Для цитирования: Гребенщикова Г.А. Босфор в военных разработках при Екатерине II и Александре I // Наука. Общество. Оборона. 2024. Т. 12, №3(40). С. 00-00. 

Аннотация: 

В статье преимущественно на документальных материалах трёх российский архивов изложены и проанализированы разработки Кабинетов Екатерины II и Александра I по походам флота и сухопутных войск к Босфору в ходе войн с Османской империей. Такие планы и разработки получили условное название Босфорские Экспедиции – от предполагаемых намерений силами флота и десантных войск прорваться через Босфор, занять господствовавшие высоты и контролировать пролив. В случае успеха операций Россия получала военно-политические и стратегические выгоды, оперативно-тактические преимущества на сухопутном театре военных действий и возможность диктовать противнику свои условия мира. Новизна предлагаемой статьи заключается, во-первых, в наиболее полной и подробной подаче источников по планам походов к Босфору при Екатерине II и логической увязке этих источников с материалами о строительстве Азовской флотилии. Во-вторых, введением в научное обращение значительной части документов в период правления императора Александра I относительно состава Черноморского флота в войну с Турцией 1806–1812 годов и планов высшего военно-политического руководства России по достижению выгодного мира с Турцией.

Ключевые слова: Россия и Турция, Совет при Высочайшем Дворе, Русско-турецкая война, значение флота, Дарданелльские фортификационные сооружения, Дарданелльские зáмки, Чесменское сражение, секретные разработки по Босфору, прорывы к Босфору, морская демонстрация силы, несостоявшиеся Экспедиции, «новоизобретённые» суда, Азовская флотилия, Черноморский флот, Дунайский театр военных действий, Екатерина II, Александр I, Г.Г. Орлов, А.Н. Сенявин, А.Г. Орлов, П.А. Румянцев, А.Я. Италинский, И.И. Михельсон, П.В. Чичагов, А.А. Прозоровский, П.И. Багратион, Н.Л. Языков, Селим III, Мустафа IV, Наполеон, Босфор, Дарданеллы, Черноморские Проливы, Константинополь, Царьград, Крым, Дунай, Херсон, Бухарест

ВВЕДЕНИЕ

На протяжении XVIII–XIX столетий дипломатические отношения России с Турцией подвергались различным внешнеполитическим влияниям и развивались не всегда успешно. Османская империя (Турция, Оттоманская Порта, Высокая Порта) рассматривала российских государей как перманентных соперников – вначале из-за их стремления выйти к южным морям и добиться права прохода коммерческих судов через Проливы, затем из-за строительства военного флота на Чёрном море, интенсивное развёртывание которого началось после вхождения Крыма в состав Российской империи в 1783 году. Воззрения турецких султанов базировались на неизменных прерогативах господства османского флота в Чёрном, Мраморном и Эгейском морях, а сухопутных сил – в стратегически важных крепостях на Дунае и на Днестре. Контроль над стратегически важными проливами Босфором и Дарданеллами позволял турецкому руководству апеллировать к ведущим европейским державам, чтобы заручиться поддержкой собственных геополитических устремлений – с одной стороны, и обеспечивать союзников в противоборстве с Россией – с другой. Зачастую Высокая Порта удачно манипулировала морскими державами, а при необходимости – и сталкивала их между собой для получения внешнеполитических дивидендов. Особенно остро необходимость в апелляции к державам возникала у турецких верхов в ходе боевых действий с Россией, или же в предвоенное время, когда в Константинополе уже достоверно располагали сведениями о вероятном прорыве российских морских сил через Босфор для нанесения упреждающего удара.

Важно подчеркнуть, что обладание сильным флотом предоставляло главам государств свободу выбора внешнеполитических комбинаций и возможность успешно реализовывать поставленные задачи в области морской политики и стратегии. Не случайно морские державы всегда делали ставки на свои мощные военные флоты и действовали по продуманному плану – в зависимости от обстановки. Например, вводили флот в заданный географический район и применяли демонстрацию силы в целях оказания политического давления на конкретное государство, в результате чего добивались от него либо заключения мира на выгодных условиях (если находились с этим государством в состоянии войны), либо отказа от вступления в войну. Такое понимание задач флота стимулировало выработку власть предержащими военных доктрин, судостроительных программ и стратегических концепций в области геополитики. К примеру, в Англии к концу XVIII века сформировалось официальное кредо на уровне государственной политики, получившее условное название «Fleet in being». В понимании англичан концепция «Fleet in being» означала, что морская держава должна обладать таким флотом, который одним своим существованием способен сдерживать намерения реального или потенциального противника [4. V. I. P. 136–137, 196–197]. 

Как показал ход исторических событий, британские военные и государственные деятели не единожды опирались на эту концепцию, и в большинстве случаев добивались поставленных задач. Характерный пример. В 1850 году император Николай I после получения известия из Греции принял решение укрепиться на берегах Босфора. В январе того года под смехотворным предлогом защиты британского подданного, проживавшего в Афинах – простого ростовщика, которого напугали ворвавшиеся в его лавку недовольные греки, мощная английская эскадра адмирала В. Паркера (14 вымпелов, флагманский корабль 120-пушечный «Queen», более 700 орудий, 8000 человек личного состава) вошла в греческие территориальные воды и блокировала порт Пирей. После блокады побережья Афин и демонстрации силы англичане добились «усмирения греков», что привело к росту британского влияния в Греции. Россия и Франция выразили решительный протест и квалифицировали присутствие королевского флота у побережья Афин как грубое вмешательство в дела Греции, но демарши Парижа и Петербурга глава внешнеполитического ведомства Великобритании Генри Пальмерстон назвал «нахальными, и что подобными приёмами его не запугать» [5, с. 83].    

В предлагаемой статье рассматриваются планы российских монархов – Екатерины II и её внука Александра I по взятию главных Босфорских высот в ходе войн России с Османской империей и анализируются причины отказов от этих планов.  

ПОЗИЦИЯ ЕКАТЕРИНЫ II ОТНОСИТЕЛЬНО ТУРЦИИ ПРИ ВСТУПЛЕНИИ НА ПРЕСТОЛ

Ещё в далёком 1699 году Пётр I после завершения боевых действий с Турцией направил в Константинополь с дипломатической миссией своего представителя думного дьяка Емельяна Игнатьевича Украинцева, который отплыл от Керчи на корабле с 52-мя орудиями под впечатляющим наименованием «Крепость». На корме этого корабля между превосходно выполненными резными украшениями красовался девиз: «Бьют мя, но и подкрепляют». В турецкую столицу «Крепость» проследовал в сопровождении четырёх турецких кораблей и нескольких крупных галер, а 2 сентября 1699 года этот необычный конвой вошёл в лазурные воды Босфора. Пётр снабдил своего представителя грамотой к султану Мустафе II и строгим наказом: по прибытии в Константинополь «бросить якорь прямо против Сераля, с пушечною пальбою», а на переговорах с турками выставить требование – «учредить торговлю между Россиею и Турциею посредством Черного моря» [1, с. 10].  

Емельян Украинцев в точности выполнил приказание Петра и прямо под стенами султанского дворца (Сераля) пушечными выстрелами торжественно возвестил о своём прибытии, после чего доложил царю: «Сам салтан и визирь приезжали [на корабль] и смотрели. А наипаче всего хвалили парусы, канаты, веревки за их прочность. Пеняют в том голанцам, что они твоих людей учат, и выговаривали голанскому послу» [2, с. 518]. И всё же, несмотря на пышное прибытие в Константинополь, посланнику Петра пришлось 3 (14) июля 1700 года подписать мирный договор с султаном на его условиях uti posidetis – «кто чем владеет, да владеет» [3. Ф. 61. Д. 721]. Одна из статей договора содержала запрет российским торговым кораблям заход в порты Чёрного моря, а «словесно турки объявили, что Черное море есть внутреннее турецкое море, и его всеми берегами владеет один Его Величество Султан» [3. Ф. 61. Д. 721]. 

При Екатерине II, в ходе очередной войны с Турцией в 1768–1774 годах, руководство России впервые в истории вплотную приступило к разработке планов утверждения на Босфоре. Российская империя – в отличие от других морских держав – не проводила политику колониальных захватов, а до 1774 года не имела выхода к южным морям. Следовательно, российское купечество, лишённое возможности вести торговлю морем, не занималось экспортно-импортными операциями, что в целом негативным образом сказывалось на экономическом развитии России. Черноморская Проливная зона была для неё закрыта, и Средиземное море недоступно. 

