Глава 1. Между трех революций

 

Нежелание царской России на Дальнем востоке идти на договоренности, либо уступки набравшему силу «дальневосточному монстру», милитаристской Японии, заручившейся безоговорочной поддержкой своего великобританского союзника, привели к неизбежной, по мнению большинства современников и историков, войне. Бесславным ее итогом явилось заключение мира между Японией и Россией в Портсмуте 23 августа 1905 года при посредничестве американского президента Трумэна. Падение Порт-Артура, фактическое поражение армии в мукденском сражении в Маньчжурии, потеря основных сил российского флота привели в результате к признанию Россией влияния Японии в Корее, ее права на Южный Сахалин, Порт-Артур и Дальний и Южно-Маньчжурскую железную дорогу. Россия обязалась эвакуировать свои войска из Маньчжурии. Несмотря на оптимизм по поводу оценок договора главным переговорщиком, состоящим в должности скорее почетной, чем властной – председателем Комитета Министров Витте, пожалованного императором в графское достоинство, Россия стала на долгие годы безучастным наблюдателем на Дальнем Востоке и Тихоокеанских просторах.

Коллега Витте, министр финансов В.Н. Коковцев, встретив его по возвращению из Америки весьма довольным и возбужденным от содеянного, затем заметит, что тот возомнил себя вершителем судеб России. [1]

Экономический кризис 1900-1905 гг., неурожай и голод 1903 года, а затем и русско-японская война обусловили резкое ухудшение социально-экономической обстановки в стране. Поначалу стихийные волнения уступили место организованным выступлениям рабочих, крестьян и оппозиционной интеллигенции. В ходе их возникли и оформились как органы самоуправления советы рабочих, солдатских, железнодорожных, матросских, батрацких крестьянских депутатов для непосредственного руководства восставшими, а затем как форма революционной власти. Из 62 революционных советов 47 находились под непосредственным влиянием большевиков.

Беспорядки и брожение в стране напрямую коснулись армии и флота. Восстал и ушел в Румынию под красным флагом броненосец Черноморского флота «Князь Потемкин – Таврический», в ноябре 1905 года матросы крейсера «Очаков» во главе с лейтенантом П.Шмидтом разоружили офицеров, создали Севастопольский совет матросских депутатов, подняли на крейсере красный флаг и вывели его на рейд Севастопольской бухты. Восстания прокатились по гарнизонам и крепостям по всей России от Выборга и Свеаборга, через Москву и Сибирь, Усть-Двинск до Читы и Владивостока.

Даже любимая всеми самодержцами гвардия отметилась взбунтовавшимся личным составом Преображенского полка, отказавшимся пешим маршем двигаться для смены караула в Царское Село. В первом батальоне полка, почетным командиром которого до вступления на трон являлся сам император, несмотря на уговоры и угрозы дежурных офицеров, всю ночь продолжались беспорядки. Только вмешательством командира дивизии генерал-адъютанта Озерова с трудом удалось усмирить бунтовщиков и арестовать зачинщиков. Срочно для службы был вызван другой полк, а командир полка гвардии генерал-майор Гадон был уволен со службы. Этот прецедент быстро стал известен самой широкой публике, а марш преображенцев с большим умыслом стал чем-то вроде «русской марсельезы», символом революционных брожений.

Особенно тяжелая и шокирующая руководство Вооруженными силами ситуация сложилась на транссибирской железнодорожной магистрали, на которой возвращающиеся из Маньчжурии войска и демобилизованные солдаты бесчинствовали, громили привокзальные строения и, в тесной связи со стачкомами и местными революционерами, блокировали самую важную железнодорожную магистраль России. В Красноярске восставшие создали «Красноярскую республику» и избрали своим президентом лейтенанта А.Кузьмина.[2]

Военный министр генерал от инфантерии А.Ф. Редигер вспоминал, что телеграфное и почтовое сношение с войсками Сибири, Дальнего востока и Маньчжурии прекратилось. Особенно удивляться бездеятельности старших начальников не приходилось. Непривычные к инициативе, они, опасаясь ответственности, терялись и бездействовали, а некоторые попросту трусили. Так было и на войне, то же повторялось при возникновении беспорядков в стране. Генерал А.И.Деникин с возмущением отмечал, что самозваные рабочие, солдатские тыловые комитеты захватили власть во Владивостоке, толпа пленила коменданта крепости Козбеева в Чите, генерал Холщевников выдал оружие в распоряжение самообороны бунтовавших демобилизованных солдат, а главнокомандующий Линевич устраивал совещания с забастовочными комитетами Восточно-Сибирской железной дороги. [3]

