельного офицера, а в ответ на жалобы стандартно советовали учиться планировать работу. Да еще приводили в пример ленинский тезис об умении найти нужное звено, за которое можно вытащить всю цепь.

Для морского офицера мысль вождя мирового пролетариата была понятна и актуальна, так как без якорной цепи корабль в море не выйдет. Только на якорной цепи главное звено уже давно найдено. А им еще предстояло его найти. Лейтенанты, в силу своей неопытности, не знали, что таким звеном является правило «все делать вовремя». Вовремя, перед проверкой, заполнить многочисленную документацию. Вовремя перейти с корабля на берег. Наконец, вовремя уйти с флота на гражданку.

Флотская служба на берегу — совсем другое дело. По форме одежды сухопутные моряки ничем не отличаются от корабельных. Те же погоны, те же нарукавные нашивки… Правда, такие мысли возникают лишь в головах молоденьких лейтенантов, которые считают, что всю жизнь будут служить на кораблях. Они еще не знают, что с назначением в плавсостав их основная цель — обязательно дослужиться до самого звучного звания — капитан-лейтенант. А к пенсии перевестись в Севастополь, Ленинград или Калининград.

Алексей рассказал о своей встрече с Пашкой Прошиным, служившим комсомольцем в Тихоокеанском высшем военно-морском училище.

— Служба у него с 9 до 18. В наряды не ходит. Бассейн каждое утро. Представляешь, полгода не прослужил, а досрочно представлен к старлею. Меня же начпо за каждый случай неуставных обвешивает выговорами. Получу ли в срок очередное звание, даже и не знаю. Перед выходом на боевую службу встали на неделю в завод, во Владивостоке, — продолжал Алексей. — Предстоял ремонт гидроакустической станции «Вега»…

— А где же она у вас находится? Этот проект без «Веги», — переспросил Владимир.

— Проект модернизирован. Станцию поставили в порядке эксперимента. Мы уже ударяли ее о грунт. У нее неудачная механическая часть, — продолжал Алексей. — Вот из-за этой поломки нам с командиром объявили о неполном служебном соответствии. Пока наказание через год не снимут, представлять к очередному званию не положено. А снимут ли? Потому и говорят, что лучшее поощрение — это отсутствие выговора. Ну да бог с ним… Лучше о Пашке. Он сам меня нашел и пригласил в гости к невесте. Да, собирается жениться на чухонке^[31]. Посидели с ее родителями, Пашкина жена спела на гитаре. Не служба у него, а идиллия. Так вот… Мне уже было пора собираться на корабль. Но тут приходит ее подруга. Пришлось зависнуть до утра. А как у тебя дела на личном фронте?

Владимир молча протянул другу Татьянино письмо. Тот сразу же увидел и прочитал ее стихотворение:

— Слушай, мне кажется, у вас любовь, — мельком прочитав письмо, ответил Алексей.

— Не верю я в эту любовь. А жениться меня не заставишь.

Немного подумав, продолжил:

— Конечно, женщина нужна. Я же служу во Владике, а там этого товара достаточно.

Коркин посмотрел на фото, расположенное на столе, под оргстеклом.

— Это и есть та самая Татьяна?

Белов утвердительно кивнул.

— Красивая девушка. Глаза у нее добрые, — отметил товарищ. — А что у тебя с рукой? — спросил Алексей друга.

— Разбил локоть. Доктор говорит, попала грязь, нужно ложиться в госпиталь. Скоро идем домой. Обойдется, — небрежно ответил он.

Обойтись не получилось. С приходом в главную базу Владимир на месяц лег во флотский госпиталь.

Предположения Коркина о новых выговорах и неприятностях подтвердились уже на следующий день. Погиб моряк, старшина первой статьи Фархимов, откомандированный с группой офицеров бригады на вьетнамский корабль для ремонта радиотехнической аппаратуры. Работая на отключенной станции со всеми мерами предосторожности, он получил удар тока высокого напряжения. Это вьетнамский моряк включил по ошибке станцию.