Екатерина II при вступлении на престол 28 июня 1762 года не помышляла открывать кампанию с Османской империей, мобилизовывать Балтийский флот, ставить армию под ружьё и силовым путём решать вопрос о Проливах. Российская государыня намеревалась пребывать с Турцией «в мире, тишине и добром согласии» [6. Ф. 89. Д. 353. Л. 143 об.], для чего уже в июле 1762 года направила резиденту в Константинополе Алексею Михайловичу Обрескову именной рескрипт относительно его линии поведения в турецкой столице. Прежде всего, Екатерина II предписала А.М. Обрескову подтвердить Порте свою миролюбивую позицию: «Мы непременное и твердое намерение имеем ненарушимо сохранять с нею соседственное доброе согласие и пограничное спокойствие» [6. Ф. 89. Д. 321. Л. 1–2].

А.М. Обресков выполнил поручение государыни и заверил султана Мустафу III в том, что «Ея Императорское Величество твердо намерена пребывающей между Империями вечно мирный трактат свято наблюдать и соседнюю искреннюю дружбу наиболее утвердить» [6. Ф. 89. Д. 323. Л. 11, 14–14 об]. Внешнеполитическая программа Екатерины II относительно взаимодействия с Портой предусматривала выстраивание отношений на основе добрососедства, дружбы и уважения территориальных границ, развития двусторонних экономических связей в Черноморском регионе, освоения средиземноморских торговых путей, и привлечения к сотрудничеству подданных Венеции, имевших налаженную торговлю с Константинополем. Но обстоятельства сложились иначе: в октябре 1768 года Мустафа III объявил России войну. Ноябрь 1768 года стал отправной точкой в военно-политической жизни Российской державы: Екатерина II приняла вызов турецкого султана, а 4 ноября учредила особый совещательный орган – Совет при Высочайшем Дворе. В тот день на первом заседании Совет утвердил командующих армиями, принял планы военных операций и обозначил главные политические и стратегические цели войны. В качестве одной из первостепенных задач Совет постановил получить выход к Азовскому и Чёрному морям и достижение свободного торгового мореплавания в Средиземном море [7. Д. 1. Л.  1 об., 3 об].

В этой связи приходится констатировать, что научно-историографический спектр данной проблематики крайне узок, и специальные работы в этом спектре фактически отсутствуют. В академических работах до сих пор прослеживаются ссылки на монографию Е.И. Дружининой почти семидесятилетней давности, в которой автор пишет: «11 ноября 1770 года на заседании Императорского Совета граф Г.Г. Орлов доложил план будущей кампании, целью которой был уже не Крым, а Стамбул. Орлов предложил нанести удар по столице султанов с севера, через Дунай и Болгарию, и со стороны моря» [8, с. 128]. 

В приведённом контексте налицо три принципиально неверных высказывания, которые требуют разъяснения с документальным подкреплением. Прежде всего, Совет, образованный в 1768 году в связи с начавшейся войной с Турцией, имел совершенно точное название – Совет при Высочайшем Дворе, и в подлинных документах под словом «Императорский» он никогда не фигурировал [9. Т. 18. № 13232, 13233]. Кроме того, согласно архивным источникам, Константинополь был переименован в Истанбул (Стамбул) в апреле 1789 года по указу султана Селима III [6. Ф. 32. Д. 737. Л. 3. Ф. 70. Д. 206. Л. 45].

Далее, в 1770 году члены Совета при Высочайшем Дворе на первый план выдвигали задачу не штурма и захвата Константинополя, а лишь похода к нему. Так, в подлинном протоколе Совета от 11 ноября 1770 года, о котором неверно пишет Е.И. Дружинина, имеется запись иного содержания, нежели приводит этот автор: «По читанному Генералом Фельдцейгмейстером проекту, касающемуся до военных операций будущих 1771 и 1772 годов, Совет был согласен во всех частях оного и разсуждал, что потребные к тому приготовления служат на все обороты, и не токмо не произведут никакого препятства нынешнему состоянию дел, хотя б и начались мирные соглашения, но и могут еще способствовать ускорению оных, и что по сему полезно произвесть их в действо, усилить приток армий и поставить их в лучшее пред нынешним состояние. Но чтоб не оставались оные в совершенном недействии будущего лета, Совет признавал за нужное учинить сильное предприятие на Крым, ежели обитающие на сем полуострове татары еще останутся в упорстве» [7. Д. 1. Л. 276].  

НЕОСУЩЕСТВЛЁННЫЕ СЕКРЕТНЫЕ РАЗРАБОТКИ ПО БОСФОРУ ПРИ ЕКАТЕРИНЕ II

Как явствует из процитированного документа, члены Совета действительно говорили о разработке плана кампании на 1771/1772 год, но речь шла только об овладении Крымом и ни слова – о столице Османской империи. Однако в более раннем протоколе заседания Совета – 17 мая 1770 года – зафиксировано, что в тот день Совет обсуждал предложение Григория Григорьевича Орлова: «Генерал Фельдцейгмейстер Граф Орлов читал свое мнение об отправлении по взятии Бендер корпуса пехоты к Варне для овладения сим местом, и переезда с помощью флотилии нашей морем к самому Константинополю, дабы получить тем скорый и славный мир. И по оному разсуждаемо было Советом, что теперь ничего утвердительного о сем полагать не можно и потребно на то время по важности материи. Надобно наперед писать к обоим командующим генералам: к графу Панину о отобрании сведений о судах, какие можно достать на Днестре, и о лодках запорожских казаков, называемых дубах, как далеко они ходят в Черное море, и можно ли ими пройти безопасно мимо Очакова» [7. Д. 1. Л. 213]. 

Таким образом, на майском 1770 года заседании Совет не поддержал предложения Г.Г. Орлова, что расходится с контекстом в главе второй монографии «Россия и Черноморские проливы», куда перекочевал неверный вывод Е.И. Дружининой относительно того, что «Совет одобрил план императрицы и Г. Орлова» [10, с. 58]. Генерал-фельдцейхмейстер Г.Г. Орлов предлагал не «нанесение удара по столице султанов», а предпринять демонстрацию силы для оказания давления на турецкого султана с тем, чтобы вынудить его подписать мир, но Совет отклонил этот вариант. Стоит подчеркнуть, что Совет принял верное решение, поскольку с военной точки зрения план Григория Орлова был неосуществим. Какими реально силами располагала тогда Россия, чтобы предпринять морскую демонстрацию у стен Константинополя? Днестровской флотилии ещё не существовало, и лишь в октябре того же, 1770 года сотрудники Екатерины II приняли постановление о рубке леса в Буковине для постройки судов на Днестре [7. Д. 1. Л. 266]. Флотилия из лодок запорожских казаков (дубах) не смогла бы прорваться через береговые укрепления на Европейском и Азиатском берегах Босфора, равно как и вступить в военное противоборство с линейными кораблями Турции, которые несли от 60 ти до 100 орудий [11. Р. 268]. Турецкий флот полностью обладал морем, контролировал Азовское и Чёрное моря и мог свободно перебрасывать войска в любую точку побережья. Пехотному корпусу, который Григорий Орлов предлагал направить к Варне после взятия Бендер, пришлось бы пробиваться к османской столице с тяжёлыми боями через всю Болгарию, что также представлялось Совету неосуществимым в условиях многократного превосходства сил противника. Действующая армия генерала П.А. Румянцева находилась на Дунае, другие морские и сухопутные части ушли в Греческий Архипелаг, поэтому корпус пехоты и флотилию из лодок запорожских казаков, которым ещё предстояло относительно безопасно пройти мимо крупной турецкой крепости Очаков – это всё, что могло выставить российское руководство против укреплённого Константинополя с многотысячным гарнизоном. Нельзя сбрасывать со счетов и береговые укрепления Босфора, срочно приведённые в хорошее оборонительное состояние под руководством французского инженера Ф. де Тотта, состоявшего на службе у султана Мустафы III [12. P. 18–20. 6. Ф. 89. Д. 1899. Л. 67]. По этим причинам весенний план похода к турецкой столице оказался несостоятельным.

