Хороший закон и нарушить приятно

Третий день метался Храпко по Угрюмову. Злачные места он пометил в своей записной книжке и теперь объезжал их с отрядом омоновцев.

Блавздевич в очередном предвыборном телеинтервью обещал очистить город от преступных элементов, направив на это лучшие милицейские силы. Усталый, злой, голодный, потный майор олицетворял эти силы, выслушав от своего нового начальника очередной нагоняй. Заодно он строго претворял в жизнь план, начертанный железной рукой Германа Борисовича, который должен был спасти ситуацию с избранием Сутулова.

Блавздевич чувствовал себя спокойно и безмятежно перед выборами. Все начальники бюджетных организаций снова и снова клялись в успехе предстоящего мероприятия, трогательно рассказывая о бесконечной народной поддержке.

Индейкин с привычным поклоном зашел вечером в кабинет мэра. Папка для докладов сегодня была почти пуста. Блавздевич пока воздерживался подписывать текущие бумаги, отложив все до понедельника, когда будут известны предварительные результаты голосования. Пару листов все  же заместитель достал. Блавздевич недовольно поморщился.

— Ну, что там у тебя? — обычным усталым голосом произнес мэр.

— Мутят что-то сутуловцы с лицами нетрадиционной ориентации, — доложил Индейкин. — Зигель задумал склонить их на свою сторону и сейчас Храпко собирает этих придурков по участкам. Сажает их в обезьянники. С тусовочными неформальными лидерами разговоры ведет. Вроде как выбирать своего полковника их агитирует.

— Да, не ожидал я такого от полковника и его штаба. А ты еще говорил, что высшая лига, с большим жизненным опытом люди, осторожно надо кампанию вести. Совсем из ума выжили. Нашли, кого агитировать. Больше, наверное, никого не смогли на свою сторону привлечь, — мэр добродушно рассмеялся. — Что делать будем?

— Клинтон дважды на выборах обращался к таким неоднозначным людям и дважды они его поддерживали, обеспечив приток голосов и победу. — Индейкин как заученный урок произнес эту тираду. — Таких ученые насчитывают от пяти до десяти процентов.

— Клинтон, говоришь, десять процентов… Учтем прогрессивный опыт. Давай машину, поедем, разберемся с педерастами. Пусть почувствуют хоть раз реальную заботу мэра и об этом народе, — Блавздевич бодро поднялся с кресла.

 

Вечер четверга прошел в напряженной работе. Энергичный деловитый мэр объезжал милицейские участки в том же порядке, что и Храпко. Камеры предварительно задержанных, наполненные трудолюбивым майором, освобождались властной рукой мэра, несущего свободу и защищающего своих граждан от милицейского произвола. У входа в участок столпились люди, пол которых трудно было определить. Блавздевич, вспомнив Клинтона и воодушевленный его успехами, прямо со ступенек громогласно призывал поддержать действующую власть на выборах.

К нему подошли двое раскрашенных мужчин в женских нарядах.

— У нас это, просьба небольшая есть, — скромно произнес один из них, протягивая лист бумаги. — Митинг мы решили организовать в последний день перед выборами.

— В последний не положено, — грозно сказал Блавздевич, — только завтра можно будет агитировать. Кого поддерживаете?

— Вас, конечно. Нам нужна демократическая власть, а не полицейский произвол. Мы не виноваты, что родились такими и имеем определенные пристрастия. За что нас в кутузку садить? — голос второго звучал твердо. — Подпишите разрешение на митинг. Мы его в милиции заодно при вас и зарегистрируем. А то завтра снова хватать начнут. Любят они над нами издеваться.

— Вот, вот, — покровительственно продолжил разговор Блавздевич. — А вы собрались отставного милицейского полковника поддержать. Тогда в кутузке и жизнь закончите. И не возражайте. Я пока еще мэр, мне все докладывают, — закончил он, не обращая внимания на протестующие жесты собеседников. Поехали дальше, — скомандовал он Индейкину, залезая в скромную рабочую «Волгу», в которой разъезжал во время предвыборных баталий.