Положение спас командир Крымского корпуса генерал барон Меллер-Закомельский, получивший широкую известность после подавления выступления моряков в Севастополе расстрелом их казарм из орудий. Именно ему было поручено сформировать боевой поезд и начать движение на Восток, чтобы восстановить движение по железной дороге. Навстречу ему планировалось выдвинуть отряд под командованием генерала Реннекампфа.

И, удивительно, что задача, казавшаяся столь трудной и опасной, была решена довольно гладко и просто, с ничтожными силами. Меллер почти без сопротивления доехал до Иркутска, а затем и до Читы, где долго собиравшийся в путь  Реннекампф, встретил его.

Позже Меллер доложил государю, что главнокомандующий войсками на Дальнем Востоке Линевич и ряд генералов изменники, а командующий Забайкальским округом и Атаман Забайкальского казачьего войска генерал Холщевников, арестованный в Чите,  за бездействие власти, был позже осужден к заточению в крепости на год и четыре месяца.

Меллеру, несмотря на сомнительную прежде репутацию казнокрада, была пожалована должность Рижского генерал-губернатора, а волнения на железной дороге, пока транзитные на Русско-Японской войне запасники проследовали к родным землям и у революционеров иссяк запал и энтузиазм, понемногу улеглись сами собой.

Анализируя сложившуюся ситуацию в стране, А.Ф.Редигер отмечал, что беспорядки в армии были вызваны отчасти общим брожением в стране, нищенским положением с провиантом и вещевым довольствием нижних чинов, незнанием ими обстановки в своих семьях, у родных и близких, большим некомплектом офицеров, и главное — тяжелой службой в частях, направленных для усмирения восставших, где они попадали под влияние агитаторов и начинали требовать отмены смертной казни, всеобщего равного и тайного голосования и скорейшего увольнения запасников со службы. Он также сетовал, что беспорядки в стране, особенно аграрные, требовали больших масс войск в силу того, что из Маньчжурии регулярные части не возвращались, а прибывали только эшелоны деморализованных запасников. Приходилось вызвать на службу значительную часть льготных казачьих частей Оренбургского, Астраханского и Уральского войск. При этом, в ряде частей  Донского и Уральского войск произошли выступления казаков. [4]

Продолжавшиеся беспорядки на флоте делали из него опасный элемент для государства. Почти все хорошие офицеры ушли на Восток с эскадрами адмиралов Рождественского и Небогатова, а в оставшихся экипажах двумя-тремя ротами оставался командовать один офицер, да и то из механиков или переведенных из сухопутных войск. Вот и приходилось срочно сокращать тысячами флот передачей моряков в сухопутные части, резервные батальоны, на Кавказ и другие окраины России. Под воздействием пропаганды революционеров в Кронштадтском гарнизоне в отдельных экипажах процент сознательности нижних чинов доходил до половины от численности. [5]

Наряду со ставшим традиционным военно-техническим отставанием России от передовых армий, даже рядовых обывателей удручала бездеятельность и неподготовленность к руководству войсками высшего военного командования вооруженных сил. Так нерешительность угодливого и безынициативного генерала А.И.Куропаткина, бывшего военного министра, возглавившего войска на Дальнем Востоке, в решающей степени повлияла на исход сражений на сухопутье. Командовавшие эскадрами военных кораблей адмиралы Рождественский, Небогатов и Витгефт были просто не подготовлены управлять подчиненными объединениями. В то время, как всему миру стали известны подвиги героев-моряков крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» в неравном бою с японской эскадрой на рейде корейского порта Чемульпо, имена их бесстрашных командиров капитана первого ранга В.Ф.Руднева и капитана 2 ранга Г.П.Беляева, отважных защитников Порт-Артура вице-адмирала С.О.Макарова и генерала Р.И.Кондратенко, командующий Квантунским укрепленным районом генерал-адъютант А.М.Стессель, вопреки мнению Военного совета и коменданта крепости генерал-лейтенанта Смирнова, принял решение о капитуляции 23-х тысячного гарнизона Порт-Артура, а контр-адмирал Н.И. Небогатов после вступления в командование эскадрой кораблей приказал поднять на своем флагмане белый флаг. Оба они были осуждены за воинские преступления к смертной казни, но позже помилованы монаршим милосердием и отделались несколькими годами тюремного срока.

