23 АВГУСТА 2016 ГОДА.

ПРОЛИВЫ БОСФОР И ДАРДАНЕЛЛЫ. БОРТ БОЛЬШОГО ДЕСАНТНОГО КОРАБЛЯ «КОСТРОМА»

Английский Шубин знал неплохо, но, разумеется, исключительно разговорный. Когда-то отец, прослуживший немало лет за границей, популярно разъяснил ему все преимущества разговаривающего офицера от «немого». Поэтому все переговоры с турками, да и сирийцами он обычно вел сам.

На подходе к Босфору, как обычно, сыграли тревогу – к прохождению узкости. На ГКП сразу стало многолюдно. Собрались все, кому это положено по должностным обязанностям.  За 20 миль до входа в пролив Шубин на международной частоте вышел на связь с турецкой службой наблюдения:

— Туркили трафик контрол, туркили трафик контрол, ай эм раша неви шип «Кострома»…

На той же частоте турки ответили, что дают разрешение следовать дальше. В десяти милях от Босфора снова выход на связь:

— Туркили трафик контрол, туркили трафик контрол, ай эм раша неви шип «Кострома»…

Снова «добро» от турок на вход. За пять миль и за две мили еще два выхода в эфир за подтверждением разрешения.

Вообще-то, согласно лоции Мраморного моря и проливов Босфор с Дарданеллами, турки настоятельно рекомендуют всем судоводителям брать лоцмана. Но российские боевые корабли, как и ранее советские, всегда обходятся от присутствия чужих людей на своем борту. Для этого хватает и опыта, и квалификации. Турецких лоцманов на нашем флоте, не без оснований, зовут «таксистами», т.к. те стремятся, как можно быстрее провести побольше судов и больше заработать, порой, совершенно не заботясь о соблюдении правил безопасности.

Впереди по  курсу «Костромы» нарисовался огромный южнокорейский танкер «Янкунали» и небольшой рыбак. Застопорив ход, танкер принимал лоцмана.

Следуя в кильватер «Янкунали», «Кострома» медленно втягивается в пролив. Погода была все еще свежая. В лицо дул сильный порывистый ветер, вкупе с сильным течением, создававшим дополнительные трудности.

Пока все шло штатно. Танкер далеко оторвался вперед. Местный рыбак свернул куда-то в сторону. Обстановка привычная. И все же, памятуя о провокации, происшедшей в предыдущий раз Шубин был максимально собран и готов к любым неожиданностям.

— Пять минут до точки поворота! — высунулся из штурманской выгородки Наумов.

На ГКП царила сдержанная деловая обстановка. Четкие команды чередовались с четкими докладами об исполнении. Поворачивая на новый курс, «Кострома» предупредила об этом всех двумя короткими сигналами тифона. Голос у БДК был на редкость солидный и басовитый.

«Кострома»! «Кострома»! – вдруг взорвался эфир чужим голосом с иностранным акцентом.

Шубин немедленно запросил по-английски, в чем дело. Голос просил немедленно сбавить ход «до самого малого».

— В чем собственно дело? – сразу напрягся Шубин.

В ответ понесся лепет что «биг-биг танкер» следует параллельным курсом по левому борту и желает обогнать БДК. Сзади действительно приближалась туша нефтеналивного судна. Именно оттуда и вещал турецкий лоцман, страстно желая получить премию за быструю проводку. При этом лоцмана нисколько не смущало, что и капитан танкера, и он грубейшим образом нарушают МППСС. Обгонять другие суда в узкостях пролива категорически запрещено. Для «Костромы» уменьшение хода грозило обернуться из-за волн, ветра и стремительного течения, серьезными проблемами. Но на танкере это никого не интересовало.

— Немедленно отверните вправо! – кричал лоцман. – Почему вы не исполняете моих указаний?

— Неужели снова провокация? – с тревогой посмотрел на Шубина старший помощник.

— Скорее просто жажда наживы и хамство! – ответил Шубин и взял микрофон переговорного устройства. — Я руководствуюсь международными правилами предупреждения столкновения судов в море от 1972 года. Прошу не создавать мне помехи!

При этом на всякий случай, кто знает, что у этих лихачей на уме, он приказал увеличить ход. Танкер вначале несколько приотстал, но на очередном «загибе» пролива снова рванул на обгон, теперь уже по правому борту. Во второй раз начиналось опасное сближение.

Шубин схватил микрофон и уже, не стесняясь в выражениях, популярно объяснил турецкому лоцману, а заодно и заморскому капитану, что думает о них, и всей их родне. После этого танкер сразу резко сбавил ход и отстал.

— Вечно вы, русские, всем мешаете! – донеслось напоследок с танкера на ломанном английском.

— Таксист недоделанный! – сплюнул в сердцах Марченко.

Вообще-то во время прохождения Босфора выход на верхнюю палубу всем, непосредственно незанятым службой, запрещен. Но Шубин сделал для артистов с исключение. Все же они московские гости – пусть полюбуются на исторические места. И вот теперь Станислав Сивашев, стоя у леерной стойки, с грустью смотрел на проплывавшие мимо него кварталы Галаты:

— Помните, как у Есенина:

Никогда я не был на Босфоре,

Ты меня не спрашивай о нем…

Сивашев тяжко вздохнул:

— Теперь я побывал на Босфоре и уже точно знаю, что я – не Есенин!

— Да уж, — переглянулись между тобой Таня Пахомова и Элеонора, после чего обе прыснули со смеха.