 

В штабе Сутулова ликовал только Зигель. Герман Борисович получил вечером доклад от Храпко о проделанной работе. Особенно его порадовало сообщение о предстоящем шествии лиц нетрадиционной ориентации, на которое дал разрешение сам мэр. Зигель немедленно вызвал режиссера на вечерний инструктаж, приказав с утра быть в полной готовности. Недодаев показывал фотографии Николая с гарантом, снятые прекрасными профессионалами, как определил Блейш. Сутулов сидел с мрачным видом за столом директора, не выпуская из рук бокал с пивом. Бывший пастор еще на перроне вокзала, обнимая соскучившуюся Тоню, отпросился у Андрея на заслуженные выходные. Пересыпкин быстро отвез их в загородный дом. Толкушкин на любимом джипе встретил остальных командированных. Павел по дороге рассказал им о действиях штаба и планах Зигеля, развеяв немного скверное настроение полковника. Перебийнос шумно успокаивал Сутулова, не забывая подливать холодное пиво.

— Спокойно, кандидат. За тебя серьезные люди играют. Все делается по-взрослому. Моложанов частенько беспокоится, звонит. Фильм сняли о твоем выдвижении, где рабочие и молодежь так хорошо о тебе рассказывают. Я сам митинговал на заводе на костылях. Стыдно проиграть таким деятелям, которые Зигелю в подметки не годятся.

В дверь без стука вошел Моложанов. Поздоровавшись со всеми, он отдельно пожал руку полковнику.

— Жаль, что не удалось сфотографироваться, — сокрушался он. — Но Герман Борисович обещает поправить дело, не так ли?

Зигель вывел его в отдельный кабинет, откуда недавно домой ушла Нина Михайловна. Совещались они недолго, наметив план совместных действий.

— Постарайтесь не нарушать закон о выборах, чтобы потом в судах не завязнуть, — попросил на прощание Герман Борисович.

— Хороший закон и нарушить приятно, — улыбнулся Моложанов, — Вы ведь сами так зачастую действуете. Как в истории с налогами.

— Нарушаешь закон — тебя штрафуют; не нарушаешь — платишь налоги, — нахмурился от неприятных воспоминаний Зигель. — И все-таки, постарайтесь. Много потратили на это мероприятие. Очень жалко все потерять.

 

Поздно вечером Пешня снова услышал по телефону знакомый голос. Опять ему настоятельно советовали воздержаться от любых действий в последующие два дня. Но в этот раз такой совет не вызвал привычного раздражения. Ранее Алексей получил скромный и неожиданный заказ: присмотреть за утренней демонстрацией сексуальных меньшинств, чтобы они агитировали за действующего мэра и не переметнулись на другую сторону. И хоть его «братки» угрожали разогнать весь митинг, привычно брезгливо относясь к этой братии, но установки он дал им обратные.

« Жаль, что деньги удается получить только с одной стороны за одну и ту же работу. А точнее, за ее отсутствие. Чудны и непонятны людские дела»,  — подумал Пешня.

Разговор с директором областной студии телевидения Моложанов вел лично. Просьбу комитетчиков (дать тридцать минут эфира Сутулову и показать небольшой ролик), директор передал самому мэру. Блавздевич задумался и разрешил. Он уже знал от Индейкина о провалившейся попытке соперника сняться с гарантом в Москве. Ролик, перекупленные режиссер с оператором также ему продемонстрировали. Действующий мэр был спокоен, собираясь еще долго действовать.

— Глупые и непонятные эти американцы. Зачем два срока придумали для президента и мэров? Что за закон такой и почему не изменить его, если нужно? Силы есть, опыт один чего стоит по управлению… Нужно будет еще раз баллотироваться через пяток лет. Кто сказал, что каждая кухарка может управлять государством? Для этого элита нужна. — Блавздевич мысленно воспарил далеко в будущее. — А ролик свой — пусть показывает Сутулов… Выдвижение сегодня не актуально, — решил он.

 

К восьми утра на центральной улице Угрюмова начались спешные приготовления к митингу, которого преимущественно рабочий город еще никогда не видел. Пешня сидел в черном джипе вместе с ближайшими соратниками, приготовившись вмешаться при нежелательном ходе событий. Команду ему мог дать только Индейкин. Группировка Пешни располагалась неподалеку на соседней улице, бойцы не хотели своими глазами видеть это безобразие. Такую просьбу передал Угол Алексею от «братков».