И всё же, резонно задаться вопросом: почему именно 17 мая 1770 года стало отправной датой, когда Кабинет Екатерины II приступил к рассмотрению вариантов похода к турецкой столице? С открытием кампании с Турцией перед Российской державой возникла задача получить выход к побережью Азовского моря и овладеть крепостями Азов и Таганрог. В Петербурге ясно осознавали, что без достижения этих рубежей Россия останется на второстепенных позициях, даже если военные действия на суше будут развиваться успешно. Противник же начнёт диктовать свои условия, особенно при обсуждении «кондиций» мира, что впоследствии и происходило. Согласно таким воззрениям на перспективы войны, в ноябре 1768 года в Зимнем дворце приняли решение развернуть строительство военно-морских сил на Дону с целью дальнейшего их применения в борьбе за выход вначале к Азовскому морю, затем к Чёрному. Говоря современным языком, Екатерина II коротко обозначила оперативно-стратегические задачи на будущем театре военных действий: «Иметь военные суда на Азовском море», которые могли бы «в любое время быть годными в военном действии против тамошних флотов» [13. Ф. 212. Оп. 4. Д. 5. Л. 4]. Начальником над ответственной военно-строительной Экспедицией на Дону императрица назначила контр-адмирала Алексея Наумовича Сенявина – сына сподвижника Петра I Наума Сенявина.

А.Н. Сенявин и его подчинённые определили подходящее место будущей судоверфи – так, чтобы корабли «могли во всякое время выйти в море», и какого типа строить суда в соответствии с реалиями войны, задачами их службы, учётом местной обстановки и сильного флота противника. Все понимали, что начинать строительство непосредственно на побережье Азовского моря – фактически, на театре военных действий невозможно, поэтому оставалось устье Дона. Но его глубины были недостаточны для кораблей с большой осадкой, поэтому А.Н. Сенявин утвердил компромиссные проекты будущих судов и их тактико-технические характеристики. Двенадцать кораблей, заложенных на донских верфях, получили наименование «новоизобретённые» или «новородные», и положили начало созданию Азовской флотилии [13. Ф. 212. Оп. 1. Д. 140. Л. 123–124]. Суда такого типа были вполне пригодны к обороне, могли отражать нападение противника, защищать устье Дона, обеспечивать безопасность Азовского побережья, российских крепостей и форпостов и оказывать содействие сухопутным операциям в Крыму. И именно 17 мая 1770 года рано утром в Зимний дворец пришло известие о спуске «новоизобретённых» судов на Дону, в связи с чем в тот же день Екатерина II собрала экстренное заседание Совета при Высочайшем Дворе. Донесение А.Н. Сенявина послужило поводом генерал-фельдцейхмейстеру графу Орлову выдвинуть предложение о силовой демонстрации для оказания давления на султана, чтобы вынудить его начать мирные переговоры. Однако Азовская флотилия находилась ещё на уровне формирования. Корабли предстояло оснастить, вооружить, укомплектовать экипажами, установить на них артиллерию. Другими словами, флотилия А.Н. Сенявина ещё не была готова оказать содействие сухопутным силам, да и сам адмирал доложил в Петербург, что как боевое соединение флотилия «не может поспеть прежде будущей весны» [14, с. 341–342]. Высшее руководство России вновь отклонило план Г.Г. Орлова.

ОТКАЗ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО МОРСКИМИ И СУХОПУТНЫМИ СИЛАМИ РОССИИ А.Г. ОРЛОВА ОТ ФОРСИРОВАНИЯ ДАРДАНЕЛЛ

24–26 июня 1770 года произошло знаменитое сражение под Чесмой, завершившееся уничтожением турецкого флота, а по прошествии нескольких десятилетий историки обвинили Главнокомандующего морскими и сухопутными силами в Эгейском море Алексея Григорьевича Орлова в том, что он не реализовал успех и упустил возможность «направить флот к Дарданеллам». По мнению критически настроенных историков, А.Г. Орлову следовало без промедления форсировать Дарданеллы, прорваться через пролив, «явиться пред Константинополем» и взять османскую столицу [15, с. 70]. Однако вовсе не безграмотность и нерешительность двигали А.Г. Орловым, когда он отказался от заведомо авантюрного прорыва к Константинополю. Располагая сведениями о реальном состоянии обороны пролива, он не стал подвергать флот риску уничтожения. После двукратного боевого соприкосновения с противником под Чесмой российские моряки не имели возможности отвести корабли на аварийный ремонт, в котором крайне нуждались. Отдать приказ прорываться через Проливы на технически неисправных и повреждённых в бою кораблях, с пробитыми ядрами корпусами, перебитыми снастями и простреленными парусами не отважится никакой начальник флота. 

Осуществить прорыв флота через Дарданеллы было не просто и при хорошем состоянии фортификационных сооружений пролива, о чём деятельно заботился французский инженер Ф. де Тотт. Турки спешно занялись обороной Проливов ещё до Чесменских событий, когда уже точно знали, что русский флот идёт вокруг Европы в Греческий Архипелаг, и выставили для защиты Дарданелл, Босфора и столицы военные корабли, мелкие и брандвахтенные суда. А после поражения турок под Чесмой, Дарданеллы усилиями французских инженеров стали «так изрядно укреплены, что никакой неприятель, как бы силен ни был, не мог их преодолеть», даже если бы там и не находилось тех семи боеспособных кораблей, которые турки выставили для защиты пролива [6. Ф. 89. Д. 1899. Л. 67 об].

Для прорыва эскадр через Дарданеллы флотоводцы и профессиональные военные всегда учитывали ряд важных факторов, таких как: зависимость парусного корабля от силы и направления ветра, характер течений в проливе и в его отдельных узких местах – там, где корабли не могли идти соединённо, а только поодиночке, состояние береговых укреплений, крепостных зáмков и высот на Европейском и Азиатском берегах. В расчёт принимали погодные условия, типичные для данного времени года, розу ветров, боевую подготовку морских артиллеристов и десантных партий, и многое другое. В районе Дарданелл и Мраморного моря в июле–сентябре дул преимущественно северный ветер – встречный кораблям, следовавшим из Архипелага, который моряки называли «противный нордовый ветер» [6. Ф. 180. Д. 3196. Л. 13]. При таком ветре флоту действовать было затруднительно или вообще невозможно. 

Дарданелльские фортификационные сооружения 70-х годов XVIII века представляли собой хорошо укреплённую систему обороны пролива. Береговые укрепления состояли из двух зáмков, построенных в самой узкой его части, и сомкнутых батарей, расположенных по обеим сторонам зáмков. В редком издании XVIII века говорится: «Около четырёхсот орудий обстреливают пространство на 7 итальянских миль по длине пролива, и перекрёстным огнём угрожают истреблением флоту, прорывающемуся в Мраморное море. Азиатские и Европейские Дарданеллы укреплены пушками столь чрезвычайной величины, что жерло каждой имеет более аршина в поперечнике. В каждой из этих крепостей находится 22 пушки, которые не лежат на лафетах, а вложены в стене. Посему оные и не могут быть направляемы, но канонир должен ожидать приближения кораблей против самого жерла» [16, с. 1–2].

Орудия Дарданелльских зáмков состояли в основном из больших медных пушек длиной от 12 до 16 футов (3,66 м и 4,88 м) и диаметром канала от 23 до 25 дюймов. Турки отпиливали у пушек часть дула и производили стрельбу мраморными ядрами массой от 610 до 780 фунтов (250 кг и 319 кг). Такие ядра долетали до противоположного берега [16, с. 7]. При попытке выхода из Эгейского моря корабли вначале вступали в широкую часть пролива, куда ядра не долетали, но проследовав дальше, флот попадал прямо в узкое горнило Дарданелльских укреплений и подвергался прицельному обстрелу с береговых батарей и крепостей на обоих берегах. 

Безусловно, А.Г. Орлов мог и не знать подробностей о состоянии обороны Дарданелл, но логично предположить, что основные сведения он получил от пленных турок и командиров английских фрегатов, которые располагали более достоверной информацией. Так, в вахтенном журнале корабля «Ростислав» имеется запись от 30 июня 1770 года: «С нами идущих кораблей 8, из оных 1 турецкий пленный корабль Родос, 3 фрегата, бомбардирский 1, аглинских фрегатов 2, транспортов греческих 5, рагузинских 5, турецких пленных полугалер 4». В тот день, 30 июня 1770 года, в 10 часов утра к флоту подходил английский военный фрегат «Winchelsea» под начальством капитана Орчивея. От себя и от имени короля Георга III Орчивей поздравил россиян «со столь славною и неслыханною победою» и сообщил, что следует в Ливорно, а оттуда в Гибралтар [13. Ф. 870. Д. 998. Л. 3]. 