Флагманский радиометрист эскадры рассказывал:

— Наш моряк ремонтировал радиолокационную станцию на вьетнамском сторожевике. Стоял рядом со мной. Мы соблюдали все меры предосторожности — диэлектрические перчатки, резиновый коврик. Вьетнамский матрос непонятно по какой причине включил генератор. Пошел ток 5000 вольт. Я еще спросил моряка, сильно ли ударило током. Он мне ответил и тут же упал. Корабельный врач зачем-то делал ему иглоукалывание. Не помогло.

На следующий день Алексей с командиром знакомились с телеграммой, полученной из штаба флота. В ней шла речь об электротравмах на флоте за три последних месяца.

— Двадцать четыре случая гибели от электротока. Словно для нас телеграмма, — скорбным голосом прокомментировал командир.

— Да, не зря все же пишут подобные телеграммы и приказы, — вздохнул Алексей.

В каюте воцарилась тишина. Командир не спеша достал сигарету и равнодушно затянулся табачным дымом. Они оба осознавали свою вину, но уже ничего нельзя было поделать. Моряк погиб. Командир вспомнил, как на прежнем корабле мать погибшего матроса сказала во всеуслышание: «Чтобы вы страдали так, как он страдал, когда умирал!»

— Хоть бы сняли с должности и отправили в Союз, — в сердцах сказал командир. — Ну ее к черту, такую службу. То моряк перед боевой вены порезал, девушка, видишь ли, замуж вышла. То пьют всякую гадость и травятся. Беда с личным составом. А боевая служба лишь начинается, что еще будет дальше?

Чтобы разрядить обстановку, Алексей попытался успокоить командира.

— Во всем виновата наша флотская организация. Начальники подгоняют, ставят нереальные сроки и задачи. А как мы их выполним, никого не волнует!

— Наш флагманский офицер руководил ремонтом. Он и должен ответить, — подытожил командир. И продолжил: — Вспомни, как нас на боевую службу готовили? Моряков со всей бригады собирали, а сплаванность? А топливо и продукты? То тети Маши-кладовщицы, то прапорщика — начальника склада нет. У них после 18 часов море на замок. Я за два месяца перед боевой лишь один день дома был! И тыловые за все тянут, то спирт, то тушенку. Как будто не они для нас, а мы для них. Подумать только, на полгода идем в моря, а на корабле не получена мука! В тропики уходим, а вместо кондиционеров нам сбрасывают металлолом.

Первая неделя на боевой службе ознаменовалась трагедией. Алексей и в этот раз вспомнил подъем на левый, несчастливый борт своего корабля в Тимофеевке. Стечение обстоятельств, случайности жизни заставляли его верить в роковую судьбу. Такие же мысли возникнут у него и тогда, когда он будет падать вместе с подбитым вертолетом в Таджикистане. После той случившейся с ним через пятнадцать лет трагедии он впервые сходит в церковь и наденет нательный крест.

Тело погибшего моряка в цинковом гробу увозил на родину БПК «Хабаровск». Вьетнамское правительство наградило его посмертно орденом, а наше — медалью «За отвагу». Моряк на самом деле совершил подвиг в мирное время. Подвиг — это поступок. Девятнадцатилетний башкирский паренек совершил его уже тем, что погиб на посту, выполняя боевую задачу. В мирное время. Вышестоящее командование усмотрело в его гибели показательный пример советско-вьетнамской боевой дружбы. Видимо, по этой причине никого и не наказали. Как всегда, по флоту разошлась телеграмма с известием о подвиге, где прозвучало название корабля, бригады и место дислокации. Прочитав ее, командир с облегчением сказал:

— То, что не назвали фамилий командования корабля, больше чем поощрение. Лучшее поощрение — ненаказание. И вообще, лучше бы нас все забыли на эти шесть месяцев морей! — воскликнул он в сердцах.

Владимир Макарычев