Трагические события 3-4 октября 1993 года и сегодня, 28 лет спустя, бередят наши души и раны.
Вздыбившие Россию события страну одни называют государственным переворотом, другие – революцией, третьи – мятежом, но им и сегодня не дали точного определения. Это был первый и единственный случай в современной истории России, когда по зданию правительства стреляла своя же правительственная военная техника. «Черный октябрь», он же и «кровавый», до сих пор хранит много тайн и ждет своего судного часа. По пути к нему мы сегодня публикуем отрывки интервью двух ведущих противоборствующих политиков того времени, автор которых – журналист, пребывающий в гуще тех событий.
«Это был революционный переворот…»
Так воспринял «Черный октябрь» один из участников тех событий Сергей ФИЛАТОВ — первый заместитель председателя Верховного Совета РСФСР (1990 — 1993 годы), глава Администрацией Президента России (1993 — 1996 годы). В интервью, опубликованных в газете «Труд» и журнале «Российская Федерация сегодня», он рассказал о подоплёке произошедшего.
– Сергей Александрович, одной из наиболее драматичных страниц нашей современной истории стал Октябрь-93. Можно ли было избежать той трагедии?
– Трудно сказать. Эта ситуация, думаю, все равно бы случилась, если не в октябре, то в декабре, когда предполагался Съезд народных депутатов, агрессивно настроенный в отношении президента. 3 октября 1993 года ситуация была крайне серьезной. Судите сами, на охране Кремля осталась практически сотня человек, всё остальное было распределено по местам. На милицию надежды не было никакой, на внутренние войска тоже. До вечера 3 октября, пока в город не вошли войска, власть можно было брать голыми руками.
Все зависело только от двух людей – от президента России Бориса Ельцина и председателя Верховного Совета народных депутатов России Руслана Хасбулатова. Если бы они нашли компромисс, то все пошло бы по мирному руслу. На мой взгляд, им можно было договориться. Естественно, возникает вопрос: кто из них более виноват? Меня часто об этом спрашивают. Думаю, виноваты оба. Ни одному из них не хватило политической зрелости и ответственности увидеть тот масштаб, который за ними стоял. И все же особую роль в октябре 1993 года сыграл Хасбулатов. Если быть до конца откровенным, то есть и еще одна причина, породившая изначальный конфликт. Руслан Имранович очень просил Бориса Николаевича назначить его председателем правительства или вице-президентом страны. Ельцин отказал, и обиженный Хасбулатов пошел в атаку…
– Но надо ли было расстреливать Белый Дом?
– Расстреливать? Стрельба из танков, о чем много шумят, велась холостыми снарядами для испуга. Пожар же возник из-за поджога внутри помещения секретной бухгалтерской документации. Тем не менее, засевших в Белом Доме нужно было выкуривать абсолютно точно. И не сделай мы этого, в стране началась бы гражданская война – в некоторых регионах уже были созданы вооруженные группы, готовые идти на помощь Белому Дому.
Руслан Имранович, пользуясь противоречивостью нашей Конституции, вёл к тому, что бы сделать из российского президента «английскую королеву», а Верховный Совет, зажав исполнительную власть, овладел всей полнотой власти в стране. Его стараниями изначальное развитие ситуации с Верховным Советом России загоняло Бориса Николаевича в тупик. Вспомните, как Хасбулатов постоянно старался публично поставить Ельцина на место: мол, не мы — у тебя, а ты — у нас.
Не знаю, хорошо это или плохо, но президент Ельцин власть все равно бы не отдал. Я понимал, что в такой ситуации нужны нестандартные ходы. Нам удалось сформировать согласительную комиссию по принятию новой Конституции России и 26 апреля провести референдум. Помните: «да-да-нет-да!»? 29 апреля Борис Николаевич уже встретился с главами республик, где совместно обсудили вопрос о новой Конституции. Тогда возникла идея Конституционного совещания, однако Руслан Хасбулатов и его союзники сразу же начали препятствовать ему, а вскоре и вообще пошли на конфронтацию, взяв курс на импичмент Борису Ельцину, на устранение от власти Егора Гайдара. Опять же, если бы мятежники 3 октября не вырвались с оружием и не взяли штурмом мэрию, не пошли громить «Останкино», не натворили в городе других бед, то не было бы и 4 октября с его обстрелом Белого Дома.
