Борьба и мэр

Сергей Игоревич Храпко обычно возвращался домой поздно. Его жена давно привыкла к этому и не обращала особого внимания на такие появления мужа.

Но сегодня пришлось париться с мэром почти до самого утра. Размякший Сутулов, пьяно обнимая своего заместителя, в очередной раз делился с ним грандиозными планами обустройства города. Эти планы касались, главным образом, строительства спортивных сооружений, где в первую очередь мэр выделял Дворец Борьбы.

— Понимаешь, Игоревич, — Сутулов поднял указательный палец вверх, подчеркивая важность задачи, — мы обязаны в текущем году успеть построить, этот чертов дворец, и провести первый в стране фестиваль борьбы. В каждой школе  будем постоянно проводить урок борьбы, посвящение в борцы станет городским праздником. Телевидение должно регулярно транслировать наши соревнования по борьбе, лучшие борцы получат от мэра именные стипендии.

— А каким видом борьбы займем население? — не удержался от вопроса Храпко.

— Не прост ты, Игоревич, ох не прост, — мэр покачнулся, и заместителю пришлось поддержать своего начальника. — Не даром Индейкин жалуется на твое своеволие. Таким видом будем заниматься, которым вся страна увлечена. Исконно русский стиль: одел кимоно и на татами. А ты должен  все это организовать.

— Наверное, Индейкин придумал такое занятие для мэрии? Может, на работу в кимоно ходить начнем? Да еще с теннисными ракетками в руках, чтобы преемственность присутствовала.

— Не юродствуй Храпко, — мэр уже уверенно стоял на ногах. —  И так, без тебя, голова тошнит.  Лучше подумай, с чего начнешь.

В машине Храпко думал о том, что не смог пока заняться тем делом, ради которого он пошел в администрацию после победы Сутулова на выборах. Ему хотелось сделать город безопасным и удобным для его жителей. А приходится заниматься амбициозными и бесполезными проектами градоначальника.

Размышления прервались неожиданно. Возле его дома стояла патрульная милицейская машина, откуда два незнакомых сержанта вытаскивали давнего приятеля и бывшего сослуживца Манакина. Лицо адвоката было в грязи, где отчетливо отпечаталась огромная пятерня. Дорогой костюм порван по плечу, белая рубашка выбралась из брюк и виднелась из-под пиджака. Модный галстук потерял свой дорогой вид, болтаясь сбоку на шее, как тряпка. Запястья Манакина были закованы в наручники. Вытащив адвоката из машины, сержанты конвоировали его в парадное. Храпко догнал их уже возле дверей.

— Что случилось, Леонид? — произнес он запыхавшись.

— Не положено разговаривать с  задержанным, — отставший от процессии сержант препятствовал вмешательству Храпко.

— Я заместитель мэра, вот удостоверение, — не отставал Сергей Игоревич. — Что тут происходит? Что ты натворил, Петрович?  (И с какого отделения эти сержанты?) Что-то я не припомню ваших лиц. — Храпко внимательно смотрел на милиционеров. Их внешний вид вызывал какое-то внутреннее сомнение у бывшего майора, проработавшего не один год в органах. Форма мешковато сидела на ближайшем сержанте, а фуражка на втором была явно велика для его головы. Храпко удивило отсутствие пистолетов у служителей порядка, тогда как он в свою бытность ратовал за то, что бы табельное оружие находилось всегда у наряженных в патруль.

— Стоять! — грозно прокричал Сергей Игоревич. Но к его большому удивлению Манакин повернулся и, приложив указательный палец к губам, попросил не шуметь.

— Все в порядке, — шепотом произнес адвокат, — это я их заказал в бюро творческих услуг. Фирма есть такая: «Атаман». Там берутся за пару сотен отмазать от приставаний жены, если загулял немного. Сегодня же пятница, в конторе сабантуй, потом домой к сотруднице какой едешь. А к утру трезвеешь: что жене скажу? Позвонил ребятам, они и доставляют домой, как арестанта. Мир в семье дорого стоит. Так что не пыли, Игоревич, топай своей дорогой.

— Но не дело это — в милиционеров переодеваться, — Храпко еще удивленно смотрел на процессию.

— Потом, все потом, — Манакина уже занесли в парадное.  На лестнице Храпко услышал громкий голос фальшивого сержанта, спрашивающего жену адвоката, ее ли это муж. Адвокат также громко сетовал на грубое задержание и порядки в отделении, куда он якобы попал за нетрезвый вид.