Наконец, существует ещё доказательства того, что Алексей Орлов частично располагал сведениями о реальном состоянии обороны Дарданелл. Первое. Письмом от 18 июня 1770 года капитан над Гибралтарским портом Лидс-Бут предупредил Первоприсутствующего в коллегии Иностранных дел Никиту Ивановича Панина о том, что в порт заходило греческое торговое судно, владелец которого сообщил об основательной обороне турками Дарданелл и Константинополя. Для защиты Дарданелл и столицы турецкие власти выставили 40 военных кораблей разных рангов – от 40- до 70-пушечных и даже один 100 пушечный, а также 150 шебек и мелких судов [6. Ф. 35. Д. 715. Л. 90 об.–91]. Это сведение представляется важным, поскольку если предположить, что греческие купцы сознательно не дезинформировали Лидс-Бута, а сказали правду о военных приготовлениях турок и даже назвали точное количество судов в Дарданеллах и их ранги, то логично прийти к следующему заключению. Коммуникация морем от Гибралтара до Порт Магона, а оттуда в Архипелаг длилась примерно три недели – в зависимости от погодных условий и направления ветра. Лидс-Бут, несомненно, поспешил довести эти сведения не только до Н.И. Панина, но и до Главнокомандующего Алексея Григорьевича Орлова, который и принял решение отказаться от прорыва через Дарданеллы после одержанной победы под Чесмой. Несмотря на техническую неисправность турецких судов, они по артиллерийскому вооружению вполне соответствовали целям обороны. Орлов же не хотел рисковать флотом, сильно повреждённым после сражения 24–26 июня.

Второе. Вскоре после Чесменских событий Орлов принял на службу кавалера Мальтийского ордена Мазини де Павильона в чине флота капитана, которого российский дипломат Н.К. Хотинский характеризовал как отважного офицера: «Он подходил к Дарданелльскому каналу столь близко, что мог зрительною трубкою различить многие имеющиеся там укрепления. Обозрел он таковых в числе 7ми батарей и судил, что совсем тот Канал непроходимый» [6. Ф. 93. Д. 261. Л. 24 об. От 27 января (7 февраля) 1771 года. № 10]. 

Тем временем, следующей важной датой заседания Совета при Высочайшем Дворе стало 9 сентября 1770 года, когда до Петербурга ещё не дошло известие об уничтожении турецкого флота под Чесмой. В тот день Совет зачитал собственноручную записку Екатерины II с предложением направить депешу командующему 1-й армией генерал-фельдмаршалу П.А. Румянцеву о скорейшей переброске «корпуса через Дунай к Варне или из Дуная морем для нанесения в самом сердце Османской империи страха и трепета, и чрез то ускорить возстановление мира» [14, с. 57]. В этой связи закономерен вопрос: а что в XVIII веке понимали под «сердцем Османской империи»? Как выяснилось, это вовсе не Константинополь: «древней столицей османов и сердцем Османской империи» турки называли Адрианополь в Европейской Турции [17, с. 112], что логично объясняет предложенный императрицей маршрут движения корпуса. 

На заседании 9 сентября 1770 года Совет постановил дождаться ответа от генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева, а через некоторое время Главнокомандующий в Греческом Архипелаге А.Г. Орлов получил дополнительные сведения о турецкой военно-морской силе по защите Дарданелл. В частности, его надёжный константинопольский осведомитель в письме под датой 3 октября 1770 года оповещал: турки «спустили здесь два корабля о 50ти пушках, да начали строить еще два такой же величины. Также приготовляется равное число оных и в Черноморском порте Синоп. Правление собрало судов с пятнадцать как больших, так и малых, которые стоят в Дарданеллах» [6. Ф. 89. Д. 1899. Л. 59 об., 65].

25 ноября 1770 года Совет зачитал реляцию П.А. Румянцева. Пётр Александрович доложил о невозможности предпринять поход к Варне и пояснил причину: он посчитал нецелесообразным ослаблять армию, отделяя от неё целый корпус, поскольку турки «чинят приготовления к продолжению войны», и новый Великий визирь Мехмет Паша намеревается набрать от 60 до 80 тысяч человек [6. Ф. 89. Д. 1899. Л. 87].  

Заседание Совета при Высочайшем Дворе, вновь посвящённое походу к турецкой столице с целью подвигнуть турок сесть за стол переговоров, состоялось в 1772 году. Однако в отличие от предыдущих, в январских планах уже не фигурировал тезис об участии Азовской флотилии в предполагаемом походе к Босфору. Боевые возможности и технические характеристики немореходных «новоизобретённых» кораблей не позволяли им в полной мере выполнять задачи на Черноморском театре, а линейные фрегаты, спроектированные для службы в Чёрном море, ещё не вступили в строй [13. Ф. 179. Д. 135. Л. 4–4 об., 7. Из реляций адмирала А.Н. Сенявина Екатерине II от 18 января и 20 апреля 1772 года]. В январе 1772 года Екатерина II лишь задала Совету короткий вопрос: может ли «посылка к Константинополю корпуса споспешествовать в заключении мира»? Григорий Орлов по-прежнему предлагал осуществить эту операцию силами запорожских казаков и пообещать им награду за то, если они «постараются пройтить на своих дубах из Сечи в Черное море» [14. Д. 2. Л. 209–209 об. Протокол заседания Совета от 24 января 1772 года]. Члены Совета рассчитывали на то, что к лету 1-я армия генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева перейдёт за Дунай, куда переместится театр военных действий, и где окажется большая часть турецких сил. Следовательно, сухопутному корпусу, назначенному взаимодействовать с казаками, будет легче пробиваться через Балканы. Да и сам Румянцев говорил, что в кампанию 1772 года «для достижения мира неминуемо надобно наступательно действовать за Дунаем, или в случае невозможности в том, на Очаков и Кинбурн» [14. Д. 3. Л. 91, 93].

В 1774 году 1-я армия генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева перешла за Дунай и отрезала противнику путь к Адрианополю. Поддержку с моря российским войскам оказывали Дунайская и Азовская флотилия, причём обе флотилии успешно действовали на обширном Черноморском театре и не допустили сильного противника к побережью Крыма. В том же, 1774 году боевые действия завершились подписанием мира в местечке Кючук-Кайнарджи. В целом в ходе русско-турецких кампаний 1768–1774 и 1787–1791 годов планы Кабинета Екатерины II относительно походов к Босфору и Дарданеллам, даже основательно продуманные и подготовленные, остались нереализованными.

ДЕЙСТВИЯ ФРАНЦИИ И ТУРЦИИ ОТНОСИТЕЛЬНО РОССИИ В НАЧАЛЕ XIX ВЕКА

После пятилетнего пребывания на престоле императора Александра I его царствование ознаменовалось очередной войной, которую Высокая Порта объявила России 18(30) декабря 1806 года. Для развязывания той войны император Франции Наполеон Бонапарт приводил в действие все доступные ему механизмы политики и дипломатии, и главными задачами выдвигал тщательную подготовку будущего плацдарма для нападения на Россию, ослабление русской армии, отвлечение её от европейских театров военных действий и направление на борьбу с Османской империей. Французский посол в Константинополе О. Себастиани, выполняя инструкции своего императора, настойчиво убеждал турецкое руководство расторгнуть союз с Петербургом, действовавший с декабря 1798 года, и вновь перейти в лоно Франции, возобновив с ней традиционные для обеих держав дружественные отношения. За несколько месяцев до открытия кампании в Зимний дворец поступили тревожные сведения из турецкой столицы, будто из Шербруна уже мчится нарочный курьер из Парижа с проектом наступательного франко-турецкого союза, и в случае согласия султана на его заключение Наполеон готов предоставить Турции часть сухопутных сил для защиты османских провинций и областей [13. Ф. 166. Д. 4157. Л. 4–4 об].