На мой взгляд, после успеха на этом референдуме в апреле 1993 года мы совершили серьезную ошибку. Надо было, опираясь на его результаты, сразу же распустить Верховный Совет и объявить новые выборы. Так можно было избежать октябрьского кровопролития, но нас тогда остановило странное решение Конституционного суда, который объявил итоги всенародного голосования не имеющими юридической силы. Вследствие этого возник правовой тупик, выхода из которого в рамках действующей тогда конституции не было. Получалось, что народ на референдуме поддержал Президента, а реализовать это доверие у Ельцина возможности не было.
– В нашем разговоре нельзя обойти молчанием известный сентябрьский указ №1400 о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного Совета. Он ведь тоже обострил обстановку…
– Как только Президент показал мне в середине сентября его проект, я сказал, что это опасная затея, последствия которой просчитать трудно. Изначально было непонятно, как к такому развитию событий отнесутся регионы, армия, интеллигенция. Борис Николаевич собрал совещание, на котором, помимо меня, присутствовали Черномырдин, помощник президента Илюшин, Козырев и силовые министры. Накануне я их обзвонил, выясняя настроения. И все они, кроме Козырева, высказались против принятия указа. Собрались мы в Кремле. Борис Николаевич зачитал текст указа и попросил всех высказаться. Все молчали. Я начал говорить, но Президент взмахом руки остановил меня и раздраженно сказал: «Ваша позиция и так известна». После этого никто не рискнул ему возражать. Безусловно, реализация указа осложнила ситуацию.
– А кто готовил проект указа?
– Ответ на этот вопрос до сих пор остается тайной. Я позже спрашивал всех, кто мог иметь к его написанию какое-то отношение, и все категорически отрицали свою причастность. По содержанию текста чувствуется, что его готовили опытные юристы.
– Как квалифицировать то, что произошло 3 — 4 октября?
– Это был революционный переворот. Меня постоянно мучает вопрос о том, что первый Президент России в этих событиях до сих пор остается юридически не защищенным. Действует решение Конституционного суда о неконституционности ельцинского указа — то решение пока никто не отменял. Присяга Александра Руцкого в качестве президента и все атрибуты, связанные с ней, тоже юридически не отменены… Думаю, события 3 — 4 октября будут с нами оставаться еще долго. Придет время, когда в стране станет спокойно и захочется расставить все правовые точки над «i». Их могут поставить только суд и законодатели. Революционные перевороты всегда бывают незаконными, но их все равно надо трактовать. Испанский писатель Эмилио Кастеляр еще в ХIХ веке высказал интересную мысль о том, что история человечества есть непрерывная борьба между идеями и интересами, где на мгновенье побеждают интересы, надолго – идеи. Почему пишут мемуары о событиях Октября 1993 года? Хочется показать людям, как всё было на самом деле.Думаете, хотелось нарушать Конституцию? Нет, конечно.
«Это был позор всей страны»
Так расценил события 3-4 октября 1993 года в интервью для «Труда» Рамазан АБДУЛАТИПОВ, возглавлявший в то время Совет Национальностей Верховного Совета России, участник миротворческих переговоров по преодолению конфликта, проходивших в Свято-Даниловом монастыре.
– То был октябрьский позор всей страны, в которой расстреливали свой парламент. И очередной выброс нашего политического невежества. Столкнулись не идеологии, и даже не разные подходы к перспективам развития России, ее политической системы. В смертельной схватке сошлись отдельные политические группировки, которые, ослепленные своими эгоистическими интересами, уже однажды не заметили уничтожения такого крупнейшего государства, как Советский Союз. Сошлись кланы готовые растерзать Россию, лишь бы сохранить свою власть, доступ к тем огромным богатствам в бесхозной стране, какой она оказалась после развала СССР.
– И все-таки, кто больше виноват в том, что произошло?
