Глава 4. Дизель-электрическая средняя подводная лодка С-11

Всякая беспартийность искусственна. Человек всегда партиен и глубоко прав в этом. Сама беспартийность партийна.
                                  Георг Лихтенберг

Летом 1974 года был назначен на должность заместителя по политчасти командира средней дизель-электрической подводной лодки «С-11» 633 проекта  9-й эскадры подводных лодок СФ. Базировалась она в Видяево (Ура-Губа), как говорили в шутку — в «Монте-Видео», а кто служил в Полярном, то в «Палермо» соответственно. Эти названия придавали этакий романтический флёр, которого не требовалось, например, для тех, кто служил в Западной Лице. Это и так звучало романтично, ну как название какой-то далекой, неизвестной и диковинной страны. Известна флотская байка, а скорее быль, что один лейтенант, оказавшись в ложе одного из московских театров, предложил зрителям поприветствовать посла из республики Западная Лица, посетившего театр для просмотра спектакля. «Посол», такой же подвыпивший лейтенант, встал и театрально раскланялся с энтузиазмом аплодирующей ему публике.
В своё время мой отец служил на подводных лодках  Тихоокеанского флота, и я стремился повторить этот путь. Конечно, и моей жене Инне, и дочери Анечке уютнее жилось в «шумной» столице Северного флота, но надо, надо ехать в Монте-Видео.
Подводная лодка была не новой, но с прекрасными мореходными характеристиками, автономностью 60 суток, чрезвычайно красивым кораблём.
Мне 26 лет, я старший лейтенант. Корабль нёс боевое дежурство и готовился в автономное плавание. Принял должность у капитана 3 ранга Падчина Игоря Николаевича и в виде напутствия анекдот:
— Принимает один замполит у другого должность и вместе с ней 3 конверта: № 1, № 2, № 3. Когда будет трудно, говорит убывающий, вскроешь конверт № 1, и всё будет нормально. Когда опять жизнь прижмёт — конверт № 2, а затем № 3.
Прибыла комиссия проверить новичка. Завал полный, одни недостатки. Загрустил замполит, но вспомнил о конверте № 1, а там: «Вали всё на меня!», обошлось. На второй проверке ещё хуже, вскрыл конверт № 2: «Кайся!». Покаялся, опять пронесло. На третьей проверке радостно-воодушевлённо вскрывает спасательный конверт № 3, а там: «Готовь 3 конверта!».
Сдав необходимые зачеты, в том числе и к допуску исполнения обязанностей шифровальщика, что было обязательным для замполита, получил уже серьёзный конверт с соответствующим шифром — ключом на разблокировку к использованию спецоружия — двух торпед с ядерной боевой частью. Такой же конверт был у командира корабля капитана 2 ранга Червакова Валентина Фёдоровича, весьма уважаемого и одного из лучших командиров дизельного подводного флота. Несмотря на разницу в возрасте, — командиру было немногим за 40, — отношения сложились прекрасные. Впрочем, как и со старшим помощником командира капитаном 3 ранга Казлаускасом Ляонасом Юргио («Железный Густав», как звали его офицеры).
Впереди боевая служба, а устройство корабля, средства борьбы за  живучесть, гидроакустическое, радиолокационное вооружение, организация связи и применения оружия — всё для меня, надводника, было вновь. По сей день глубоко благодарен за помощь в становлении командиру электромеханической боевой части Помозанову Николаю Григорьевичу, командиру минно-торпедной боевой части Гришину Николаю Ивановичу, штурману Апрелеву Сергею Вячеславовичу, начальнику медслужбы Саврану Юрию Григорьевичу, командиру боевой  части связи — начальнику РТС Коклину Юрию Ивановичу, командиру группы БЧ-5 Волкову. Экипаж был сплоченный и известный на флоте. Лучший гидроакустик флота — мичман Ганюшкин, лучший кок — мичман Николай Михнюк. Отличные специалисты флота — командир отделения торпедистов старшина 1 статьи Василий Дидык,  старшина 2 статьи СПС Александр Кекишев.
Любой член экипажа дизельной подводной лодки, не знающий устройства корабля, не отделается всеобщим немым укором. Он будет подвергнут жёсткому остракизму своих товарищей, так как нарушает важнейшую традицию дизельного подводного флота.
На атомной подводной лодке эти жесткие требования предъявляются в первую очередь к своему отсеку, боевому посту. Понятно, что АПЛ — самое сложное инженерное устройство в мире. На дизельной подводной лодке офицеры БЧ-5 вообще знают корабль в совершенстве.
Электромеханические службы флота, не взирая ни на звания, ни на должности, драконовскими мерами добиваются этого. Заместитель командира 49-й бригады ПЛ по электромеханической службе (не помню, к сожалению, его фамилии) беспощадно отрабатывал отсечные аварийные учения. Будучи беспартийным (в такой высокой должности это было достаточно редко), любил щегольнуть:
— То, что недоделали коммунисты, мы, беспартийные, доделаем. Мог неожиданно прибыть на лодку и незаметно пронести маленькую дымовую шашку, и, бросив зажженную в трюм центрального поста, объявлял учение по борьбе с пожаром. Разбор был всегда ядовитым, но по делу. Именно такие, не заботящиеся о своем реноме люди, добросовестно служат флоту, но, к сожалению, приобретают массу недоброжелателей. К замполитам он имел особое пристрастие. И я на него не в обиде. По крайней мере, знания, приобретённые на «С-11», помогли мне в дальнейшем очень удачно «продуться» на состязаниях по борьбе за живучесть уже на атомной подводной лодке. Конечно, мне и билет попался удачный — по общим вопросам борьбы за живучесть для любых лодок. Но, тем не менее, как замполит был отмечен помощником начальника электромеханической службы 3-й флотилии подводных лодок капитаном 2 ранга Кателянским.
