«Осмеявши своим „горьким смехом“ отрицательные стороны современной жизни, – размышляет священник Н. Побединский в исследовании «Религиозно-нравственные идеалы Н. В. Гоголя» (1900), – наш писатель не обольщается блеском прогресса и материальных усовершенствований жизни. „Зачем эта скорость сообщений?“ – спрашивает он. <…> Пишет с болью Гоголь и о том, что законы моды и светских приличий „нарушить боятся больше, чем законы нравственные и государственные, чем первейшие законы Христа…“. При взгляде на современное состояние общества нашего писателя больше всего поражает упадок духовной, нравственной силы, христианской любви. А вместе с тем главное дело всякого человека, и особенно стоящего на вершине общественной лестницы, – это дело нравственного развития».

1 апреля 2019 года исполняется 210 лет со дня рождения Николая Васильевича Гоголя – классика русской литературы, автора «Ревизора», «Шинели», «Мёртвых душ» и других гениальных произведений. Президентская библиотека представляет приуроченную к юбилею коллекцию «Н. В. Гоголь (1809–1852)». Структурно она состоит из трёх обширных разделов: «Жизнь и деятельность Н. В. Гоголя», «Творчество», «Память о писателе», в которых представлены его прижизненные издания о творчестве, а также исследовательские материалы середины XIX – начала XX века, которые пытаются истолковать жизнь сочинителя, проанализировать самые известные и самые спорные его произведения. Кроме того, на портале Президентской библиотеки можно ознакомиться с редкими изобразительными материалами, такими как альбом «Портреты Н. В. Гоголя» (1909), его предваряют два наброска Ильи Репина, связанных с драматическими минутами жизни непревзойдённого мастера слова.

Таких минут, увы, было немало в жизни Николая Васильевича. И. Щеглов в издании «Подвижник слова: новые материалы о Н. В. Гоголе» (1909) вспоминает: «Недавно я попал в Александринский театр на„четырёхсотое“ представление „Ревизора“ Гоголя… В пьесе участвовали лучшие силы труппы с М. Г. Савиной во главе, и спектакль получил особенный блеск. В антрактах гремели оглушительные аплодисменты, по окончании залу охватил настоящий ураган восторга; из лож махали платками, а когда потушили газ, кто-то из райка басом возопил: „Автора!“».

«Бедный, многострадальный автор „Ревизора“!» – восклицает автор и вспоминает, что происходило на тех же самых подмостках 65 лет назад…

«Это был невыносимо мучительный вечер для несчастного автора! По словам П. В. Анненкова, уже после первого акта недоумение было написано на всех лицах, словно никто не знал, как должно думать о картине, только что представленной. Недоумение возрастало с каждым актом. Находя относительное успокоение в предположении, что даётся фарс, большинство зрителей, выбитое из всех театральных ожиданий и привычек, остановилось на этом предположении с непоколебимой решительностью. Однако же в этом фарсе были черты и явления, исполненные большой жизненной истины. Робкий смех, тотчас же и пропадавший, напряжённое внимание, иногда мёртвая тишина показывали, что дело, происходившее на сцене, страстно захватывало сердца зрителей. В финале прежнее недоумение переродилось почти во всеобщее негодование. Избранная публика негодовала: „Это – невозможность, клевета и фарс…“»

Не лучшая судьба, как известно, выпала и на долю «Женитьбы» Гоголя на первом представлении на сцене того же театра… Тогдашняя публика, воспитанная на мелодрамах Кукольника, Ободовского и Коцебу, была откровенно шокирована непривычным реализмом сценического диалога.

Н. Н. Страхов в своих критических статьях не раз упоминает об «обиде непонимания» по отношению к Пушкину; но и на Гоголя это мучительнейшее писательское иго – отодвинутое во времени признание – ложилось с особенной тяжестью.

А ведь ничто, казалось, не предполагало особой ранимости в ребёнке, родившемся в семье небогатого помещика Полтавской губернии Василия Афанасьевича Гоголя, остроумца, неистощимого рассказчика. В Нежинском лицее мальчик лучше всех писал сочинения, играл на школьной сцене, редактировал журнал «Звезда», который издавали лицеисты, стараясь писать «самым напыщенным слогом, преисполненным риторики; только такой род писания считали они делом серьёзным, настоящей литературой», – рассказывает А. Н. Анненская в своей работе «Н. В. Гоголь» (1891), представленной в электронном фонде Президентской библиотеки.

Но было что-то такое в этом отроке, запрятанное очень глубоко в его душе, что он мог открыть только самым близким. В одном из писем матери он вспоминает о своём безвременно ушедшем отце: «Сладостно мне быть с ним (т. е. с образом усопшего), я заглядываюсь в него, как в себя, как в сердце друга, испытую свои силы для поднятия труда важного, благородного на пользу отечества, для счастия граждан, и, дотоле нерешительный, неуверенный в себе, я вспыхиваю огнём гордого самосознания…»

Что же лелеет в своём сердце подросток, талант которого, по словам одного из школьных профессоров, они просмотрели? В издании  «Опыт обзора материалов для биографии Н. В. Гоголя в юношескую пору» (1902) Т. Заболотский приводит мнение одного из учителей: «Гоголь был талантлив, но не узнан школой». Никто из воспитателей всерьёз не поинтересовался, к какой деятельности готовит себя их подопечный.