Непосредственно возле мэрии стояли автобусы с омоновцами в полной экипировке. Их возглавлял Храпко. Его инструктировал сам начальник милиции, передав приказ действующего мэра — защитить лиц нетрадиционной ориентации от любых посягательств. Майор беспрерывно курил сигарету за сигаретой и мысленно грязно ругался, вспоминая о проведенных мероприятиях по очистке города от всякой швали. Оцепление центральной улицы было представлено редкой цепью милиционеров. Блейш выбрал удачную точку для съемок и поставил туда Слоновского с камерой. За ними присматривал Недодаев, получивший точные и строгие указания от Германа Борисовича. Сам Зигель стоял в начале улицы, поджидая лидеров этого движения. Туда же подвезли на грузовике транспаранты и плакаты, с которыми меньшинства должны идти на митинг. Эти наглядные плакаты всю ночь мастерила бригада заводских художников под творческим руководством Катерины. Зигель просмотрел результаты этой работы и остался весьма доволен.

К назначенной точке сбора представители сексуальных меньшинств стали подтягиваться заранее. Теплая летняя погода позволяла разнообразить самые смелые наряды. Сильно накрашенные мужчины в коротких женских юбках с разрезами возглавляли шествие. Через всю ширину колонны развевался транспарант с надписью «Мы за Блавздевича!». Далее несли плакаты, на которых красовались надписи «Нет милицейским полковникам!», «Сутулов — фашист!», «Превратим Угрюмов в демократический город!». Лесбиянки двигались парами, выкрикивая лозунги в поддержку действующего мэра. Они демонстрировали непристойные жесты по адресу молоденьких милиционеров, стоящих в оцеплении и неприязненно смотрящих на это зрелище. Лидеры меньшинств не подвели Германа Борисовича и вывели на улицы огромное количество своих сторонников, которые прибыли даже из соседних городов. Впервые им обещали полную безопасность и возможность продемонстрировать свои откровенные пристрастия, да еще за умеренную плату.

На лицах обычных граждан, толпившихся на тротуарах, можно было прочитать самые разнообразные чувства, от недоумения до искреннего веселья. Андрей Недодаев также был ошеломлен количеством демонстрантов. Рядом с ним Блейш беспрерывно повторял указания оператору — снимать больше экзотичных типажей и непременно крупным планом. Колонны медленно подтягивались к зданию городской мэрии.

Бойцам Пешни надоело сидеть в нагретых солнцем машинах и, ведомые Углом, они подошли к улице, по которой двигалось шествие. Угол налился злобой при виде откровенных костюмов гомосексуалистов, оттолкнул милиционера с лицом подростка и с криком «Бей педерастов!» кинулся к головной шеренге. Он старался бить ногой по ненавистным со времен пребывания в тюрьме мужским задницам, одетым в легкие летние юбчонки, а руками норовил попасть в накрашенные глаза. Пешня выскочил из автомобиля, удерживая остальных «братков». Угла поддержали только двое бойцов, ранее так же «топтавших зону». Недремлющий Храпко вовремя среагировал на порыв уголовников, дав омоновцам команду — задержать драчунов. Хрипевший Угол с двумя подельниками лежал с прижатым к асфальту лицом, все еще выкрикивая страшные угрозы в адрес митингующих и их защитников.

Блейш со Слоновским тут же оказались рядом, снимая самым крупным планом этот эпизод. Режиссер был восхищен такой удачей, редко идущей в руки. Он представлял свой комментарий к таким знаменательным кадрам, показывающим воочию трудную дорогу к демократии в России, борьбу за права всех слоев населения. Нападавших быстро оттащили в сторону, заковав предварительно в наручники. Подскочившая мужеподобная лесбиянка смачно плюнула на лежащего Угла и пнула ногой мужские достоинства его соседа. Омоновцы с трудом отогнали ее.