Боевая служба на дизельной подводной лодке, даже для молодых с отменным здоровьем, — испытание суровое. В первом отсеке не так тесно, здесь посменно смотрят кинофильмы, но всегда холодно — +6 градусов. Торпедисты за магистралями прячут сало, которое солят сами, и многие идут к ним «на поклон» за этим гостинцем. А в 6-м отсеке — жара необыкновенная при зарядке аккумуляторной батареи, и очень тихо и уютно в подводном положении. В дизельном отсеке — грохот при работе дизелей и вечный запах солярки. В центральном посту — сквозняки при работе дизелей, отсюда радикулит, при ветре в корму засасывает выхлоп — болит голова. Ну и столбы воды через рубочный люк, когда его заливает волной.
Правильно быть одетым на верхней вахте — своего рода искусство. Вот если бы создатели военной формы одежды советовались не только с модельерами, а, например, с сигнальщиками, вахтенными офицерами, трюмными, можно было бы сделать её более удобной и практичной, не замерзающей, не промокающей, не стесняющей движения и имеющей устройства для пристегивания к ограждению рубки, чтобы не быть смытыми за борт. Теснота, дикая качка, плохой воздух, минимум удобств.
Мытье забортной водой, для этого даже мыло специальное. Душ один раз в неделю — 5 минут на двоих, но уже пресной водой. Постельное и нижнее белье, как и на атомной лодке, — разовое, это очень правильно. Я преклоняюсь в первую очередь перед матросами срочной службы, перед мужеством и выдержкой этих молодых людей, часто до службы не имеющих представления о море и выдерживающих все эти  тяжкие испытания. Особое признание — экипажам торпедоловов, которым, на фоне всех флотских дел, мы часто забываем говорить слова благодарности. Эти пахари моря, обливаемые с ног до головы ледяной водой, выдерживают испытания жестокой качки, постоянно рискуют жизнью и здоровьем при поиске и подъёме на борт торпед, обеспечивая стрельбы подводных лодок.
На 633-м проекте при всплытии командир осматривает в командирский перископ носовые курсовые углы, а замполит расписан на зенитном перископе, он контролирует надводную обстановку на траверзных и кормовых курсовых углах. И здесь замполит устроился хорошо, потому что ему не нужно прилагать таких мощных физических усилий, как командиру. В отличие от командирского, его перископ с гидроусилителем. Всплыв в средней части Атлантики, я обомлел,  увидев шедший совсем рядом с нами, к счастью, параллельным курсом, ярко освещённый, при ясной луне и звёздном небе, белоснежный круизный лайнер. Валентин Фёдорович скомандовал:
— Срочное погружение!
Я ещё некоторое время рассматривал это фантастическое зрелище — красивое судно, освещённый прожекторами ют, под цветастым брезентом.
— Ну как же ты слушал горизонт? — вызвав Ганюшкина, разбушевался старпом.
— Ведь ты же отлично знаешь, что акустик должен слушать горизонт с такой страстью и нетерпением, как Анна Каренина слушала рельсы в ожидании шума приближающегося паровоза!
Ганюшкин разводил руками, ссылаясь на плохую гидрологию. Надо отдать должное штурману Сергею Апрелеву, обеспечившему по нынешним меркам примитивными средствами навигации (космическая тогда была только на атомных ПЛ) точное место корабля во время всего похода, благодаря чему в подводном положении мы успешно встречали наши стратегические подводные крейсера и проверяли отсутствие слежения за ними американских подводных лодок. Во всех 5-ти случаях на кормовых курсовых углах наших лодок мы такое слежение обнаруживали и имели из-за своей малошумности время упреждения на выполнение торпедной атаки по противнику.
Конечно, позже обнаружились и мы. Об этом свидетельствовала и серия активных посылок гидролокатора американской ПЛ, изменение курса и резкое увеличение скорости, что безусловно приводило к ееё обнаружению нашей атомной ПЛ. Не случайно блестящий штурман Сергей Апрелев стал впоследствии командиром корабля.
Серьёзных трудностей работы с экипажем я не испытывал. На «Гремящем» у меня только матросов в БЧ-5 было в два раза больше, чем весь экипаж «С-11». В свободное время мы в паре с командиром играли против штурмана и командира группы БЧ-3 в домино. Играли на положенные к выдаче порции сухого вина. И выигрывали, утешая проигравших:
— Ничего, ничего к концу автономки научитесь, вот тогда и изопьёте свою чашу до дна.
Кок мичман Михнюк прекрасно готовил. И даже консервированный соус «Южный», как его считали «никому не нужный», умело использовался для приправы, чтобы все были довольны. Вкусная еда — одна из маленьких радостей подводников в море, от неё зависит настроение всего экипажа. Всем находилось дело по душе. Никого не надо было заставлять выпускать боевые листки, участвовать в художественной самодеятельности, организовывать соревнование по шахматам. Народные самородки пели под гитару свои песни, читали стихи и рисовали.
Как на боевой службе раскрываются таланты людей! Неожиданно замкнутый офицер прекрасно стал петь под гитару, а молодой матрос, оказалось, умеет показывать необыкновенные фокусы. В базе, с её вечной суетой, береговыми работами, нарядами, разобщенностью экипажа таланты незаметны.