Турецкое руководство не стало заключать договора с Францией, не забывая – пока ещё – о важной услуге, оказанной императором Павлом и адмиралом Ф.Ф. Ушаковым в 1798–1799 году по защите Османских владений. А султан Селим III даже отослал в Петербург копию письма Наполеона с предложением о союзе, поставив в известность Александра I о намерениях «императора французов». Более того, в сентябре 1805 года Россия и Турция пролонгировали договор, по которому Турция обязалась присоединиться к англо-русскому блоку в антинаполеоновской коалиции. Разгром испано-французского флота на параллели мыса Трафальгар английской эскадрой вице-адмирала Г. Нельсона в октябре 1805 года также удержал Селима III от сближения с Наполеоном, но по прошествии немногим более месяца султан изменил внешнеполитический курс, чему в значительной мере способствовало сокрушительное поражение австро-русских войск под Аустерлицем. Военный успех Наполеона развил на дипломатическом поприще его представитель в Константинополе Себастиани. Он выставлял господарей Молдавии и Валахии всецело преданными России, «шпионами против Порты и поджигателями сербов к выступлению», которых господари снабжают оружием, деньгами и боеприпасами. Себастиани настойчиво подводил Порту под подписание союза с Францией, пообещав при этом беспроигрышный козырь – оказать военную поддержку султану в возвращении Крыма [18. С. 28–29]. 

Деятельность французского посла в Константинополе возымела искомые последствия: по его настоянию турки приступили к подготовке будущих театров войны с Россией. Из Сераля гонцы-чауши повезли хатт-и-шерифы (указы) Селима III пашам на Днестр и на Дунай о приведении в оборонительное состояние крепостей Хотина, Бендер, Измаила, об усилении их войсками и артиллерией, о заготовлении провианта длительных сроков хранения. На усиление тех стратегически важных крепостей султан направил 15-тысячный корпус в Измаил, до 20 тыс. в Хотин и Бендеры, а 40-тысячную армию выставил вдоль границ с Россией. В столичных хранилищах турки пополняли запасы пшеницы на случай блокады Дарданелл, и под угрозой смертной казни запретили вывозить продовольствие в Молдавию и Валахию – на случай, если император Александр введёт войска в Княжества. «В Румелии, от Базарджика до Софии» турецкие чиновники повелели «обезоружить весь народ христианский» [13. Ф. 166. Д. 4157. Л. 6–7].

Примерно с мая 1806 года Чрезвычайный посланник и Полномочный министр России в Турции Андрей Яковлевич Италинский предупредил руководство и вице-адмирала Д.Н. Сенявина, находившегося с эскадрой в Ионическом море, «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. А.Я. Италинский информировал о численности боеспособных турецких судов, которых насчитывалось до 35 единиц, и о сосредоточении на рейде Константинополя 10-ти кораблей и фрегатов, стоявших в полной готовности к выходу в море. Тогда же в мае 1806 года Себастиани убедил султана аннулировать договор с русскими от 23 декабря 1798 года о пропуске российских военных судов через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море и обратно в Чёрное, а вскоре Селим III особым указом оперативно закрыл Проливы [6. Ф. 166. Д. 3214. Л. 57 об.–60 об.,73 об]. Закрытие Дарданелл затруднило снабжение эскадры Д.Н. Сенявина из Севастополя и Херсона и фактически отрезало её от черноморских портов. 

В ответ на действия Турции император Александр I направил рескрипт командующему Молдавской армией генералу от кавалерии И.И. Михельсону под датой 27 августа 1806 года – о приведении войск в состояние повышенной боеготовности на случай «начала неприятельских действий» со стороны турок по причине нарушения ими «между обеими Империями дружбы и доброго согласия». Следующий важный рескрипт императора Михельсону последовал 15 октября 1806 года:  

«Господину Генералу от Кавалерии Михельсону

По уважении настоящих политических обстоятельств с Оттоманскою Портою, признав нужным занятие Молдавии, я возлагаю исполнение сего на опытность и благоразумные распоряжения ваши, не желая ни в чем ограничивать ваших действий. На сем основании предписываю вам учинить переход через Днестр в тех четырех пунктах, кои вы в донесении вашем от 2 октября для переправы войск предположили» [19. Д. 2882. Л. 4–4 об].

Александр I предписал Михельсону занять две крепости на Днестре – на правом фланге Хотин, на левом Бендеры, что и было выполнено. Российский министр иностранных дел А.Я. Будберг циркулярной нотой разъяснил державам, что со стороны России такая мера стала вынужденной, необходимой для защиты границ и сдерживания турок, но Высокая Порта приняла её за casus belli. 

Депешей от 7(19) октября 1806 года А.Я. Италинский доложил в Петербург об отзыве Портой господарей Молдавии и Валахии – Ипсиланти и Мурузия, заменив их всецело преданными султану Каминаки и Суцо [6. Ф. 180. Д. 3199. Л. 43]. 16(27) октября 1806 года А.Я. Будберг секретной запиской «О настоящем положении дел с Портою Оттоманскою» адресовался к министру морских военных сил адмиралу П.В. Чичагову: последние известия из турецкой столицы «не оставляют надежды искоренить влияние Франции и восстановить на прочном основании доброе наше с Портою согласие» [13. Ф. 166. Д. 4157. Л. 9–10]. Надежды действительно не оставалось: обе державы оказались на грани войны, особенно после того, как Турция объявила российского дипломата А.Я. Италинского персоной non grata. Ознакомившись с мнением Будберга, П.В. Чичагов направил Главному командиру Черноморского флота И.И. де Траверсе приказ императора о приведении флота в боевую готовность, чтобы в случае разрыва отношений он мог «действовать к нанесению вреда неприятелю». Однако Чичагов подчеркнул: при особых обстоятельствах, если силы противника будут превосходить российские, флоту надлежит поступать «оборонительным образом» [13. Ф. 166. Д. 4157. Л. 11]. 

НЕРЕАЛИЗОВАННЫЕ ПЛАНЫ КАБИНЕТА АЛЕКСАНДРА I ПО ЭКСПЕДИЦИЯМ К БОСФОРУ

Оборону Крыма, Чёрного и Азовского морей Александр I возложил на И.И. Траверсе – француза на русской службе, который основательно укрепил устье Днепра (для прикрытия Херсона), крепости Очаков и Кинбурн, и возвёл дополнительные батареи в Керчи, Феодосии и Евпатории. Черноморское начальство понимало, что в целом соотношение сил на Чёрном море сложилось далеко не в пользу России, о чём знал противник, поэтому рассчитывало на то, что турки не станут усиливать оборону Босфора. Так, в одном из октябрьских 1806 года писем на имя И.И. Траверсе П.В. Чичагов высказывался: «Хотя весьма вероятно, что турки, ведая слабость морских сил наших на Черном море, не поставят себе первым занятием употребить новые усилия для предохранения входа в Канал, однако же должно нам представляться надобным изыскать вернейшие средства разведывать о положении и движениях турецкого флота». Для проведения разведки вблизи турецких берегов Чичагов предлагал отрядить несколько лёгких судов и нанимать греков-торговцев, которые плавали в Константинополь и обратно в Чёрное море [13. Ф. 166. Д. 4157. Л. 40 об].

О слабом укреплении Босфора и о большой вероятности успешного прорыва флота через пролив упоминал и А.Я. Италинский перед тем, как покинуть турецкую столицу после объявления Турцией войны. В его письме от 3(15) ноября 1806 года есть строки: «Намерение сие весьма удобно исполнить: Константинополь не имеет никаких средств для защиты. Сухопутные и морские силы в самом дурном состоянии, флот только числом кораблей замечателен, а в прочем находится в крайней скудости касательно людей и всех морских припасов» [6. Ф. 180. Д. 3214. Л. 81]. Характеристика А.Я. Италинского соответствовала действительности. Флот Его Величества султана в количественном отношении превосходил российский Черноморский и пополнялся современными судами, построенными французскими мастерами по новым технологиям. В результате линейные корабли и фрегаты отличались прочностью, мореходностью, остойчивостью, скоростью хода, но главным недостатком турецкого флота и его уязвимостью оставался недокомплект матросов, который турки рассчитывали восполнить греческими мореходами. В состав Черноморского флота входило всего шесть боеспособных кораблей, из них три новой постройки – 110-пушечные «Ратный» и «Ягудиил» со 110-ю орудиями, и 74-пушечный «Правый», и пять фрегатов, из них два новой постройки – 54-пушечный «Крепкий» и 44 пушечный «Назарет». Однако личный состав Черноморского флота имел преимущество перед турецкой отличной боевой выучкой и военно-морской школой адмирала Ф.Ф. Ушакова.