 Шеренги все шли и шли, закончив свое движение на центральной площади. Митинг начался сразу. Лидеры меньшинств оказались неплохими ораторами, восторженно говорили об отеческой заботе действующего мэра, о том, что уголовные фашиствующие элементы пытаются остановить необратимый процесс раскрепощения свободных людей в новой демократической России. Блейш с коллегой метался между сомкнувшимися рядами, стараясь запечатлеть все события этого дня.

Блавздевич с нескрываемым удовлетворением смотрел из окна на разгорающийся митинг, вспоминая потуги соперников привлечь на свою сторону хоть кого-нибудь.

— Молодец, — похвалил он Индейкина, — вовремя сориентировался и направил все в нужное русло. Видишь, как хвалят, как восторгаются заботой. Чувствуют настоящую поддержку властью демократических процессов. А куда Сутулов направился?

— На телевидении, пытается агитировать за себя в последний разрешенный день. Программу свою хочет озвучить. Зря вы разрешили все это показывать, — осторожно сказал заместитель.

— Там Моложанов за своего протеже хлопочет. Не время с ними перед выборами связываться. Компроматом пугают. Плевал я на их компромат, когда меня весь народ поддерживает… Слышишь, как гомосек излагает? Грамотные пошли меньшинства. После победы на выборах разгоню моложановскую братию и своих поставлю. Справишься со службой в органах? — решил пошутить мэр.

— Справлюсь, Илья Петрович, — неожиданно твердо ответил Индейкин, встав чуть ли не по стойке смирно.

Недодаев внимательно следил за используемыми кассетами. Новые он доставал из сумки и туда же складывал уже отснятый материал. Блейш, поглощенный разгаром творческого процесса, не обращал на него никакого внимания. Митинг бушевал часа два и постепенно затих, когда основной массе участников захотелось пить, есть и справить свои естественные надобности. Представители меньшинств, видя агрессивную реакцию наблюдающего населения, старались не разбредаться по городу, а организованными группами покинуть  центральные улицы.

 

Известный телеведущий не оставил в прямом эфире от программы Сутулова камня на камне. Самый издевательский вопрос он приберег на финал передачи. Полковник сидел с потным лицом и заученно что-то бубнил о борьбе с коррупцией. Недодаев стоял в студии, куда его пропустили по распоряжению Моложанова. Он с грустью смотрел на потуги кандидата.

 «Прав был Дима Кузнецов. Нужно было после первого фотографирования пастора с гарантом, ехать сюда и толкать его в мэры. Николай не теряется на людях, и такой шанс имел! Ролик с президентом показали бы — и дело с концом. Зря это Зигель затеял, зря» — думал Андрей…

…- Так на поддержку каких слоев населения вы надеетесь? — ехидно спросил ведущий.

Сутулов замялся и сказал, что лучше него эту поддержку продемонстрирует предвыборный фильм. На экране в студии пошли кадры известного ролика, где коротко и красиво показано выдвижение рабочими и молодежью своего кандидата. Поддержка молодыми избирателями выглядела особенно убедительно. Музыкальное сопровождение при монтаже удалось Блейшу. Андрей понял, наконец, задумку своего компаньона, глядя на происходящее другими глазами.

…- А вы знаете, что нашего мэра поддерживает большинство угрюмовцев, что с его переизбранием демократическим переменам будет дан необратимый импульс? — четко и громко ведущий задал свой последний вопрос. Он с не скрываемым презрением смотрел на Сутулова.

Но полковник собрался, вспомнив напутствия Зигеля и, подняв руку, произнес:

— Знаю, кто поддерживает Илью Петровича, и сейчас мы все это сможем увидеть. Вот кадры последнего митинга, который состоялся сегодня.

Андрей отдал ему отснятые кассеты, предупредив, что озвучить их еще не успели.

Полковник хорошо поставленным голосом принялся комментировать кадры, появившиеся на экране:

— Да, знаю, что меня поддерживает рабочий класс, за мое избрание выступает прогрессивная молодежь. Вы все это прекрасно видели своими глазами. А вот те, кто собирается голосовать за Блавздевича. Это видно по плакатам, которые несут гомосексуалисты и лесбиянки. Они активно выступают против меня, против наведения порядка, против соблюдения норм общественной морали. Может, в новой демократической России родители захотят, чтобы их дети выбирали путь проституции и сексуальных извращений? Пусть тогда они голосуют за нашего мэра, грудью защищающего такую свободу.