Состязания по борьбе за живучесть, борьба за звание лучшего вахтенного офицера, политзанятия и политинформации — все это проходит гораздо интереснее, чем на берегу. Командир группы БЧ-5 старший лейтенант  Волков прекрасно, в картинках и стихах, изображал события каждого дня в календаре походной вахты. Его оставил себе на память командир корабля. Это действительно память, память о подводной службе, своем экипаже  и верных товарищах, с кем провёл весь срок автономного плавания.
Благодаря достигнутым результатам, командующий СФ адмирал Егоров Георгий Михайлович вызвал нас с командиром для доклада. Конечно, это большая честь, особенно для меня, в ту пору старшего лейтенанта. Валентин Фёдорович весь поход изнурял себя, пытался выяснить закономерность работы и места расположения гидрофонов (мы в просторечии называли их «квакерами»: издавали звук, похожий на звук падения шарика от пинг-понга на теннисный стол) американской системы противолодочного обнаружения «СОСУС». Щелчки «квакеров» преследовали нас, то приближаясь, то удаляясь, и у побережья Великобритании и в северной Атлантике. Очень настойчиво работали командир со штурманом, снимая на кинокамеру экран гидроакустической станции и нанося на карту предполагаемые места гидрофонов. Получилась некая сетка, которая совпала почти полностью с уже имеющейся в разведке картой. Самоотверженная работа командира ПЛ по итогам похода была отмечена орденом Красной Звезды.
Послепоходовый отдых матросов и старшин срочной службы проводился в доме отдыха подводников ДКБФ под Ригой в Буллях. Старшим с командой поехал я, а вместе со мной в помощь — мичман Гречанюк. Уж как он не хотел туда ехать! Вот уже за нами и автобус пришёл, чтобы везти в аэропорт Мурманска, его всё нет. Вот появляется, наконец. В шапке, шинели (декабрь всё же) и в клоунских желто-оранжевых ботинках. Поясняет старшина команды снабжения, что нет у него других, понимаете ли, надеется, что пока я его отправлю искать уставные ботинки, он исчезнет. Я же, наоборот, хвалю его, что, несмотря ни на что, прибыл, что так стремится с нами. Одобряю и его гардероб: дескать, какая разница какого цвета ботинки, главное — чтобы ноги грели. Топчется Гречанюк, не ожидал, и под хохот команды садится в автобус. Весело было и всем пассажирам самолёта и стюардессам, хотя красный и весь какой-то надутый Гречанюк пытался прятать ноги. Уже в Буллях взмолился о разрешении убыть в военторг Риги для покупки ботинок. Но я медлил, давал ему разные поручения, развлекая персонал дома отдыха и успокаивая его, что выглядит он очень импозантно.
Одновременно с нами отдыхал экипаж атомной ПЛ из Гремихи. Замполит, капитан 2 ранга, отчаянно и безуспешно боролся с пьяницами. Спиртное продавалось свободно во всех ближайших магазинах. Туда прошнырять по винно-водочным отделам с утра отправлялись «гонцы». Ну, а что дальше — и так ясно.
Запретный плод сладок, и я решился на эксперимент. Разрешил принимать спиртное вне базы отдыха, с предупреждением: если увижу хоть одного пьяного — кровь польется ручьями. Гауптвахта заменит культпоходы в музеи, театр, увольнения в Ригу, в общем, ничего не будет. Действительно, это парадокс: в море, при несении службы, вино выдается ежедневно, а на берегу, на отдыхе — ни капли!
Было приятно смотреть на своих матросов, познакомившихся с девушками и обсуждающих с ними художественные достоинства и недостатки спектакля в буфете Драматического театра и этак интеллигентно, со вкусом смакующих рижский бальзам. Отметив Новый 1976 год, мы вернулись в Видяево. Вдогонку нам, для командования эскадры, пошло благодарственное письмо от начальника дома отдыха за безупречное поведение экипажа.
Была глубокая полярная ночь, когда получил приказание — немедленно прибыть к командиру эскадры. Экипаж был инициатором соцсоревнования, дела шли неплохо, вот и письмецо пришло это самое… Видимо, зовут докладывать о наших победах, — приободрился я, застегивая китель и приводя форму одежды в порядок. Но где командир? В приёмной его нет. Очень удивился, не застав его и в кабинете командира эскадры.
Адмирал был раздражен и резок:
— Замполит, как вы воспитываете экипаж?
Не хватало только скрипок и игры бандуристов для усиления моей сладкой и очаровательной песни о высоком состоянии воинской дисциплины, о неуклонно растущем числе отличников боевой и политической подготовки, мастеров военного дела.
— Довольно! — прервал командир эскадры мою торжественную ораторию.
— Сейчас я расскажу вам, товарищ старший лейтенант. Только что экипаж возвращался с корабля. Матрос Ткаченко (он был секретарём комсомольской организации) выбежал из строя, подбежал к моему окну, достал из широких штанин «аргумент», понимаете ли, помочился на моих глазах и, повеселевший, побежал догонять строй.
Тревожное состояние пропало. Мысленно представив происходящее, я ещё пытался сдерживать улыбку, но моя слабость опять подвела меня, стал хохотать. Адмирал, возненавидев хохочущего замполита, выгнал меня из кабинета.
Служба продолжалась. Боевое дежурство в базе, частые выходы в море. Чрезвычайно богата событиями флотская жизнь. Очередное событие заставило поволноваться весь ВМФ. Выполнив торпедную стрельбу, мы освободили полигон и должны были дать обязательное радио с известным всем подводникам содержанием:
— Освободил полигон, погрузился до…
Но вот это сделать мы как раз и забыли. Валентин Фёдорович сразу всё понял, когда часов через восемь по звукоподводной связи приняли приказание о немедленном всплытии. После этого связались в надводном положении с подводной лодкой своей бригады, которая вела наш поиск. Валентин Фёдорович схватился за голову:
— Дмитрий, ну что же ты мне не напомнил? Ведь мы каждый раз шифруем эту фразу!
