Лето в Приморском крае – замечательная пора! Тёплое, солнечное, радостное аж по самый октябрь, девушки, почти обнажённые, по вечерам, да и днём тоже по бульвару шастают, пахнут заграничными духами из «Берёзки», а может из самой Японии, глазками в молодых офицеров стреляют, чем их, офицеров, с толку сбивают, ну и отвлекают, конечно, от несения патрульной службы. А офицер в патруле серьёзность сохранять должен, дело ответственное – самовольщиков ловить, нарушения всякие у военнослужащих выявлять. Так девушкам на это наплевать, все равно стреляют. Ле-то-о-о!
На корабле летом, однако, не до девушек. Офицеры максимально по отпускам разъехались. Народу для службы катастрофически не хватает: оперативного по бригаде дай, дежурного по КПП — пусть и не каждый день — выставь, комендатура на патрули разнарядку прислала; дежурного по кораблю назначь, два-три вахтенных офицера у трапа ежесуточно стоять должны. А прямые должностные обязанности, а личный состав, а планы, а отчёты, а-а-а-а…!!! Старпом в целях экономии человеко-часов иногда на какие хитрости пускался: бегает лейтенант-дежурный по кораблю, суетится, рвение начальству демонстрирует, а тот возьми, да и придерись к завернувшемуся в трубку флагу вокруг флагштока. Может в кобуру заглянуть и там деревянный вкладыш вместо штатного пистолета (для облегчения веса) увидеть. Разорётся из-за пустяка, с дежурства снимает за 5-6 часов до окончания смены. А в 18.00 на очередные сутки заступай! И устав соблюдён (4 часа отдыха перед дежурством положено), и офицер сэкономлен!
Служил у нас некто Жора в ракетно-артиллерийской боевой части (БЧ-2) на самой низовой командирской должности, всего-то второй год как после училища. В передовиках не значился, больше к группе отстающих примыкал. Середнячок по успехам в боевой, и ближе к несознательным по результатам политической подготовки. Его подчиненные на свои посты раньше других боевых расчётов не поспевали и поэтому первыми упреждающий удар по условному противнику не наносили, а произведения В.И. Ленина Жора конспектировал невдумчиво, в глубину проблемы не вникал, хоть членские взносы, как комсомолец, платил вовремя, но неохотно. Командир БЧ-2 («бычок» по-нашему) его критиковал, но Жору критика не воспламеняла, зубы в службу не вгрызались. Своих матросов он правильно воспитывать ещё не умел, несмотря на помощь старших, и продолжал вести не свойственный советскому офицеру пофигистский образ жизни: на завтрак приходил первым, а на подъём флага иногда опаздывал, подворотничок на его кителе часто был несвеж, а брюки на коленях – пузырями. Но было у Жоры одно качество, за которое ему многое прощалось, за что к нему были снисходительны и старпом, и «бычок», за исключением, пожалуй, замполита, который не мог простить неряшливости в общении с классиками марксизма-ленинизма. Жора б о я л с я берега! Корабль для него был и рабочим местом, и домом, где он спал, служил, снова спал, не забывая, однако, вовремя являться на завтрак-обед-ужин, а в 21.00 на вечерний чай с печеньем (на печенье скидывались сами офицеры). Так вот, был он в это суровое время нехватки офицеров незаменимой затычкой в смысле дежурств у старпома и «старшим куда пошлют» — у «бычка». Замполит тоже хотел его однажды в культпоход с матросами отправить, но посмотрел на Жорин внешний вид, скривился и послал старшим мичмана, который на корабле художественной самодеятельностью заведовал. А на берегу Жора больше всего боялся девушек, совершенно не знал, как себя вести, о чём говорить и что с ними вообще делать. Стихами он, как и классиками марксизма-ленинизма, не интересовался, анекдоты рассказывать не умел и краснел от самого невинного вопроса.