Помыслы и мечты Гоголя раскрываются в «Письмах Д. Н. Овсянико-Куликовского» (1907) из фонда Президентской библиотеки: «Он стремился осуществить свою общественную стоимость не в определённой узкой среде, а в громадном объединённом всероссийском целом, представителем которого являлось государство. Выражением этого стремления и были его помыслы о службе и его взгляд на литературную деятельность… как на особый род „служения земле своей“, равносильный государственному».

«От ранней юности, – пишет Гоголь, – у меня была одна дорога, по которой я иду. Я был только скрытен, потому что не был глуп: вот и всё!» Начать свой литературный взлёт он намеревается в Санкт-Петербурге.

Окончив гимназию в 1828 году, Гоголь едет в Петербург, где начинает печататься под псевдонимом В. Алов. В 1829 году выходят в свет «Вечера на хуторе близ Диканьки», потом «Нос», «Тарас Бульба». Пушкин был первым, кто в печати приветствовал «Вечера на хуторе близ Диканьки». Он привлёк Гоголя к активному сотрудничеству в своём «Современнике». Пушкиным, как известно, молодому дарованию были подсказаны сюжеты «Ревизора» и «Мёртвых душ».

Случаем из жизни оказалась и повесть «Шинель» (1834), историю создания которой рассказывает Н. Котляревский в книге «Николай Васильевич Гоголь» (1909): она возникла «из канцелярского анекдота о каком-то чиновнике, страстном охотнике за птицей, который необычайной экономией и неутомимыми усиленными трудами сверх должности накопил сумму, достаточную на покупку хорошего лепажевского ружья рублей в 200. В первый раз как на маленькой своей лодочке пустился он по Финскому заливу за добычей, положив драгоценное ружьё перед собой на нос, он находился, по его собственному уверению, в каком-то самозабвении и пришёл в себя только тогда, как, взглянув на нос, не увидал своей обновки. Ружьё было стянуто в воду густым тростником, через который он проезжал, и все усилия отыскать его были тщетны. Чиновник возвратился, лёг в постель и уже не вставал; он схватил горячку. Только общей подпиской его товарищей, узнавших о происшествии и купивших ему новое ружьё, возвращён он был к жизни».

Значение этой повести в истории нашей словесности особенное, отмечает Котляревский. «Она – первый по времени и один из самых законченных опытов того рода произведений, которые затем были очень распространены и имели большую общественную ценность. Это – страничка из истории „униженных и оскорблённых“, тех самых, которых после Гоголя принял под свою защиту Достоевский».

После выхода в свет книги Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» Котляревский в книге «Николай Васильевич Гоголь» сокрушается, что «художник-бытописатель превратился в моралиста-проповедника», что «наступил момент, когда воплощение жизни в искусстве стало Гоголя интересовать меньше, чем общий религиозно-нравственный смысл этой жизни и его обнаружение в практике общественных явлений».

Другие его коллеги и вовсе не стеснялись в выражениях: Н. Побединский в раритетном исследовании «Религиозно-нравственные идеалы Н. В. Гоголя» (1900) пишет о том, что квазилиберальные передовые критики того времени с величайшей нетерпимостью отнеслись к тому, что Гоголь, их великий Гоголь, «глава натуральной школы», осмеливается верить в какого-то Бога… Белинский даже панически предвещал: «На этом пути ожидает его неминуемое падение…»

И тогда за написание взвешенной критической статьи взялся князь Пётр Андреевич Вяземский, друг Пушкина. Его вывод: некоторые места в книге могут стать вровень с лучшими образцами отечественной прозы. «Везде виден человек, который духовными исследованиями над собой и жизнью доискался многого и дошёл далеко», – отмечает Вяземский.

Статья была опубликована в «Санкт-Петербургских ведомостях». Её не приняли ни славянофилы, ни западники. На сторону защитника Гоголя встал, однако, Чаадаев, написавший: «Возможно, этой статьёй Вяземский попытался вернуться в литературу в качестве одного из самых ярких представителей критической мысли России XIX века, каковым он был в 1820-х годах».

Позднее Аполлон Григорьев всё же счёл публикацию переписки мужественным поступком, равным которому не было в русской литературе.

У Гоголя появляются признаки душевного кризиса, и в состоянии резкого обострения болезни он сжигает рукопись второго тома «Мёртвых душ», над которым продолжит работать спустя некоторое время. 7 февраля 1852 года Гоголь исповедуется и причащается, а в ночь с 11 на 12 февраля сжигает беловую рукопись второго тома (сохранилось в неполном виде лишь пять глав). Утром 21 февраля (по старому стилю) 1852 года Гоголь умер в своей последней квартире в доме Талызина в Москве. Похороны писателя состоялись при огромном стечении народа на кладбище Свято-Данилова монастыря, а в 1931 году останки Гоголя были перезахоронены на Новодевичьем кладбище.

Корконосенко Наталья Федоровна

Источник: Президентская библиотека