На флоте, тем временем, в связи с невыходом на связь «С-11» и её исчезновением была объявлена боевая тревога. Обстановка усугублялась час от часу. Большой противолодочный корабль, отправленный на поиск, потерял ход и лежал в опасном дрейфе недалеко от побережья. Госпитальное судно «Свирь» вышло в море с бригадой врачей неотложной помощи. События развивались. В полигон торопилось аварийно-спасательное судно «Бештау», а один из самолётов поиска обледенел и сам чуть не разбился.
Идём в базу. В бинокль наблюдаем плохие признаки; две чёрные «Волги», несколько «Уазиков» и массу встречающих, все в «пингвиньих» шапках (шапки с козырьком, их носят офицеры от капитана 1 ранга и выше). Командир и я на причале. Командир сделал доклад. Тут нас разъединили. Его повезли в одной машине, меня в другой. Подопрашивали и отпустили. При моём допросе всё более напирали: а если честно, в каком состоянии был командир? Всё обошлось, только приказом по флотилии объявили по выговору командиру и мне. А для флота была польза: экое учение по спасению терпящей бедствие подводной лодки, приближённое к реальным условиям, организовали мы.
Шла отчаянная борьба с пьянством. Главпур слал бессильные, бестолковые и оторванные от жизни директивы, телеграммы, обращения военных советов. А тут торпедист первого отсека готовится в заслуженный отпуск. Нужен и соответствующий «прикид», и тельничек новый, и бушлат с позументами, короче, всё нужно. Сливает из стеллажной торпеды  спирт — «торпедуху», чтобы попотчевать, в обмен, конечно, на новую форму, экипаж судоремонтной мастерской. «Торпедуха» гнусного  зелёного цвета. В неё мудрые конструкторы торпедного оружия предложили добавить рвотный порошок, чтобы не пили «торпедуху» и дальность её хода от этого не сокращалась. Сами торпедисты её пить, конечно, не будут, но вот угостить кого — это, пожалуйста! Мало того, что на судоремонтной мастерской на подъём флага вышло не много народа, но рвотный порошок и его последствия…
Так я попал под горячую руку борьбы с пьянством и алкоголизмом и за снижение боевой готовности.
Отопление в домах Видяево было очень слабое, а в моей квартире батареи всегда были холодные. По пути домой заходил на котельную, набирал портфель угля и шёл домой с этим гостинцем топить печку. Эта беда многих гарнизонов, и командиры соединений ничем не могли помочь своим подчинённым. На опросе жалоб и заявлений к командиру 49-й бригады капитану 1 ранга Соболеву обратился старший лейтенант:
— Товарищ капитан 1 ранга, у нас в доме нет горячей воды.
— Придешь ко мне, я дам тебе горячей воды, — сердито парировал комбриг. Ну чем он мог помочь?
Как-то на опушке я увидел брошенный шестивёсельный ял. В тылу нашёл весла, оснастку, и с матросами привёл его в отличное состояние. По выходным дням ходил на нем с матросами по Ура-губе, на остров, за грибами и ягодами. Желающих было много. Это было полезнее, чем, лежа в кубрике, смотреть по три кинофильма на день. Что характерно для баз Северного флота — нет желания идти в увольнение, просто идти некуда. Хоть простейшими состязаниями по подъёму переворотом, подтягиванию на перекладине, интеллигентнейшим флотским занятием — перетягиванием каната — нужно отвлекать молодого человека от тягостных раздумий — из какой торпеды сегодня слить «торпедуху» или как ушить и какими аксессуарами «украсить» демебовую форму одежды.
На корабль прибыл новый старпом — капитан 3 ранга Борзенко Иван Степанович. Мы с ним стали большими друзьями. Чрезвычайно энергичный, грамотный подводник, прекрасный организатор, простой в общении, он стал весьма уважаемым на экипаже. Допущенный к самостоятельному управлению подводной лодкой, он по сути уже имел право занимать должность командира, что и произошло очень скоро. Но тогда Иван пришёл ко мне мрачнее тучи:
— Дима, я кажется, потерял секретный документ «Правила выполнения торпедных стрельб». Что делать?
Начали искать вместе — безрезультатно. Главное, чтобы, кроме нас двоих, об этом никто не узнал. Самая большая радость и даже счастье в офицерской службе — потерять секретный документ, а потом найти его. Наполовину счастье состоялось, осталась самая малость — найти его. И вот рано утром Иван рванул в Мурманск к знакомому мичману-секретчику. Счастливый, он вечером был уже у меня с «Правилами», и, что самое главное, с тем же инвентарным номером:
— Всё в «Панораме» решили (есть такой известный ресторан в столице Заполярья), всё сделали, даже акт на уничтожение.
Я вздохнул свободно. Далее Ваня весело рассказывал, как сели в такси, чтобы в «Панораму», значит.
Таксист заявил немыслимую сумму за поездку. На передней панели была закреплена табличка с номером телефона, по которому просили сообщить о случае вымогательства таксистом. «Вася, запиши номер телефона, — сказал я мичману. — Таксист взмолился, мол его неправильно поняли».
— Вася, вычеркни номер, — сказал я, и мы поехали в «Панораму». Утром опять явился счастливый Иван. В руках уже два экземпляра «Правил», и опять же с одинаковыми инвентарным  номером:
— Понимаешь, в качку за приваренный к переборке сейф завалились.
И Ваня пошёл сжигать одну из книжек.