18(30) декабря 1806 года Высокая Порта объявила России войну. С учётом вступления русских войск в Княжества Кабинет Александра I спланировал операцию по прорыву флота через Босфор с целью вынудить султана остановить эскалацию и договориться о мирном соглашении на условиях России. Но только 20 февраля 1807 года император отослал рескрипт генералу И.И. Михельсону: «Берега Черного моря сделались открытыми. Судя по настоящему положению имеющихся ныне у нас в том краю оборонительных способов, небеззатруднительно будет для нас охранять все берега в случае покушения турок войти в Черное море с превосходным флотом и десантными войсками». Для упреждения такового развития событий Александр I приказал Михельсону нанести противнику «всевозможный вред, и устраша их мужественным нападением и поражением с разных сторон, положить в самом начале небольшие препоны» [13. Ф. 166. Д. 4157. Л. 54–54 об]. Для облегчения флоту выполнение боевых задач и отвлечения сил противника от Черноморского театра Александр I предписал Михельсону начать «производить со стороны вверенных вам войск такие движения, которые имея вид наступательный, могли бы, сколь возможно более, обратить внимание и силы турок к стороне Дуная». Со стороны Дарданелл назначалось действовать эскадре вице-адмирала Д.Н. Сенявина.

Осуществить Босфорскую десантную операцию Александр I вверил контр-адмиралу С.А.  Пустошкину, с приказом войти в Босфор, «сбить находящиеся на пути батареи, сделать десант, где только удобность к тому предоставится, стараться атаковать, или посредством брандеров и бомбардирских кораблей истребить флот турецкий и простереть действия свои до самого Царь Града, употребляя совокупные силы с берега и с моря для наведения страха со всевозможным вредом на Сераль, город и жителей» [13. Ф. 166. Д. 4157. 11 об.–12, 55]. Однако, как явствует из документа, высочайший приказ довольно расплывчат, в нём отсутствуют все необходимые теоретические выкладки для проведения столь важной операции, не обозначены точные места высадки десанта, не говорится об обеспечении флота материально-техническими средствами. Общая формулировка императора – «сделать десант, где только удобность к тому предоставится» – не выдерживала никакой критики и, по сути, он был готов бросить черноморскую эскадру в расстрельное пекло береговых батарей Босфора. Кроме того, Александр I не учёл важного фактора: в феврале–марте дули преимущественно южные ветра – встречные черноморской эскадре и, следовательно, затруднившие кораблям входить в Босфор.    

Инструкции контр-адмиралу С.А.  Пустошкину направил и министр военных морских сил (морской министр) П.В. Чичагов, с заданием войти в Константинопольский канал в таком ордере (порядке построения эскадры), чтобы нанести береговым батареям наибольший вред, затем произвести высадку десанта и захватить батареи. Конницу следовало высадить «тогда и там, где по усмотрению вашему понадобится». Далее Чичагов рассуждал: против противника можно эффективно применить как конницу, так и лёгкую артиллерию, поскольку турки, «будучи народ вооруженный и конный вообще, могут во всяком почти месте на самое короткое время толпами собираться». Министр привёл пример успешных военных операций французов в Египте, когда «они против величайших скопищ мамелюков и аравитян, разделенными небольшими корпусами, в батальон-каре устроенными, с успехом действовали». В тех же инструкциях Чичагов предписал Пустошкину после захвата Босфорских высот произвести бомбардировку Константинополя и потребовать «от турок, чтобы эскадра наша из Средиземного моря беспрепятственно пропущена была через Дарданеллы. Стараться сберечь турецкий флот, если он достанется в целости как трофей» [13. Ф. 166. Д. 4157. Л. 81–83 об]. 

Но, как и в царствование Екатерины II, в 1807 году поход флота и десантных войск к Босфору не состоялся: о невозможности предпринять столь масштабную операцию по причине, прежде всего, нехватки сил и средств рапортовал морскому министру П.В. Чичагову Главный командир Черноморского флота маркиз И.И. де Траверсе. А с началом весны положение в турецком флоте значительно улучшилось за счёт прибытия в Константинополь большой партии опытных матросов из Тулона и из Генуи [6. Ф. 180. Д. 3214. Л. 89], и в кампанию 1807 года Турция уже смогла выставить против России значительные морские силы – до 12 линейных кораблей, шести фрегатов и 50 мелких судов. 29 мая 1807 года в результате бунта янычар Селим III был свергнут, и на престол взошёл султан Мустафа IV – решительный сторонник продолжения войны. 

25 февраля (8 марта) 1808 года императорский посол в Вене А.Б. Куракин секретной депешей уведомил руководство: «Верховный визирь со всех сторон усиливается. Силы его ежедневно умножаются безпрерывно чрез Босфор и Царьград переправляющимися великими отрядами пехоты и конницы азиатских войск. От султана послан фирман ко всем пашам об их немедленном вооружении, для присоединения их войск к везирской армии. По примерному раскладу, численность армии турецкой дойдет до 90 тысяч». Французский посол в Турции Себастиани предложил Порте выслать или просто уничтожить всех находившихся в Константинополе греков, поскольку «они по религии большую приверженность имеют к россиянам и могут быть великим злом для Порты [13. Ф. 315. Д. 338. Л. 55, 70, 93. Ф. 25. Оп. 1. Д. 69. Л. 23]. 

Известия из Вены и из турецкой столицы побудили Александра I вновь вернуться к мысли о захвате Босфора со стороны Чёрного моря и действовать на упреждение. К тому времени, после Тильзитских соглашений 1807 года, Наполеон из неприятелей России стал её союзником и предложил Александру I «разрушить Турецкую Империю, оставляя султану только Константинополь и владения, находящиеся за чертою от Бургаса к Эпосу, включая Адрианополь». Император Александр одобрил этот план, а сухопутное командование наряду с военной вело другую, не менее важную подготовку на театре по взятию сильных и стратегически важных турецких крепостей, особенно на Нижнем Дунае. В АВПРИ хранится несколько документов под общим грифом «Секретные дела, производившиеся при Главнокомандующем Молдавскою армиею», в которых отложилась секретная документация российских военачальников и их служебная переписка [6. Ф. 321. Оп. 580/3. Д. 1–21]. Из этих документов наибольший интерес представляют рапорты полковника Манихтина командующему Молдавской (Дунайской) армией генерал-фельдмаршалу князю А.А. Прозоровскому:

№ 1. 9 февраля 1808 года, № 165, из Галац: 

«Браиловский Назыр Ахмет Ага с некоторым изрядным природным понятием, большою привычкою жить в свете и увертываться хитростями, в расстроенном и бестолковом турецком правлении слывет между всеми турками весьма умным и скупым человеком, а читать и писать по турецки не умеет. Весьма неглупый грек Петри, которого я часто употребляю, последний раз бывши в Браилове, нашел случай познакомиться с назырским писарем, старым туркою. Сей писарь получает всего пятьдесят левов в месяц жалования, и открылся, что за четыреста левов в месяц может доставлять копии всей назырской корреспонденции, потому что все письма чрез его руки проходят». 

В конце письма полковник Манихтин запрашивал Прозоровского, «угодно ли будет приказать сего писаря подкупить», на что Главнокомандующий наложил резолюцию: «Дать секретный ордер полковнику Манихтину. 19 февраля 1808 года» [6. Ф. 321. Оп. 580/3. Д. 8. Л. 101].

№ 2. 28 февраля 1808 года, № 232, из Галац: 

«По повелению Вашего Сиятельства 27го числа сего месяца татарина Абдулу, живущего близ Мачина в селении Гарвани, который несколько месяцев был мой вернейший лазутчик в Адрианополе, отправил с заплатою ему трех сот левов и пятнадцати червонных, и обещал ему еще пять сот левов, ежели хорошо возложенную на него комиссию исполнит. Я дал ему во всем наставление согласно желанию Вашего Сиятельства. Он все записал и обещал через двадцать два дня возвратиться» [6. Ф. 321. Оп. 580/3. Д. 8. Л. 106]. 

С наступлением лета 1808 года известия о наращивании турками сил и об их ротации у стратегически важных крепостей на Нижнем Дунае стали ещё более тревожными. Так, в рапорте от 10 июля 1808 года, под №214, из селения Сентешти, генерал-лейтенант М.А. Милорадович докладывал князю А.А. Прозоровскому: по данным агентурной разведки, «переход войск из Рущука в Журжу продолжается. Прибыло в лагерь пред Журжу довольное число арапов и анадольских турок, и до 60ти орудиев. В сем лагере полагать можно до 8000 человек». А к Рущуку из Константинополя подошли Великий визирь с 30 тысячным войском и сераскир Рущука Мустафа паша [6. Ф. 321. Оп. 580/3. Д. 8. Л. 116–117 об].  

