На ежевечерней планерке БП (боевой подготовки) у старпома очередность докладов незыблема. Начинает штурман (БЧ-1) и заканчивает механик (БЧ-5). «Бычки» (командиры боевых частей) складно врут о выполнении текущего плана и вбивают туфту на следующий день. Старпом верстает общекорабельный план и утверждает его у командира. План — закон и руководство к действию. В первозданном виде он действует до утра. В журнале суточных планов Б и ПП старпома. Но… жизнь вносит свои коррективы. С утра план может полететь к чертям собачьим. Но на два элемента суточного плана никто не посягает: подъем флага и «проворот». Древнейший флотский ритуал. Предваряется он построением, на котором старпом производит оценку наличных сил экипажа и его работоспособности. По виду, цвету и запаху. Особенно — после праздничных отдохновений. Не без помощи замполита выявляются кандидатуры для охвата заботами парткомиссии или междусобойчика. Далее — трогательная встреча командира. Его: «Здрасьте!» экипажу и «Здрам желам!» в ответ. Флаг до места и «Все вниз!»

Часик — осмотр, проверка оружия и технических средств. Проворачивание их вручную, в электрическую, гидравликой и воздухом. Музыка единения человеческих душ и железа! И первый перерыв. На перекур и проворот языков.
Недреманное око замполита узрело экипаж вполне работоспособным и не нуждающимся в партийном влиянии. Суровый взгляд старпома усёк непозволительное пренебрежение образцовым внешним видом со стороны штурмана. Ниже пилотки у него на полрожи чернели шарами громадные солнцезащитные очки. Запахло междусобойчиком.
— Штурман! Тебе не кажется, что пляжные очки при построении на подъем флага несколько неуместны? — возник старпом.
— Не кажется. Одел по великой нужде и рекомендации доктора. Глаза от солнца слезятся. Ослепнуть могу… — соврал штурман.
Доктор удивленно глянул на «потенциального слепца», но на вопросительный взгляд старпома подтвердил:
— Да. Это моя рекомендация. Пусть недельку походит в очках. Может, глаза и адаптируются к яркому солнцу. Нет, так придется завалить его в госпиталь…
— Ну уж хрен ему, а не госпиталь. Проморгается. Можешь, штурман, еще и противогаз надрючить.
Старпом отвязался, но жгучий интерес к тому, что скрывается под очками у штурмана, остался. И не столько к тому, что под очками, а к первопричине их появления.
— Штурман! Сними паранджу, я тебе свеженький НАВИМ (навигационное извещение мореплавателям) покажу… — подвалил к нему связист во время проворота.
— Всему свое время. Отвали… — буркнул штурман.
Дождались перекура. Очередная штурманская байка сгрудила в курилке и курящих, и некурящих, как только минер проговорил:
— Штурман! Не тяни резину. Сними очки. Мы тебе вытрем слезы, а ты рассказывай.
Под левым глазом штурмана фиолетово набухал и под переносицей переползал к правому здоровенный фингал.
— Где же это тебя угораздило отхватить такое украшение? Мы же, вроде, без замечаний пришлепали в городок… — участливо осведомился минер. Но не удержался, хохотнул вместе с остальными.
— Машка, стерва, сподобила! Моим же ботинком… — тяжко вздохнув, вещает штурман. Вернув на нос очки, без дополнительных просьб рассказывает он историю возникновения фингала. Откровенно, будто речь ведет не о себе.
— Когда подходил к дому, не очень удачно форсировал водную преграду. Мне бы, дураку, обойти стороной гигантскую и глубокую лужу, а я поперся пересекать ее вброд. Начерпал полные ботинки воды и сам вымазался по уши. Машка прямо на пороге ошарашила вопросом:
— Где это тебя черти носили?!!
— Да вот, уже в городке попались мне навстречу два амбала, один с меня, другой чуть поменьше. Дай, говорят, закурить! Знаю я эти «дай закурить!» Пришлось подкинуть им…
Машка, зараза, залилась смехом и спрашивает:
— Это ж какие такие амбалы, с тебя и поменьше? Ты, случаем, не первоклашек загулявших колошматил? Ври, да не завирайся. Зарплату получил?
— Да. Вот… — отдаю ей получку.
— Почему так мало?
— И этому радуйся… С меня сейчас удерживают из зарплаты за потерянный якорь. Слышала, мы его в апреле потеряли?… — навешиваю ей лапшу на уши. Очень удачно вспомнил о потере «яшки» нашими соседями, татарвой.
— А почему с тебя высчитывают?! — перешла Машка на прокурорский тон и руки в бока уперла.
— Потому! Потому что это мое заведование. И не с одного меня высчитывают. С командира и старпома тоже.
— Это другое дело! А то все с тебя, да с тебя… — подобрела Машка.
— Садись ужинать, амбал крученный. Дети уже спят.
— А за «День Подводника» что стопочку не предлагаешь? — обнаглел я маленько.
— Ты мало наподводничался?! Ешь и отправляйся спать, пока я тебя скалкой не остопарила…
Утром одеваюсь перед уходом на службу, а она, как всегда, торчит в прихожей. Обуваю ботинки. Чую, в одном что-то мешает ноге. Вытряхнул из него это «что-то», а там оказалась измочаленная вдрызг… заначка! Машка мгновенно это усекла.
— Так вот куда и за что у тебя высчитывают! Я тебе покажу утерянный якорь!
Схватила ботинок и хряснула меня по морде. Аж искры из глаз посыпались! И какой черт меня надоумил занычить тугрики в ботинок? Еле ноги унес… Бедный я, бедный Штурман! Из гетто лодки пришлепаешь домой, а там ждет тебя геноцид… — скорбно завершил он свой рассказ. Под хохот собратьев.