Служба на дизельных подводных лодках отличается рядом особенностей, как сейчас говорят — «неформальных». Бытует мнение, что ещё с времен Великой Отечественной войны была традиция, хорошая традиция, когда командиры подводных лодок, естественно на берегу, собирались у самого уважаемого и опытного командира и принимали по 100 грамм, перед обедом. На 49-й бригаде таким командиром был Черваков Валентин Фёдорович. «Традиции отцов — в наследство молодым!». Это не пустая фраза. Начальники, такие же бывшие командиры, делали вид, что не знают об этом ритуале. Но разве не мог знать этого оперативный работник Особого отдела капитан 3 ранга Колкель, курирующий бригаду. В нужное время он посещал старшего командира. Тут, однажды, над ним решили подшутить, налив полный графин спирта и наполнив второй графин наполовину водой. Обычно все было наоборот. Набрав в стакан воды, Колкель махом выпил ее и запил спиртом из второго графина.
— Возмутительно! Что за шуточки у командиров!
После обеда командиры не особенно стремились подписывать документы и заверять их печатью.  Валентин Фёдорович вообще передал мне печать и приказал визировать документы, которые готовил Иван. Не знаю как, но дошло это до замкомбрига  по политчасти, нормального и уважаемого капитана 1 ранга Рахимова Наиля Абдуловича, гневно упрекавшего меня:
— Вы узурпировали (ни много ни мало) на корабле власть!
Пришёл ко мне один из замполитов:
— Анекдот из жизни. Вот послушай. Я у своего патрона-начальника должен был подписать несколько бумаг. Он говорит: — подпишу, но приходи до обеда. А я прихожу вечером. Он лежит никакой. Говорит: «Я тебе когда сказал прийти? До обеда! А ты пришел вечером. А теперь видишь, что со мной стало?».
В целом служба шла благополучно. Скоро уходить на боевую службу, завершается подготовка. Слово «благополучно» я использую намеренно. На практике неуместно слово «счастливо». Не случайно, можно обратить внимание на закономерность: получая поздравительные телеграммы в море, например, к годовщине Великого Октября, Министр Обороны желал «счастливого» плавания, а главком ВМФ —  «благополучного». Понятно: главком — моряк и понимает, что счастливое плавание — оно на белоснежном круизном лайнере со всеми возможными и невозможными удовольствиями. (Правда и здесь коварная морская стихия может внести свои суровые поправки в «счастливом плавании»). А вот военным морякам лучше всего пожелать благополучного плавания. Даже здесь вы, уважаемый читатель, обратили внимание, что «Министр Обороны» я написал с заглавных букв, как было в газете «Красная звезда», в остальных газетах — с маленьких. Просто повнимательнее нужно относиться к деталям, именно в деталях кроется существо, которое я сознательно не называю.
Семьями с Иваном Бозенко мы ходили ловить ручьёвую форель, пострелять из ружья. Семью Ивана потрясло ужасное событие — с 3-го этажа упал его малолетний сын Ваня. И ни одной царапины! Вот это счастье!
Пришла неожиданная для экипажа директива о передаче «С-11» в состав Черноморского флота. Эта новость удручала. Ломалась карьера офицеров: серьёзного подводного флота на ЧФ не было. Для этого здесь воды мало. Переезд семей в бесквартирье, потеря полярной надбавки — 240 р и полуторного оклада (это были большие деньги). За несколько суток до переезда вышли из боевого дежурства, выгрузили торпедный боезапас. Тепло попрощался на причале с Валентином Фёдоровичем Черваковым, высказали много тёплых и искренних слов. Впереди — надводный переход до Беломорска, а далее — медленный и неблизкий путь через всю Россию, с севера на юг, в буксируемом доке внутренними водами через Беломоро-Балтийский канал, Онежское озеро, Волгу, Дон, до Азовского и Чёрного морей.
Поднявшись на мостик, под грохот дизелей, с грустью поглядывал на исчезающие знакомые берега, маяки, вход в Кольский залив. Неужели навсегда, неужели я сюда не вернусь?..
Продуктов на переход дали минимум, по пути эшелон должен обеспечиваться всем необходимым. В экипаж списали массу неугодных на бригаде людей. Нехорошо проводили. Даже жилье потребовали сдать. Что делать с вещами? До сих пор не была определена база Черноморского флота, куда лежал наш путь.
Июль. Через две недели стоянки на рейде Беломорска ощутили нехватку продовольствия. Северный флот проводил, а Черноморский не принял. Недалеко стоял разведывательный корабль. Выручила находчивость Ивана Борзенко. Мало того, что он, опытный рыболов, организовал ловлю наваги. Он установил связь с РЗК. Вместе мы отметили на борту лодки День ВМФ, потом на борту РЗК. Теперь ежедневно в нашем распоряжении был их баркас, на котором мы с Иваном отправились на местный рыбзавод и привезли на лодку необходимое количество мороженой и солёной рыбы. Через КПП вынести ничего нельзя, но морем — хоть весь рыбзавод. К тому же Иван встретил там капитана рыболовецкого траулера, с которым подружился  в спецкомандировке в США. Он-то и расстарался в обеспечении нашего  экипажа лучшими морепродуктами со своего судна.
Наше стояние на Белом море продолжалось. Белые ночи, штиль и скука. Ночью, когда крепко спал, меня пригласили на мостик. Проходя через центральный пост удивился, увидев сигнальщика, что-то рассматривающего внизу в перископ. Всё стало ясно наверху. Старпом, убрав свидетеля вниз, организовал стрельбу из автомата АК по брошенным в воду бутылкам. Списанных патронов было несколько цинков, и топить их в море было жаль. Более того, он заключил пари с офицерами корабля, что замполит с первого выстрела попадет в качающуюся на волнах бутылку. Надежду на выигрыш (уж не помню какой) я оправдал, и это в дальнейшем, уже в Крыму, сыграло злую шутку.