— Эх, вы, дуры бестолковые! – махнул на них отставной полковник. – Не дано понять вам мужской печали:

Корабли плывут

В Константинополь.

Поезда уходят на Москву.

От людского шума ль

Иль от скопа ль

Каждый день я чувствую

Тоску…

Он развернулся и гордо удалился в свою каюту.

Певицы же еще долго рассматривали стамбульские набережные, оживленно беседуя о местных рынках, ценах на шубы и тайнах султанских гаремов.

Х        Х        Х

На южной границе пролива Босфор Шубин, как это было принято, поблагодарил за заботу турецкую службу наблюдения и передал на станцию слежения и оповещения «Истамбул трафик контрол» об опасных маневрах лоцмана на идущем сзади танкере.

— Ай эм сори, — добавил командир к сказанному, соблюдя морской этикет.

С «Исамбуд трафик контрол» после некоторой паузы ответили, что сообщение запротоколировано и в отношении нерадивого лоцмана будут приняты меры, а заодно пожелали успешного плавания.

— Пересекли границу Мраморного моря! – сообщил веселым голосом штурман.

Наумова понять было можно, самое тяжелое для него осталось уже позади.

Шубин снова взял микрофон:

— Благодарю за безупречную работу личный состав штурманской и электромеханической боевых частей и боевую часть связи. Командир.

Ближе к вечеру зам Матюшкин выступил с информацией по политическим событиям. На этот раз Алексей Ильич был в игривом настроении, поэтому в конце своей речи, вместо обычного призыва к повышению бдительности, неожиданно объявил:

— А сейчас прослушайте важное объявление! Стройная зеленоглазая блондинка с параметрами 90-60-90 познакомиться с моряком корабля «Кострома». Неумытых, не соблюдающих форму одежды просьба не беспокоить. Претендентов ждут на полуюте в восемь часов вечера…

Незамысловатый прикол был встречен улыбками и смехом. Больше всех веселился сам автор.

— У нас в РВСН секс всегда длится ровно сто одну минуту! – просвещал вечером в кают-компании артиллериста Витюкова Стас Сивашев.

— Почему именно сто одну? — удивился такой точности Витюков.

— Сорок минут обычно уходит на уговоры, одна минута, собственно, на сам секс и еще шестьдесят, чтобы придти в себя!

…Мраморное море встретило «Кострому» дождем. Корабль оставил слева гористые Принцевы острова и устремился к Дарданеллам. Быстро стемнело, но ощущения оторванности от цивилизации не возникало – близкий западный берег пылал в огнях турецких селений. На траверзе мыса Баба (есть и такой!) навигационная ситуация улучшилась — судов вокруг стало совсем немного.

Утром прошли хмурый остров Мармара и втянулись в Дарданеллы. Горы, сдвинувшиеся на корабль с двух сторон, но ширина пролива позволяла чувствовать себя куда более спокойно, чем в тесной толкотне Босфора. Но вот позади и Дарданеллы. Это все сразу почувствовали по большой волне. В Эгейском море волнение совсем не такое, как в Черном. Главное отличие – длина волн. Амплитуда, с которой начала раскачиваться «Кострома» стала продолжительнее по времени.

В кают-компании было неуютно и пусто, как обычно и бывает в свежую погоду. В шкафу отчаянно звякала посуда. За столом в одиночестве разделывался с обедом лишь заместитель по работе с личным составом Алексей Матюшкин. Да в гарсунке, скорчившись на стуле, страдал от качки вестовой. Неожиданно дверь в кают-компанию распахнулась и в нее, подгоняемые корабельным креном, ввалились сразу несколько человек. Заместитель по работе с личным составом поднял глаза и обнаружил трех артистов: полковника Сивашева, певца Панфилова и поэта Березкина.

— Вас что, не укачало? – спросил с удивлением.

— Девчонки травят, а у нас аппетит просто зверский разыгрался! – бодро ответил певец Панфилов и, удачно рассчитав момент инерции корабля, бухнулся на свободный стул.

— Повышенный аппетит – это одна из особо тяжелых форм проявления морской болезни! – назидательно сказал Матюшкин, переходя ко второму блюду.

Вестовой в короткой пробежке поставил перед Панфиловым тарелку с борщом:

— Вы ее руками хватайте, а то все на себя выплесните!

Панфилов судорожно схватился двумя руками за тарелку:

— Она же горячая! А есть мне как?

Удержать тарелку на самом деле было весьма непросто, несмотря на то, что бортики стола были подняты, а сам стол застелен мокрой скатертью.

— Уж кто как сумеет! – прищурился Матюшкин, лихо расправляясь ножом и вилкой со здоровенной котлетиной. — Тут нужен талант не певца, а циркового жонглера.

— А что для вас, Алексей Ильич, шторм в философском понимании? – неожиданно обратился с вопросом к дожевывающему котлету Матюшкину поэт Березкин.

Тот на мгновение застыл с недоеденной котлетой на конце вилки.

— У вас есть коробок спичек?

— Да!

— Сожмите его в ладони и потрясите посильнее. Слышите, как гремит?

— Да!

— Так вот, спички – это мы с вами в шторм. Вот и вся философия.

— Объяснение исчерпывающее! – согласились артисты и дружно вступили в бой со своими тарелками.

Тяжело переваливаясь с борта на борт и разбрасывая вокруг пену и брызги, БДК упрямо доворачивал на новый курс. За кормой в ожидании камбузных отходов носились чайки. Не наши – турецкие.