Ему не стать седым. Леонид Климченко.

От редакции. В текущем году центральная и региональная периодика, в частности приморская, и электронные СМИ не один раз вспоминали о трагедии 40-летней давности – взрыве на крейсере управления Тихоокеанского флота, унесшем жизни 37 военных моряков. Не осталась в стороне от горькой темы и наша газета («Утро России», 16 июня 2018 г.). Среди погибших на «Адмирале Сенявине» старшим по возрасту, званию и должности стал капитан 2 ранга-инженер, старший постоянный корреспондент газеты «Красная звезда» по Тихоокеанскому флоту Леонид Леонидович Климченко. Он был нашим коллегой – журналистом и сверх того – поэтом, потому мы решили еще раз вспомнить о нем, теперь уже в «Приморской лире».

 СЕВЕРОМОРЕЦ, БАЛТИЕЦ, ТИХООКЕАНЕЦ

Леонид Климченко родился в 1941 году в Тбилиси. Детство и юность – это станица Вёшенская. Учился в школе, где директорствовала жена великого Михаила Шолохова Мария Петровна. Потом было Высшее военно-морское ордена Ленина училище имени Ф.Э. Дзержинского и атомные подводные лодки Северного флота. Из инженеров-механиков офицер Климченко уходит на политработу. Снова учёба, теперь в Военно-политической академии имени В.И. Ленина. По выпуску из академии капитан третьего ранга Климченко (успев «между делом» закончить два курса Литературного института) послужит на Дважды Краснознамённом Балтийском флоте в качестве заместителя командира по политической части эскадренного миноносца «Степенный». И снова – заполярный подплав. Оттуда – на Тихий океан, во Владивосток уже в качестве старшего постоянного корреспондента газеты «Красная звезда». И успеет ещё закончить полный курс Литинститута.

Он написал немного. К тридцати шести годам окончил три вуза, послужил на трёх флотах, сменив двенадцать гарнизонов и двадцать одну квартиру. Или двадцать две…

Сергей Кошечкин в предисловии к посмертной книге Леонида  Климченко «Верность» (Москва, «Молодая гвардия», 1986 г.) цитирует строки его письма школьному учителю, написанные в начале офицерской службы: «Пишу я обычно ночью, вернее, когда на поверхности ночь. У нас же это понятие давно стёрлось: день, ночь перемешались. Знаешь только время своей вахты и время отдыха…»

Моряки знают: и ночей, свободных от службы, на флоте тоже немного. Потому, наверное, главная поэтическая работа ждала Леонида Климченко впереди. Но он предрек свою судьбу в стихотворении, посвященном  Алексею Лебедеву: «Пережила поэта слава. Тебе не стать уже седым…» Однако то, что он успел и сумел, обладает свойством, довольно редким для поэтического жанра. Его немногословное собрание стихотворений читается как поэтический репортаж о жизни. О жизни, о службе. О любви, конечно же, о любви. Очень конкретно и, по большому счёту, исчерпывающе. Эта «репортажность» обеспечивает читателю эффект присутствия, а то и участия в происходящем.

В сердце Леонида Климченко были Родина, семья, друзья, военно-морской флот, подводные лодки, которые он любил преданно и одержимо. Всё это не просто нашло отражение, но продолжает вместе с автором жить в поэтических строчках.

Вместе с подборкой стихотворений мы публикуем небольшой очерк Климченко о подвиге матроса Николая Наумова. Современному читателю будет понятнее суть происшедшего и вся опасность, грозившая матросу, если сказать, что для преступников поводом для нападения на флотский музей было намерение завладеть оружием из музейной коллекции. Об этом, скорее всего, автору рекомендовала умолчать строгая тогдашняя цензура.

 

СЕКУНДЫ ПОДВИГА

Когда за дверью музея послышался гул мотора и резкий скрип тормозов, сознание Николая Наумова было уже на пределе. Прижимая руку к сердцу и чувствуя, как под ладонью толчками бьется кровь, он встал со стула и, с трудом передвигая отяжелевшие ноги, добрался до двери, отбросил крюк и упал на руки стоящих за порогом людей.

Он не помнил, как его несли к машине «Скорой помощи», как делали уколы, мчась по ночным улицам Владивостока к больнице. Когда Николай пришел в сознание после операции, единственное, что мог вспомнить из тех нескольких суток, что был между жизнью и смертью, – смутные видения родного дома, лица матери, отца, братьев и сестер.

Мама… Он была притягательным огоньком, вокруг которого собиралась семья. Николай не видел ее отдыхающей. Всегда в делах, всегда в заботах. Вставала с зарей и ложилась позже всех. Нужно было и одеть, и накормить, и постирать. А еще дела на огороде, да ко всему прочему она и в колхозе работала.

Жили они в Липецкой области. Семья дружная. Детей, кроме Николая, шестеро. С малых лет приучались они к самостоятельности, к труду. И от родителей, Анны Григорьевны и Алексея Васильевича, переняли рассудительность, честность, любовь к родному дому…

Старший брат после школы уехал в Воронеж, стал работать слесарем на заводе. Затем, как положено, служил срочную. Танкистом в Группе советских войск в Германии. Потом опять завод. Тот же сборочный  участок. Потянулся за ним и Николай. Окончил десять классов – и тоже в Воронеж. После ГПТУ трудился слесарем на экскаваторном заводе.