Мы ехали тогда на рыбалку с офицерами штаба, и Ваня, только что купивший новое дорогое ружье, опять выигрывает пари. С первого выстрела я попал в брошенную вверх бутылку. Эмоциональный, он вначале приплясывал, потом в чувствах схватил другую бутылку и ударил ею о ствол ружья. Ствол безнадежно погнут, бутылка цела. Сильно переживал мой друг. До сих пор жалею, что не остановил его.
Переход длился полтора месяца. Получили телеграмму о присвоении мне звания капитан-лейтенанта — первого морского звания. Отметили всем, чем положено, и фейерверком над Волгой, запуская в звёздное небо КСП (корабельные светящиеся патроны на парашютах). В памяти яркие в жизни дни, незабываемая величавая русская природа, медленно проплывающая вдоль бортов замаскированной брезентом лодки. Буйные леса, озёра и острова постепенно менялись на раздольные в травах степи. Приближение Юга — уже в тёмных с лунным сиянием ночах, жарком ветре с донских степей, тёплых дождях, яблоках, фруктах, от чего так отвык любой северянин, которому так дороги эти красивые чудеса. На лодке только вахта — очень душно. Остальной экипаж размещён на деревянном настиле между бортом лодки и дока. Там же, под брезентом, спали, кушали, смотрели фильмы и проводили занятия. Иван соорудил трал для ловли рыбы, спуская его через шпиль прямо с борта. Внешне это сооружение, с громадной стальной дугой и приваренными к её концам двумя 16-ти  килограммовыми гирями и сетью, напоминало устройство, которым ловили Ихтиандра в фильме «Человек-амфибия». А сам Иван, заросший, с бородой и загоревший, был похож на его отца —  доктора Салватора. Вахтенный по доку через шпиль каждые два часа поднимал трал.
Рыбинспекция по ночам на быстроходных катерах буквально подлетала к корме дока, фотографируя его в надежде, что там установлена сеть. Но напрасно. Как-то глубокой ясной звездной ночью в низовьях Волги всех разбудил крик вахтенного:
— Смотрите, смотрите! — как будто он поднимал из пучины самого Ихтиандра. Незабываемое по своей красоте и мощи зрелище. На небесах — рассыпающаяся снопами пламени яркая комета медленно движется с запада на восток. Утром из сообщений радио поняли, что были свидетелями возвращения из космоса наших героев-космонавтов. Под впечатлением увиденного провели политинформацию «СССР — великая космическая держава». Такой державой можно было гордиться!
Наконец, получили радио о конечном месте нашего похода. Город Феодосия, мой родной город, где жили наши (мои и жены Инны) родители. Жена и дочь Анечка были уже там.
Сюжет, достойный романа, чтобы из Монте-Видео и в Феодосию — на подводной лодке. На Дону ловили раков, собирали арбузы, помидоры. Экипаж сыт и доволен. Посетили цыганский табор на берегу. Это были серьёзные люди, со своим укладом жизни, кибитками, зарабатывающие деньги ковкой и металлоремонтом в местных колхозах. Они были совсем не похожи на опереточных цыган из современных бездарных сериалов, непонятно откуда берущих средства для своей роскошной и лёгкой жизни. Одетый в пиджак, красную рубаху и брюки, заправленные в сапоги, нас приветствовал цыганский барон. У него было заманчивое предложение: продать «шатер» — громадное брезентовое покрытие, маскирующее подводную лодку. Закрепленное за перископ, оно действительно выглядело как шатер. Взяв цыганских детишек на борт, показали им кинофильм и на следующий день двинулись вниз по Дону.
Утром заметил облепленные глиной лодочные тапочки. Ясно, что кто-то тайно ночью был на берегу. Но как? Шлюпка на месте. Сильное  течение, до берега далеко, высокий борт дока. Всё выяснилось скоро. Ночью в гостях в таборе побывало несколько матросов. По веревочному трапу они добрались до воды, далее вплавь. Но как вернуться обратно при сильном течении, как ухватиться за трап, как подняться на борт? К счастью, всё обошлось, как и обошлось столкновение с быстроходным буксиром, от которого лодка получила крен, и был значительно поврежден борт дока. Но наши приключения завершались. Мы это ясно поняли, когда, пройдя Ростов-на-Дону, увидели спешащий к нам под военно-морским флагом катер «Ярославец» и уже кричащим и делающим нам замечания новым комбригом  — капитаном 1 ранга.
— Всё ясно, начался приём в состав ЧФ.
Всплыв из дока в Азовском море, под дизелями направились в Феодосию. И вот с мостика вижу дом родителей, свою школу № 4 имени героя-партизана Вити Коробкова, над которой ещё тогда, во время моей учёбы, шефствовали подводники бригады подводных лодок. С берега доносится так знакомое: «Экипаж теплохода «Иван Мокроус» приглашает желающих совершить увлекательную  морскую прогулку к подножью древнего потухшего вулкана Кара-Даг».
Всё как в романе. На душе становится тепло; ощущение купившего счастливый билет обратно в детство. Золотой пляж, набережная, зеленоватая тёплая вода. Мимо проходит прогулочный катер «Кара-Даг» с курортниками. Они столпились на одном борту, накренив судно: понятно, как интересно увидеть подводную лодку. Приветливо машут руками. Какое-то опереточное плавание. Это вам не в Монте-Видео возвращаться с моря, это известный крымский курорт — город 25-ти  веков — Феодосия, что в переводе с греческого — «Богом данная».