И вот побывал однажды Жора на свадьбе у товарища, с которым вместе в училище пять лет бок о бок. И что-то там с ним непонятное произошло — ни с того ни с сего заулыбаться мог, непроизвольно губами зашевелить, как будто с кем невидимым разговаривал, подолгу задумчиво размешивал уже остывший в стакане чай. Изменения заметили, но значения не придали, пока Жора на сход не попросился. Нашли такую возможность. Получил он «добро» и ночевать на корабль не явился, а вернулся на следующий день к подъёму флага. Подначки товарищей типа «с кем был, где ночевал?» игнорировал, делая вид, что глухой, продолжал глупо улыбаться, словно радовался наследству, внезапно полученному в Ярославле или Канаде. Улыбался Жора ровно три дня, а на четвёртый погрустнел, стал доктора высматривать и, наконец, на полубаке, прислонясь к родной пушке, ему «по секрету» открылся. Доктор пригласил Жорика в медпункт, осмотрел. Оказалось — венерическая болезнь — триппер — в лёгкой степени запущенности. Конечно, новость тут же облетела кого надо — доктор о заболевании доложил командиру (обязан был доложить, докторский устав!), командир начал советовался с замполитом и командиром БЧ, секретаря комитета ВЛКСМ в известность поставили. Дальше корабля информация не расползлась, потому что Жора согласился лечиться в кожно-венерологическом диспансере (КВД) амбулаторно, за свои кровные. А там все по-тихому устроили – у кого-то из офицеров знакомая врачом работала. Вылечился Жора, но служит неровно, не с полной отдачей. Снова на сход с ночёвкой просится. Долго не пускали, однако пошли навстречу, строго-настрого проинструктировав. Ушёл Жора, заявился утром к подъёму флага. Опять весёлый, глаза искрятся. Заметили даже, что отношение к службе в лучшую сторону изменилось. Но ненадолго – на три дня. На четвёртый день у него опять руки опустились, и он снова к доктору шмыг! Доктор к командиру – «Как? Опять? Куда смотрите?» — и ещё много вопросов не только доктору, но и к жориному прямому начальству, а также политическому аппарату корабля. На этот раз укрывать не стали, а прямиком в тот самый КВД и отправили со всеми вытекающими последствиями. Доложили наверх о заболевании, что, мол, молодой, по случайности, в первый раз, простите! Корабль считался передовым в бригаде, но на очередном подведении итогов переходящий вымпел не дали. Вслух не говорили, за что не дали, но все, понятно, знали за что. Стационарное лечение офицера, да ещё по такому поводу – это ли не подрыв боеготовности флота!
Возвращается Жора после двухнедельного вынужденного отдыха (старпом пообещал это время из отпуска вычесть) на корабль. Глаза опущены. Понимает, гад, что подвёл экипаж, не сумев обуздать животную страсть всего на миг, и этим скинул экипаж с передовых высот в соцсоревновании. Индивидуальную беседу с Жорой включили в план партийно-политической работы на месяц и хотели заслушать на комитете комсомола. Но спохватились, так как в комитет матросы входили, а при матросах отчитывать офицера по такому поводу было неловко. Индивидуальную беседу меня, как члена партбюро, попросили провести. Я был и постарше Жоры, и женатый. Говорю, Жора, как же так? Ты почему во второй раз на те же грабли наступил? – Люблю, отвечает. – Ну если любишь, так отправь её лечиться, за руку в КВД оттащи, за волосы! – Молчит, только сопит. – Снова к ней пойдёшь? – Пойду! — Вот и беседуй с такими несознательными, время своё попусту трать! Но отметку о выполнении в месячном плане всё же поставили.
Через несколько дней я уехал поступать в академию. Поступил. А когда вернулся за расчётом, поинтересовался, что с Жорой? Так он, говорят, и в третий раз «намотал на винт». Замполит, прощаясь, попенял мне за формальное выполнение партийного поручения (индивидуальная беседа, вспоминаете?), но успехов пожелал. А я подумал, что такое, как у Жоры, поверхностное изучение классиков, неряшливые конспекты и ненаглаженные брюки напрямую могут привести к неразборчивости в половых связях, чем повлиять на боевую готовность, а в конечном счёте на служебные перспективы в будущем. Перед поездкой в академию я сделал для себя соответствующие выводы.
(фото из интернета)