— Что только не придумают, чтобы не работать. А, впрочем, если есть спрос — почему такой услуге и не появиться? — подумал Храпко, открывая свою дверь.

В субботу Толкушкин не преминул указать Безладному на ошибки, выслушав доклад Жгуна и Бурьяна о выполнении заказа.

— Ты руководишь целым бюро творческих услуг, но не в состоянии найти настоящих милиционеров. Хорошо, что испуганная жена адвоката не рассмотрела их как следует, а то бы объяснялись сейчас в околотке. Да и повезло со знакомством Манакина  с Храпко. Схватил бы заместитель мэра этих горе — ментов за шкирку, да создал  нам проблемы. Лучше договорись с настоящими сержантами на будущее, чтобы по звонку прибывали сюда, и конвоировали клиента домой в натуральном виде. Если заплатишь им как следует, то полчаса они как-нибудь выкроят в своем графике.  Иначе погореть можно. Этих деятелей на других эпизодах использовать надо.

Безладный молча записывал указания Павла, зная, что выполнять их придется в точности.

Воскресное утро Храпко посвятил прогулке с собакой. Ему нравилось выходить из дому пораньше, когда на улицах почти никого нет и можно свободно отпускать боксера с поводка. Молодой пес так задорно носился по кустам, что самому становилось весело и радостно. Выкурив традиционные две сигареты и обдумав свои дальнейшие планы на ближайшие дни, хозяин собаки подозвал ее к себе. Поводок четко защелкнулся на ошейнике. Возвращение к дому заняло немного времени.  Ноги сами бежали быстро, как после хорошей разминки.

«Полезно все-таки иметь собаку. Когда бы столько погулял на свежем воздухе?» — традиционные мысли теснились в голове Храпко. Но, подойдя к своему парадному, он увидел большой сверкающий джип с надувной лодкой на крыше. Водитель автомобиля показался Сергею знакомым. Через чистое ветровое стекло было отчетливо видно ту же физиономию, обладатель которой представлялся совсем недавно сержантом милиции. Правда, он не выходил из джипа и старательно отворачивал лицо от Храпко, но тот его окончательно узнал. Открытый багажник демонстрировал изобилие рыболовных снастей и принадлежностей, возле которых возился человек в камуфляжном костюме.

«Что за маскарад опять тут начинается? — Храпко  рассержено плюнул себе под ноги. — И  клоуны те же, только в других костюмах. Пора их отвадить от нашего дома».

Но тут из парадного выплыл Манакин с улыбкой на лице и охапкой удочек в руках.

— Привет собачникам! — бодро приветствовал его адвокат. — Что значит — старая закалка. Еще солнце не взошло, а ты уже на ногах. Или будильник с хвостом спать не дает?

— А тебя что, милиция на рыбалку возит? — спросил Сергей Манакина. — Надоели эти физиономии в нашем дворе. Да еще с удочками в руках.

— Глаз — алмаз у тебя, Игоревич, Не проведешь старого бойца! Это

та же контора меня из дому вызволяет. Приехали под видом старых друзей и на рыбалку, якобы, меня зовут. Как еще, в воскресный день к девчонкам вырваться. Только эта фирма и выручает. Любые проблемы решают. Рекомендую, если у тебя возникнет надобность. Вот визитка.

Храпко машинально протянул руку за цветной бумажкой и, не глядя, сунул ее в карман. Он  подтянул поводок с удивительно спокойной собакой, быстро прошел к лифту.  Заранее нащупав в кармане брюк ключи, Сергей открыл дверь. Увидел жену  в старом халате с помятым лицом, на котором еще виднелись отметины от подушки, и подумал: а не воспользоваться ли услугами этой фирмы? Наверное, заказов у них хватает…

Дворец борьбы строили по ускоренному графику, но к новому году все равно не успели. Весной еще продолжались отделочные работы, на которые город тратил основную часть своего бюджета. Майские праздники планировалось встретить открытием первого в стране фестиваля борьбы, на который обещал приехать сам гарант. Храпко дневал и ночевал на стройке, решая прямо на месте неотложные организационные задачи. Сутулов навещал будущий дворец почти каждую неделю, относясь к нему, как к любимому детищу. Его распирала гордость от величия замысла и быстроты строительства. Огорчало непонимание прессы, которая зачастую критиковала мэра за использование бюджета города, да настораживала позиция губернатора, который выражал недовольство деятельностью городской администрации.