На причале — построение бригады для нашей встречи. Среди встречающих — и мой одноклассник по училищу Толя Тюляков с букетом цветов. Он тоже замполит на одной из лодок. Все красиво: и море, и берег, как на этикетке хорошего крымского вина. До чего все знакомо на берегу в Богом данной! У КПП порта — с одной стороны бочка сухого вина ценой: кружка 0,5 л. — 45 коп., стакан — 21 коп. С другой — бабушка с мешочком семечек. Вот тебе и выпить, и закусить на переходе экипажа на подводную лодку. Приходится возвращать  в строй «отставших». На территории бригады — образцовый порядок. Яркий красочный плакат: гордый собой старшина 1 статьи показывает глуповато улыбающемуся первогодку на грудь, украшенную многочисленными наградами — от маленьких значков «Воин-спортсмен» и комсомольского до более солидных «Отличник ВМФ» и «Специалист I класса». Ниже надпись: «Равнение держи на эти рубежи!» Вот и пушка с корабля II-й Мировой войны.
У пушки по понедельникам, до подъёма флага, проходит ритуал — построение всей бригады, из строя выводятся самовольщики, пьянствующие. Их клеймят позором и торжественно отправляют на гарнизонную гауптвахту. Для усиления эффекта воспитания зам.комбрига по политчасти с чувством читает письмо «матери» одного из моряков. «Мать» возмущена, «мать» негодует по поводу беспорядков в части и подозрительно грамотно и профессионально взывает к командованию бригады: «Так где же была дежурно-вахтенная служба, которая допустила такие безобразия!?».
Город-курорт — по вечерам доносится игривая музыка с танцплощадки Матросского сада, в воздухе — аромат цветущих акаций, перед КПП всегда группа загорелых и стройных крымчанок, навещающих друзей-подводников. Всё, всё пьянит ошалевшего от счастья моряка с «С-11», прибывшего из далекого Заполярья.
Разорвана в клочья колючая проволока, вот она — свобода! Уже пробита и внушительная брешь — в заборе из крымского песчаника — в полный рост подводника Северного флота, идущего в самоволку прямо (а как иначе), с гордо поднятой головой — за все автономки в Северной Атлантике.
Есть и проблема — общая для всех. Не в чем ходить в увольнение. Белые форменки утрачены, от них отрезаны, ещё  в Видяево, воротнички; брюки так расклешены клиньями — «торпедами», что не только не минуешь ни одного патруля, но даже к строю увольняемых не подпустят. Ясно, на первое время ищется гражданский «прикид».
По сравнению с Северным флотом — служба райская, даже как-то неприлично числиться моряком. Выходы в море не частые, на опытовые испытания, часов на пять-восемь. Утром вышел, заработал  шоколадку, воблину, а вечером — море на замок, в столовой на берегу — прекрасный ужин. Лодки ухожены, покрашены. После осмотра и проворачивания оружия и технических средств, многие уже на пирсе ловко, как белки — орехи, щёлкают семечки и нежатся под теплым солнцем.
Действительно хорошо, но на лодке — духота необыкновенная. Ходит по бригаде легенда, что много лет назад одна подводная лодка ходила в Средиземное море, и якобы со спецоружием, но об этом шёпотом. Экипажу объявлен оргпериод — конец увольнениям, но это только воодушевляет наших самовольщиков. Тут как раз поспела  комиссия Политуправления ЧФ. Главу комиссии, уже немолодого капитана 1 ранга, участника Великой Отечественной войны опекает заместитель комбрига по политчасти. Рослый, здоровенный, с громким басом, он втирает очки щуплому и низкорослому инспектору Политуправления. Рассказывает о роли пушки в борьбе с пьянством и алкоголизмом, о магнетических свойствах плаката «Равнение держи на эти рубежи!». Что, дескать, идущие утром мимо него строем моряки заряжаются какой-то необыкновенной энергией и служебным рвением,  которых и хватает им ровно на сутки, а утром их ведут снова мимо наглядной агитации, и они снова заряжаются. И так до самого ДМБ. Вот и сам замкомбрига, не в меру зарядившись верой в неправду, ведёт дальше проверяющего. Стоп! Он останавливается у маленького, ниже его самого, чахлого деревца, басит сверху:
— А вот здесь, Николай Иванович, мы выращиваем груши! И в компот морякам, и в компот морякам! Все это сопровождается имитацией бросков в кипящий котел этих самых груш.
Инспектор загадочно улыбается; он и не таких очковтирателей видел за свою долгую службу. Меня прикрепляют в помощь к другому инспектору, проверять соседние корабли бригады охраны водного района. Инспектор матёрый, желает вернуться в Политуправление с богатой кровавой добычей, которую шлёпнет на ковер ЧВС, что-то в роде того, что на сторожевом корабле избрали секретарём комитета комсомола не комсомольца, и он в течение года успешно руководил комсомольской организацией. Но начинает с малого. Просит показать живого, не на бумаге, матроса-агитатора. И, действительно, присылают шаловливо-нагловатого бойкого матросика с папкой. Капитан 1 ранга просит рассказать, как тот, значит, агитирует. Зардевшись от удовольствия, в предельном возбуждении, матросик рассказывает, как по вечерам в кубрике он собирает своих товарищей и проводит читки передовых статей флотской газеты «Флаг Родины», как после просмотра телевизионной программы «Время», он разъясняет своим сослуживцам основные положения внутренней и внешней политики КПСС, ставит в пример отличившихся и корит нерадивых. Обескураженный инспектор (прямо не сторожевой корабль, а агитационно-пропагандистский крейсер), показывал на папку:
— А это что?