Тем временем, пока между Парижем и Петербургом происходил обмен письмами и дипломатическими депешами, Наполеон изменил намерение относительно Турции и неожиданно для Александра I предложил ему своё посредничество в восстановлении с Константинополем мирных отношений [20, с. 88]. А в следующем, 1809 году, операция по прорыву Черноморского флота в Босфор сделалась невыполнимой. Англия из союзников России по антинаполеоновской коалиции перешла в стан её противников, и в январе 1809 года английская эскадра с целью демонстрации силы и срыва планов русских придвинулась к Дарданеллам. Британский посол лорд Р. Адер без лишних предисловий прибег к угрозам и заявил турецкому руководству, что в случае отказа от выполнения его требований английская эскадра с первым же способным ветром войдёт в Мраморное море «и станет бомбить и жечь Константинополь». Наполеону, подчеркнул Адер, сейчас не до турок – он предал их и бросил на произвол России, скрепив союз с императором Александром, поэтому теперь у Высокой Порты имеется только один надёжный друг и защитник [20, с. 98–100]. В итоге, султан Мустафа IV заключил с Англией наступательный и оборонительный союз, после чего выдал фирман на право прохода английских военных судов из Дарданелл в Мраморное и Чёрное моря. С апреля они постоянно находились на рейде Константинополя, и в течение всего 1809 года англичане держали Черноморский флот в состоянии повышенной напряжённости [19. Д. 2886. Л. 1–7. От 3 марта 1809 года]. 

Война принимала затяжной характер, и Кабинет Александра I в целях получения коренного перелома предполагал действовать более решительно. 

К августу 1809 года на сухопутном театре русские войска добились значительных успехов и переправились на правую сторону Дуная, где находились стратегически важные турецкие крепости и опорные пункты Рущук, Систово, Никополь и Орсова. 19 августа 1809 года командующий Дунайской армией генерал от инфантерии князь П.И. Багратион направил короткое уведомление командующему корпусом генерал лейтенанту М.М. Платову о намерении обложить турецкую крепость Мачин для обеспечения свободного передвижения войск за Дунаем, а ему, Платову, рекомендовал взять Гирсово, после чего соединиться и далее действовать совместными силами [6. Ф. 321. Д. 7. Л. 7–8, 11 об]. К концу августа армия П.И. Багратиона при поддержке Дунайской флотилии овладела Мачином и заняла почти все ключевые позиции турок и укреплённые пункты, а корпус генерал лейтенанта М.М. Платова вступил в Гирсово.

Письмом от 18 сентября 1809 года государственный канцлер России Н.П. Румянцев адресовался к генералу П.И. Багратиону: «По скоропостижным успехам, с каковыми под предводительством вашего Сиятельства продолжаются военные действия, можем мы ласкаться надеждою, что в непродолжительном времени знаменитые подвиги ваши принудят Порту просить мира». Далее Н.П. Румянцев рекомендовал Багратиону ознакомиться с планом покойного генерал-фельдмаршала А.А. Прозоровского от 11 марта 1809 года, в котором он предлагал – в случае упорства турок к миру с одной стороны, и перехода русской армии на правый берег Дуная с другой – «приблизиться к турецкой столице и потребовать с оной откупу по крайней мере миллионов до двадцати пиастров». И тогда, говорил Прозоровский, «с вероятностию можно надеяться, что достигнем мы славного мира с Портою, не распространяя завоеваний наших до столь дальних пределов». Но, подчеркнул канцлер, «когда Порта упорством своим принудила нас перейти за Дунай, то отнюдь не в праве она ожидать от нас столь же снисходительных условий, какие до того были предлагаемы, и что теперь при трактовании о мире к статьям, прежде предложенным, можем мы присовокупить еще одну, именно, чтобы двадцать миллионов пиастров, которые предполагалось тогда взять с Царя Града откупу при приближении к сей столице, теперь и не подходя к оной, потребовать от Порты при заключении мира». Если такая сделка состоится, то, по словам Н.П. Румянцева, государь будет чрезвычайно признателен Петру Ивановичу «за столь важную услугу Отечеству» [6. Ф. 321. Д. 7. Л. 27–28 об].

Однако дерзкий план покойного генерал-фельдмаршала, реально выполнимый при условии чёткого взаимодействия морских и сухопутных сил России, не осуществился. Судя по дальнейшей переписке П.И. Багратиона с Н.И. Румянцевым, отказаться Александра I от марш-броска к турецкой столице с требованием контрибуционных двадцати миллионов пиастров убедил французский поверенный в делах в Константинополе Латур-Мобург. Вот какие мысли изложил Багратион в письме Румянцеву от 10 ноября 1809 года из «лагеря при селении в Черноводах»: 

«Весьма согласен с мнением г-на Латур-Мобурга, что частые посредственные и безпосредственные предложения Порте к трактованию о мире гораздо вредны, нежели полезны, и скорее могут отклонить ее от приступа к переговору. Ибо Турецкое Министерство и Правительство привыкло всякое предложение о мире признавать самым неоспоримым доказательством слабости или стесненного положения воюющей с Портою державы» [6. Ф. 321. Д. 7. Л. 52–52 об., 89]. 

В итоге вместо броска к Константинополю Александр I принял решение оказать военную поддержку Сербии, куда со стороны Боснии готовилась совершить вторжение 30 тысячная турецкая армия для овладения Белградом.  

Стоит отдать должное тонкой и умелой дипломатической работе французского поверенного в делах в Константинополе. Он действовал как искусный дипломат и, безусловно, по инструкциям своего императора. Наполеон готовил плацдарм для нападения на Россию и потому стремился не допустить прекращения ею войны с турками, вымотать, истощить и ослабить русскую армию. И Латур-Мобургу удалось выполнить столь важную для Наполеона задачу. Как подытоживали военные историки и генштабисты XIX века, вновь Россия упустила возможность оказаться у стен Константинополя и продиктовать султану собственные условия мира. 

В феврале 1812 года Кабинет Александра I вернулся к решению о походе к турецкой столице. В этой связи император предписал Черноморскому флоту осуществить прорыв к Босфору, для чего «немедленно приготовить эскадру к выходу в море» и три дивизии десантных войск «для высадки пред самыми стенами неприятельской столицы». «Главнокомандующим Экспедициею против Константинопольского пролива» Александр I назначил генерал-лейтенанта А. Э. де Ришелье – француза на русской службе [13. Ф. 315. Д. 137. Л. 80 об].

Особенно важным при рассмотрении вопроса о подготовке Экспедиции флота и десантных войск к Босфору в 1812 году представляется документ из Российского государственного военно-исторического архива, в котором зафиксированы не только боеспособные корабли Черноморского флота, но и количество десанта, которое они могли принять [19. Д. 2962. Л. 13]. Этот документ позволяет сделать выводы о паритете русского Черноморского флота с флотом противника, в составе которого находилось до 25 боеспособных судов:

«Ведомость, на каких судах и сколько можно поместить войска на случай надобности в перевозе оного:

                      Корабли

  Ратный – 550 

  Полтава – 550

  12 Апостолов – 550

  Правый – 350

  Анап – 350

  Мария – 350

  Дмитрий Донской – 350

  Азия – 350 

  Лесной – 350     Сей корабль проводить на камелях будут

  Варахиил – 300 

  Победа – 300 

                  Фрегаты

 Лилия – 150 

 Воин – 100

 Африка – 150

 Минерва – 150   Сей фрегат в Николаеве вооружается

 Могубей Субхан – 100

          Транспорты

  Лиман – 100

  Дунай – 120

  Рион – 150

  Корабль Ягудиил – 1000      

  Фрегат Назарет – 150            

 [«Ягудиил» и «Назарет»] Могут быть употреблены в хорошее летнее время по исправлении и по снятию с корабля артиллерии.

 Всего – 6520».

Подпись Начальствующего над Черноморским флотом вице-адмирала Н.Л. Языкова собственноручная.