Кадры демонстрации закончились.  В студии воцарилась тишина.

Моложанов остался в студии возле растерянного режиссера и хмурого ведущего, попросив кассету с записью этой передачи. Пресекая робкие протесты, он пообещал после выборов уволить всю бездарное руководство телекомпании. Кассета тотчас была вручена Андрею, который должен был вечером привезти ее сюда для обязательного вечернего просмотра. Остальной отснятый материал он еще раньше заботливо собрал в сумку.

 

Сутулов еще не в полной мере осознавал эффект от своего выступления в эфире. Он устало шел к выходу, чувствуя, что, наконец, удалось высказать самое наболевшее за последнее время. Навстречу мчался взмыленный Индейкин, желая всех немедленно наказать за такую передачу.

— Глянь, как крысы забегали, — сказал Андрей полковнику, — чуют, что корабль дал течь и тонет. Видишь, свет пропал. Отключили электричество на телестудии. Вряд ли удастся вечером показать эту запись снова. Но главное достигнуто. Народ все прекрасно видел за воскресной рюмкой. Блаздевичу конец.

— Почему ты так думаешь? Мы выборы разве выиграли? Подсчет один чего стоит? — Сутулов встал у выхода, ожидая ответа.

— Им уже никакой подсчет не поможет. Угрюмов — пролетарский город. Ни один работяга не станет голосовать за друга и защитника педерастов. Как говорит Зигель: «Где вы видели шахтера-гомосека или ткачиху-лесбиянку?» Здоровый труд рождает здоровые отношения.

 

Суббота прошла в томительном ожидании. Моложанов позвонил на фирму, попросив включить телевизор и посмотреть полуденные новости по центральному каналу. Знакомые кадры знаменитой демонстрации сопровождались комментарием о том, как в Угрюмове проходила предвыборная кампания. Это известие развеселило бизнесменов и вселило надежду в мятущуюся душу Сутулова.

 

Выборы прошли по предсказанному Зигелем сценарию. Рабочий класс организовано пошел на выборы, забросив на это время приусадебные участки. Явка была ошеломляющей. Фамилию Блавздевича вычеркивали, не доходя до кабинок. К ночи стало ясно, что действующий мэр набрал только десять процентов. Да и то усилиями Индейкина, считавшего вместе со счетной комиссией все сомнительные бюллетени в пользу Блавздевича. Больше председатель счетной комиссии ничего для своих покровителей сделать не смог, да и не хотел. Его аккуратно предупредили о необходимости строго соблюдать букву закона при подсчете голосов. Предупреждение передал лично невзрачный спокойный человек, прошедший незаметно мимо охраны прямо в кабинет. Черные пронзительные глаза посетителя оставили сильное впечатление, проникая, казалось, в самые потаенные уголки души. Второе предупреждение председатель получил от представителя тех структур, которых издавна на Руси привыкли опасаться. Но здесь, на вопрос о правомочности вмешательства силовых ведомств в политику был получен исчерпывающий ответ, что они только наблюдают за правильным исполнением закона и предупреждают возможные правонарушения.

Блавздевич сидел один в кабинете перед ополовиненной бутылкой коньяка, постоянно произнося непонятную фразу «Экий я Клинтон».

Зигель от имени всех сотрудников «Оазиса» поздравил вновь избранного мэра с победой и скромно пожелал не забывать ее творцов. Ночью в победившем штабе рекой лилось шампанское.

Бывший пастор, обнимая выпившего нового мэра, сказал:

— И, все-таки, судьбу выборов решило поведение лиц нетрадиционной ориентации. Хоть ты и протестовал против этого в Москве. Главное, все правильно организовать и толково использовать. Что значит человек с большим жизненным опытом! — и рассмеялся.

— Зря столько денег на твое фотографирование потратили, телеролики с гарантом подготовили. А победили с помощью малобюджетных приемов, — шумно сокрушался Зигель.

— Думаю, что не зря. Наш губернатор собирается в Москву, руководить госкомитетом, — скромно произнес Николай.