Не роняя достоинства перед проверяющим, агитатор убеждает:
— Это «Блокноты агитатора», вырезки из газет и другой пропагандистский материал, который он использует в своей работе. А это журнал учёта моих бесед с личным составом.
Инспектор внимательно листает его, рассматривает пометки:
— А что значит «О»?
 — А это значит, что на моей беседе отсутствовал старший матрос Сергей Тетюркин.
— А что значит «Д»?
— А это я с ним после вахты провел дополнительную индивидуальную беседу и читку передовой статьи «Выше знамя соц. соревнования!».
До крови закусив губу, боясь расхохотаться, спускаюсь на причал с проверяющим, недоуменно пожимающим плечами. Прочь от этого мастерски разыгранного спектакля одного актера под названием «Ерунду спрашивают, ерунду отвечаем», от этого изощренного надругательства над инспектором Политуправления.
Здесь перед обедом тоже собираются командиры. Зам. комбрига по политчасти всё знает, торопится пресечь, стремительно пересекая плац. Один из командиров звонит дежурному по бригаде, представляется начальником отдела кадров Политуправления ЧФ. Ему срочно нужен замкомбрига. В открытое окно дежурный зовет его. Тот очень уважает эту организацию, может быть, и новое назначение предложат, должна восторжествовать правда, пора уже. Но в трубке одни гудки. «Не успел!» — морщится, вздыхая, замкомбриг.  Командиры, похохатывая, идут в столовую. Вечером так же весело они посетят «дифферентовочную» — кафе недалеко от штаба.
Тут произошло радостное для меня событие. В один из воскресных дней слышу робкий стук в калитку. На пороге — мой друг, капитан медицинской службы Школьник Руслан Ильич из Североморска. Вид «куда я попал, где мои вещи?», утомленный, весь искусан комарами.
— Вот приехал к тебе в Феодосию погостить, — улыбается он.
Далее рассказ, — как сел в поезд, как предложили «поиграть в карты», как остался без денег, но как поэт, — с цветастой косынкой на шее, пустым портфелем-дипломатом и здоровенным антикварным перстнем. Куда-то запропастился мой адрес, но в памяти осталось только: «двор с подвалом недалеко от табачной фабрики, на улице Десантников». На привокзальной площади масса такси. На вопрос таксиста «куда», уверенно-неопределенно — «к табачной фабрике». Таксист мнется — «так ведь она сгорела».
Действительно, едут в дома отдыха, санатории, а тут на пепелище ночью. (Приближалось время, когда в стране начнется острая нехватка табачных изделий от зарева пожарищ почти одновременно случайно сгоревших табачных фабрик).
— «Ничего, ничего, поехали», — говорю я.
Приехали быстро. Тихо, только цикады поют, освещения нет, большие чистые  звеёзды в чёрном небе. В блеклом свете луны  пейзаж,  как после предварительного ракетно-ядерного удара — ужасные очертания сгоревшей табачной фабрики. Вижу дом с подвалом; взяв дипломат, уверенно спускаюсь в него и в темноте пытаюсь нащупать выключатель. Таксист в ожидании расчёта, в животном страхе закрылся в кабине, даже стекла поднял, зовёт в щель срывающимся голосом:
— «Эй, а кто платить будет?».
И действительно страшно, привёз уверенного в себе, прилично одетого человека, с этаким жабо на шее, перстнем и дипломатом, — тот сразу на пепелище, в подвал.  А я без денег, надеюсь, что ты заплатишь и крикнул из подвала:
— «Спускайся сюда, мой друг заплатит!».
Так у него в подвале ещё и друг сидит! Ну таксист как это услышал — дал по газам, я остался один. До утра ходил по улице Десантников, пока тебя нашёл, — рассказал Ильич. (Он так велел: — «Называйте меня просто — Ильич»).
Врач он был известный, и больше всего ненавидел больных. Рассказывает:
— Лежал у меня мичман. Вылечился. Всё, пора на корабль. Не хочет. Любит лечиться. Приходит, говорит — жалобы у меня на здоровье. Что ещё? Вот, говорит, выгибаюсь назад, а дальше не могу. А я ему говорю, что дальше и не надо, дальше только в цирке, — вещает Ильич.
Другой случай рассказывает знакомая:
— Лежу в госпитале флота. А тут обход всеми специалистами. Я обрадовалась, жалуюсь дерматологу, что де вот у меня на ногах стали расти волосы. Представляете?
Он посмотрел на меня таким стальным ненавидящим взглядом, процедил сквозь зубы:
— «Это от здоровья», — и, не задерживаясь, пошёл дальше.
Я сразу понял, что это Ильич.
Утром вызывает зам. комбрига по политчасти. С этаким деланным расположением говорит, что в отличие от Севера у них не принято пить спирт. Я в недоумении. Искусный интриган и мастер подковёрной борьбы поясняет, что ему всё известно. И действительно, поздно вечером я шёл по коридору и нёс в руке полный стакан, но не со спиртом, а с водой, чтобы погладить брюки. Но меня уже успокаивают, дескать, ничего, со всеми бывает, что ладно, забудем, пусть всё будет между нами. Чем больше  пытался объяснить, что гладил брюки, тем меньше мне верили. Позже вспоминал, что, проходя по коридору, слышал за спиной скрип двери. Да, есть различия в службе на Северном  и Черноморском флотах. К счастью, вскоре мне сообщили, что я назначен заместителем по политчасти командира ракетного подводного крейсера стратегического назначения «К-214» в первом экипаже 19-й дивизии 3-ей Флотилии подводных лодок Краснознамённого Северного флота.