Когда пришло время служить, Николай радовался, что попал на флот, и не на какой-нибудь, а на самый далекий, Тихоокеанский. Учился, готовился к службе на подводной лодке. Сколько было в учебном отряде переговорено с друзьями о будущих плаваниях под водой, о грохочущем океанском накате! И он действительно попал на лодку. Да только нигде та лодка не плавала, поскольку стояла на постаменте возле бухты Золотой Рог и называлась Краснознаменной гвардейской С-56. Было у нее и другое название: филиал Музея Краснознаменного Тихоокеанского флота.

Служба, конечно, почетная: поддерживать в порядке лодку, которую мечтают посмотреть тысячи людей. Только одна мысль нет-нет, да и кольнет: а что он будет рассказывать, когда вернется домой?..

В ту запомнившуюся на всю жизнь ночь он был оставлен дежурным в музее. Это дело несложное. Заперев дверь музея изнутри, дежурные матросы должны находиться у стола с телефоном. Без оружия.

Проверив, все ли в порядке, осмотрев окна и двери, Николай сел на стул. Толстые кирпичные стены приглушали уличные звуки. По крыше барабанил дождь. На Ленинской затихло автомобильное движение…

В третьем часу ночи в дверь громко постучали.

– Кто? – спросил Николай.

 – Откройте, милиция!

Голос показался знакомым. Николай решил, что это милиционер, который иногда заходил в музей погреться, и сбросил с петли тяжелый крюк. В то же мгновение кто-то шагнул с улицы в полутемный тамбур. Свет фонаря с улицы бил Николаю в глаза, и он не смог разглядеть лицо вошедшего. Единственное, что хорошо запомнил, – руку в черной перчатке, в которой был зажат нож, и то, что снаружи у двери стоит еще один человек.

Первый удар бандит нанес справа – в печень, второй – в сердце…

Встав на пути бандита, Николай не чувствовал боли от полученных ран, не сознавал, что из его пробитого сердца вместе с кровью уходит жизнь. Защищаясь от ударов ножа правой рукой, израненной во многих местах, левой, сжатой намертво, Николай продолжал держать крюк и, к счастью, не выпустил его до конца схватки. Каким-то отчаянным усилием, последним всплеском энергии он отбросил бандита от двери и накинул крюк! И только услышав топот убегающих, вернулся к телефону.

Как он звонил в милицию, «Скорую помощь», начальнику музея, помнит смутно. Помнит, каких усилий стоило встать со стула и добраться до двери, когда к музею почти одновременно подъехали обе машины.

Медики приехали вовремя – прошло уже пятнадцать минут с того времени, как Николай получил ранение в сердце. Стараясь поддерживать уходящую из его тела жизнь, врачи сообщили из машины в больницу, что необходима срочная операция. В хирургическом отделении городской больницы дежурила бригада во главе с врачом первой категории Станиславом Григорьевичем Паркесовым: хирурги, анестезиологи, специалисты по реанимации. Все было готово к операции, и Паркесов взял в руки скальпель в ту же минуту, как Николая Наумова внести в операционную.

Когда я два месяца спустя стал расспрашивать Станислава Григорьевича о том, что собой представляла операция (я знал, что у Николая оперировали печень и сердце, на котором было наложено несколько швов), доктор ответил, мол операция как операция, хотя и не простая, но ничего особенного он в ней не видит. Тогда я обратился к хирургам, бывшим в ту пору в ординаторской, и они сказали, что подобные случаи – очень редки.

Первые дни, как пришел в сознание, Николай чувствовал себя плохо. Две недели лежал пластом. Только на третьей, когда стала затягиваться рана на сердце, ему разрешили перевернуться с боку на бок.

Не было дня, чтобы к нему не приходили друзья, товарищи, знакомые. Даже из учебного отряда, где он когда-то учился. Может, он и поправлялся сравнительно быстро потому, что дружеская помощь и участие оказались целебнее лекарств. Каждая встреча с товарищами вливала в его израненное тело новые силы.

После выписки из больницы матрос Наумов восстанавливал силы в военном госпитале.

За мужество, проявленное в схватке с бандитами, командующий флотом объявил ему благодарность. Николай был представлен к правительственной награде.

Я беседовал с ним незадолго до его отъезда в отпуск. Бледный и похудевший, он однако был полон внутренней силы. Улыбнувшись застенчиво, сказал, что после службы продолжит учебу. Устроится на работу – и на вечерний. Скорее всего, в институт.

Недавно, когда я был в Музее флота, увидел в кабинете начальника фотографию, на которой Николай Наумов снят у развернутого Краснознаменного гвардейского флага подводной лодки С-56. Мне подумалось, что молодой матрос сфотографирован у флага прославленного корабля по праву. Что останется он в памяти сослуживцев человеком, не спасовавшим перед лицом смертельной опасности и заслонившим порученный ему пост своим сердцем.

Леонид КЛИМЧЕНКО

Подготовлено студией «Паруса» Общества изучения Амурского края