– Виноваты обе стороны, никто не хотел уступить и увидеть, что их амбиции разжигают гражданскую войну. Собственно, у нас в те дни, по сути, и была гражданская война. Ведь даже мне, одному из руководителей Верховного Совета, было проблематично выйти из Белого дома или войти в него. Надо было проходить десятки кордонов, выставленных обеими сторонами. Все время шли какие-то нелепые проверки. Причем многие милиционеры были нетрезвыми, постоянно оскорбляли. Я должен был все это терпеть и проходить молча.
Но и в здании Верховного Совета «проявляли бдительность» какие-то нервные баркашовцы, приднестровцы… Когда я под утро вернулся с переговоров, то один из баркашовцев перекрыл мне вход в рабочий кабинет. Второй назвал предателем и начал ругаться матом. Пришлось, недолго думая, чисто по-мужски поставить его на место. Так что стычки были и внутри Дома советов.
На мой взгляд, Хасбулатов и Руцкой на сложившейся ситуации делали определенную политику, но у них не хватило ни мудрости, ни выдержки. Надо сказать, внедрение Руцкого в Верховный Совет вообще оказало крайне негативное воздействие на развитие всей ситуации. Президентская сторона тоже выстраивала свою политику на противостоянии.
– Рамазан Гаджимурадович, вы были одним из немногих, кто участвовал в переговорах по преодолению конфликта. Почему миротворческая миссия провалилась, не достигла цели?
– Для переговоров с президентской стороной Съезд народных депутатов делегировал меня и Соколова как председателей двух палат Верховного Совета. Справедливости ради хочу отметить, что мы удивительно быстро нашли общий язык с представителями президентской стороны — Филатовым и Лужковым. Очень мудрую, конструктивную роль при этом сыграл Патриарх Алексий II. Все мы, независимо от позиций Ельцина, Хасбулатова, Руцкого, были искренне заинтересованы в том, чтобы избежать кровопролития. И многие вопросы, которые еще недавно были катастрофически неразрешимыми, удалось согласовать. 2 октября в 4 часа утра мы подписали соглашение, в том числе и о снятии блокады.
– Почему же оно не получило дальнейшего развития?
– Верховный Совет попросту решил в наше отсутствие отозвать нас как предателей. Парламентская сторона не стала выполнять достигнутые договоренности. В такой ситуации я отказался участвовать в дальнейших переговорах, ибо считаю, если документ подписан, то он должен исполняться. К сожалению, у нас мало тех, кто понимает, что политика — это достижение баланса интересов. Мы как-то привыкли проблемы решать на баррикадах, с помощью силы, а согласовывать интересы, договариваться так и не научились.
– Что вас больше всего потрясло в те дни?
– Я проезжал мимо Дома Советов на машине и увидел, как люди, которые стояли на мосту, каждый выстрел танка по Белому дому встречали аплодисментами. Это была ужасная картина. У меня редко бывают слезы на глазах, а тут я не сдержал их.
– Дело о событиях 3-5 октября закончилось какой-то странной амнистией. Почему мятежников, вместо того чтобы наказать по всей строгости закона, «простили» и выпустили из тюрем?
– А потому, что не всех посадили, кто нарушил закон и прежде всего Конституцию. Многие сегодня видят в ней большие изъяны и говорят, что она плохая. Но все-таки она была, и надо было действовать в рамках Основного Закона страны.
– Вас не смущает, что юридически до сих пор действует решение Конституционного суда о неправомерности злополучного ельцинского указа о роспуске парламента. Его же никто не отменял, а значит, и легитимность ныне действующей Конституции РФ может оспариваться?
– Мы все-таки приняли новую Конституцию России, которая помогла стабилизировать ситуацию в обществе. Хотя остается вопрос: насколько были легитимны механизмы принятия нового Основного Закона страны? Действительно, кто даст гарантию, что в стране не появится через какое-то время некая политическая группа людей, которая поставит под сомнение законность нынешней Конституции? Сегодня надо позаботиться о повышении легитимности действующей российской Конституции. Как и о том, что дело о событиях Октября 1993-го юридически до сих пор не закрыто.
Павел Анохин