По сравнению с первым годом войны Черноморский флот пополнился новыми кораблями и фрегатами, в его составе находились три мощных корабля 100-пушечного ранга с высоким уровнем боевых возможностей, а команды приобрели боевой опыт в ходе военных операций у Западного и Восточного побережий Чёрного моря. Поэтому в случае вероятного сражения с турецкой эскадрой преимущество, несомненно, оказалось бы на стороне россиян, но пока шли приготовления к походу в Босфор, 12 мая 1812 года командующим Дунайской армией и одновременно Черноморским флотом император назначил адмирала П.В. Чичагова [13. Ф. 315. Д. 137. Л. 81 об]. После вступления в должность он выехал в Бухарест для проведения переговоров с турецкой стороной, продублировав начальствующему флотом вице-адмиралу Н.Л. Языкову уже имевшееся у того предписание императора о приведении флота «в полную боевую готовность». К концу мая – началу июня обстоятельства сложились вполне благоприятно для проведения задуманной Кабинетом Александра I Экспедиции. Во-первых, снизилась напряжённость в англо-русских отношениях, и английская эскадра ушла из Дарданелл, а 16(28) июля 1812 года в шведском городе Эребру представители России и Англии подписали мирный договор, завершивший англо-русскую войну. Во-вторых, как упоминалось в начале статьи, с мая по сентябрь дули преимущественно северные ветра, встречные («противные») судам, следовавших из Дарданелл, но благоприятные для плавания к Босфору из Севастополя. Но важного и значимого для Российской державы похода вновь не произошло. 

2 июля 1812 года турецкий султан Мустафа IV ратифицировал мирный трактат, подписанный сторонами в Бухаресте – и как нельзя вовремя для России, поскольку французская армия уже находилась на марше от Смоленска к Москве. Кампания с Турцией завершилась, но началась другая война – Отечественная. 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несостоявшиеся Экспедиции русского флота и десантных войск к Босфору второй половины XVIII – начала XIX века вполне обоснованно можно отнести к феномену российской военной и военно-морской истории. Опираясь на подлинные протоколы Совета при Высочайшем Дворе в начале царствования Екатерины II и другие изложенные документы, резонно утверждать об отсутствии у России достаточных сил, материальных и технических средств и возможностей для проведения столь масштабных операций. Черноморского флота ещё не существовало, сухопутные войска были растянуты на обширном Дунайском театре, а Азовская флотилия не могла оказать им поддержку вначале по причине только начатого строительства и неготовности к боевым действиям, затем – из за своей малочисленности. Безусловно, немаловажное значение имели личные качества власть предержащих в России. Так, твёрдое намерение Екатерины II осуществить бросок к стенам Царьграда так и осталось только на бумаге в протокольных записях Совета. И наоборот, нерешительность и непоследовательность Александра I при наличии достаточных сил и средств, особенно Черноморского флота и его личного состава, закалённого в сражениях с турками, также не привели к необходимому результату. А действия адмирала П.В. Чичагова можно квалифицировать как шедшие вразрез с высочайшими приказами, что представляло собой нонсенс. 29 июня 1812 года Чичагов адресовался к Александру I: «Наполеон хочет овладеть Петербургом, а мы заставим его трепетать за Константинополь, который для него важнее Петербурга» [18. Т. III, с. 395]. Другими словами, П.В. Чичагов подтвердил приказ императора о следовании флота к турецкой столице, а Н.Л. Языкову он подтвердил намерение возобновить боевые действия в случае отказал турок подписать мир на условиях России. Но парадокс действий Чичагова заключался в том, что возобновлять военные действия он планировал не у стен Константинополя – согласно приказу императора, а в противоположном направлении, что подтверждает его предписание Языкову: «При первом повелении посадить на суда, Черноморский флот составляющие, с провиантом, амунициею и всеми припасами» часть войск «под начальством Херсонского военного губернатора генерал лейтенанта дюка де Ришелье» для отправления их «чрез Черное море к Дунаю» [13. Ф. 243. Д. 838. Л. 19–19 об]. Другими словами, отправить войска и суда подальше от турецкой столицы и поближе к Бухаресту. Главнокомандующий, очевидно, полагал, что демонстрация силы у берегов Дуная возымеет на турок большее действие, чем прямо в Босфоре. В итоге, Российская держава не смогла закрепиться на берегах Босфора и контролировать стратегически важный пролив для получения военно-политических выгод и преимуществ.

Список литературы

1. Теплов В.А. Русские представители в Царьграде. СПб.: Тип. А.С. Суворина. 1891. — 73 с.
2. Устрялов Н.Г. История царствования Петра Великого. СПб.: Тип. Второго Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии, 1858. — 500 с.
3. Отдел Рукописей Библиотеки Академии Наук (ОР БРАН). Ф. 61. Д. 721. Документ «Посольство от России в Турецкую землю для договору перемирия на 30 лет содержания». Нумерация листов отсутствует. 
4. Mahan A.T. The Embodiment of the Sea Power of Great Britain. Boston: Published by Little, Brown and Company, 1897. V. I. — 425 s.
5. Виноградов В.Н. Британский лев на Босфоре. М: Наука, 1991. — 160 с.
6. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Историко-документальный Департамент МИД РФ. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 8. В связи с войной с Османской империей, начавшейся в 1787 году, российский посланник в Константинополе Я.И. Булгаков был посажен в государственную тюрьму – Едикюле, и вся информация из турецкой столицы поступала в Петербург через Вену или Неаполь. Ф. 32. Сношения России с Австрией. Оп. 32/6. Ф. 70. Сношения России с Неаполем и Сицилией. Оп. 70/2. Ф. 180. Посольство в Константинополе. Оп. 517/1. Ф. 93. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Ф. 321. Дипломатическая Канцелярия. Оп. 580/4, 580/3. Турецкой крепостью Браилов на Нижнем Дунае войска Дунайской армии овладели 28 ноября 1809 года.  
7. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1146. Совет при Высочайшем Дворе. Оп. 1.
8. Дружинина Е.И. Кучук-Кайнарджийский мир. 1774. Его подготовка и заключение. М: Издательство Академии Наук, 1955. — 384 с.
9. Полное Собрание Законов Российской Империи. СПб.: Тип. 2-го Отделения Собственного Его Императорского Величества канцелярии, 1830. 
10. Россия и Черноморские проливы. М.: Международные отношения, 1999. — 556 с.
11. Ali Riza Işipek, Oǧuz Aydemir. Ottoman-Russian Wars. Battle of Cesme. 1770. Istanbul: Denizler Kitabevi, 2010. — 370 s. Собственноручный журнал капитан командора С.К. Грейга в Чесменский поход. СПб.: Морская типография, 1850. — 72 с.
12. Mеmoires du Baron de Tott. Tome III. Paris, 1785.
13. Российский государственный архив Военно-морского флота (РГАВМФ). Ф. 212. Оп. 1, 4. Ф. 870. Оп. 1. Ф. 179. Оп. 1. Ф. 243. Оп. 1. Ф. 315. Оп. 1. Ф. 166. Оп. 1.
14. Архив Государственного Совета. СПб.: Тип. 2-го Отделения Собственного Его Императорского Величества канцелярии. 1869–1888. Т. I. — 1036 с.
15. Каллистов Н.Д. Архипелажская Экспедиция // История русской армии и флота. Т. 8. М.: Тип. Русского Товарищества. 1912. — 166 с. 
16. Описание Дарданелльских укреплений Азиатского берега. Без даты, стиль изложения второй половины XVIII века.
17. Описание Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Т. I. СПб.: Военно-историческая комиссия Главного штаба. 1901. — 393 с.
18. Петров А.Н. Война России с Турцией 1806–1812 годов. Т. 1. СПб.: Тип. В.С. Балашева, 1885. — 431 с. Т. III. СПб: Военная типография, 1887. — 469 с.
19. Российский государственный Военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 846. Оп. 16.
20. Михайловский-Данилевский А.И. Полное собрание сочинений. Т. 3. СПб.: Типография Отдельного Корпуса Внутренней Стражи, 1849. — 361 с.

Информация об авторе

Гребенщикова Галина Александровна, доктор исторических наук, академик РАЕН, заведующая Лабораторией истории флота и мореплавания Санкт-Петербургского государственного морского технического университета, Санкт-Петербург, Российская Федерация.

https://www.noo-journal.ru/vak/2024-3-40/grebenshchikova-bosfor-v-voennykh-razrabotkakh-pri-ekaterine-ii-i-aleksandre-i/