«Что-то активно стал Зигель вникать в наши денежные дела, — подумал мэр. — Сует свой длинный нос, куда не следует. Правда, Индейкин обещал, что со строительством все будет в порядке. Недаром мафия так любит им заниматься. Никто не узнает, сколько денег в котлован зарыто. За Храпко только надо присматривать, не допускать его к документам. Приступы честности его еще не покинули».

 Храпко как всегда носился где-то по многочисленным помещениям, проверяя качество работ. Индейкин ожидал Сутулова непосредственно у центрального входа в здание. Вечный заместитель всех градоначальников был сегодня молчалив и загадочен. Он быстрым шагом подошел к Сутулову, неуклюже выбравшемуся из персонального «мерседеса».

— Что делать будем, Василий Павлович? — встревожено спросил Индейкин своего шефа. — Недодаев добрался до документов по страхованию болельщиков. Его также интересует приватизация центрального универмага, который вашему зятю принадлежит. Да и выделение тебе квартиры на втором этаже особняка, где комендатура расположилась, он решил проверить.

— Не шуми так, разберемся  с Недодаевым. Кстати, я не понял: какую должность сейчас исполняет этот деятель? Он, вроде бы, частной фирмой занимался. Или губернатор свой призыв осуществил? Всех знакомых подтянул.

— Тимофеев его на контрольное управление мобилизовал. Да в поддержку жену Перебийноса отрядил. Все знакомые вам личности.  Они сейчас нас за горло возьмут. По старой, так сказать, памяти, — Индейкин как всегда был информирован лучше всех.

— Не возьмут, не бойся! На всех управу найдем, — Сутулов двинулся к входу дворца. Великолепие внутренней отделки уже просматривалось, хотя внутри еще полным ходом шли работы. Рабочие сновали повсюду. Пыль стояла столбом, оседая на костюм и начищенные ботинки мэра. Он не стал задерживаться на объекте и прошел в кабинет будущего директора. Там Храпко смотрел новости по телевизору, попивая чай из большой красной кружки.

— Что за чаепитие устроил в рабочее время? — Сутулов и здесь и не отошел от грубоватого тона.

— Да вот, решил передохнуть маленько, заодно новости посмотреть, — Храпко был знаком с привычками Сутулова, не особенно обращая на них внимание. — Сейчас о злоупотреблениях администрации обещали рассказать. Программа такая появилась — «Губернские расследования» называется. Ее еще тот телеведущий организовал, который тебя во время избирательной кампании интервьюировал. Очень способный молодой человек.

 Дверь приоткрылась, и в нее протиснулся Индейкин. Храпко поморщился, но не стал в присутствии шефа пикироваться со своим давним недругом. Шеф, тем временем, смотрел на экран телевизора, не отрываясь. Там появились кадры, где мэр принимает присягу во время инаугурации, положив руку на конституцию страны. Комментарий, последовавший за ними, присутствующих не обрадовал. Ведущий бойко и ехидно рассказывал о том, как центральный универмаг, стоящий на главной площади города, был приватизирован, и по минимальной остаточной стоимости (в виде разрушенного здания) продан фирме, принадлежащей родственнику действующего мэра. Особо остро ведущий прошелся по решению администрации, в котором было сказано о необходимости передать второй этаж некоего особняка под квартиру градоначальнику. Первый этаж занимала военная комендатура, но это обстоятельство не остановило тогда Сутулова. Кадры приезда мэра домой могли развеять любые сомнения в подлинности информации. Напоследок  ведущий обещал продолжить расследование незаконных действий властей и через неделю рассказать о новых злоупотреблениях.

Сутулов повернул багровое лицо к Индейкину с криком: «Кто посмел? Почему я об этом узнаю из телевизора? На хрен мне такие  помощнички?»

— Но я же вам докладывал, — попытался оправдаться вечный зам.

— Вы только докладывать умеете! Если я на этой неделе не увижу дела в суде, то ты, считай, уже не работаешь. Это в лучшем случае.

Храпко, глядя с внутренним удовлетворением на испуганного Индейкина,  хотел спросить —  что будет в худшем? Но благоразумно воздержался.