Поступок Стесселя стал предметом жарких споров не только в России по поводу его гуманности во имя спасения жизней тысяч осажденных, но при всем этом опускался признак состава преступления военного человека, нарушившего присягу. К примеру, во Франции, в обществе, в целом восхищавшимся подвигом матросов «Варяга», воспетом в известной песне, была отлита медаль в честь защитников крепости, но в тоже время, одна из газет провела подписку в защиту Стесселя и подготовила в награду почетную саблю, а кайзер Германии пожаловал ему орден.

Тем не менее, пожалуй, впервые, за спинами своих полководцев встала личность самодержца, в не меньшей степени повинной в неудачах армии и флота и возникновении революционной ситуации в государстве. Генерал А.А.Брусилов назвал в своих воспоминаниях события, связанные с той войной, бессмысленными, затеянной Порт-Артурской чепухой в надежде напугать Японию, но не воевать с ней, неготовностью к боевым действиям по причине отсутствия планов мобилизации и действий войск. Эта война, по его мнению, преступная затея, расстроившая все наши военные силы, их боеспособность, финансы государства, пролила море крови и вызвала первый акт революции 1905-1906 гг. [6] Граф Витте мыслил так же: «Не Россию разбили японцы, не русскую армию, наши порядки или, правильнее, наше мальчишеское управление 140 миллионным населением». [7]

К концу 1906 года революция пошла на спад, массы запасников вернулись к мирному труду, дало свои результаты силовое устранение революционных выступлений с помощью армии и системы окружного судопроизводства против бунтовщиков, добавленное созданием военно-полевых судов по предложенному царю проекту указа, подготовленному председателем правительства П.В.Столыпиным.  Вместе с тем, в 1905-1907 годах самодержавие получило последнее предупреждение недовольства от широких слоев общества по поводу насквозь прогнившего режима, проводимого им курса не только к собственному народу, но и собственным устоям, необходимости считаться с оформившимся и набравшим силу демократическим движением.

В целях погашения пожара революции царизм вынужденно пошел на уступки по демократическому пути и знаменитым манифестом 17 октября 1905 года даровал народу свободу личности, слова, право создавать организации всех сословий и участвовать в выборах в Государственную Думу. Организационно оформились либеральные партии: Конституционно-демократическая (кадеты) и Союза 17 октября (октябристы). К 1916 году численность партии кадетов составила 60 тысяч, а октябристов – 80 тысяч человек. В первую входили крупные предприниматели, банкиры, ученые, помещики и купцы, во вторую представители земств, дворянства, торгово-промышленной буржуазии и интеллигенции. Обе они были за эволюционное развитие демократии на основе реформ при сохранении наследственной конституционной монархии и категорически отвергали социалистическую революцию.

Революционный лагерь составляли, оформившиеся еще в начале века, Российская социал-демократическая партия (РСДРП)[2] и партия социалистов-революционеров (эсеры). Первые выступали за свержение самодержавия и установление республики с последующей диктатурой пролетариата, вторые, продолжая идеи народничества и народовольцев, были также за свержение самодержавия не исключая массовый террор.

Помещичье-монархическая партия «Союз русского народа» была, по мнению Николая II, надежной опорой законности и порядка в отечестве нашем, защищала самодержавие, привилегированное положение православной церкви, великодержавный шовинизм и антисемитизм. Вместе с другими партиями одного порядка «Народно-монархической», «Русской монархической», «Союзом православных людей» их называли черносотенцами, и общее их количество к 1907 году составляло более 400 тысяч.

Первое десятилетие двадцатого века было отмечено невиданным для России всплеском терроризма. По оценке американской исследовательницы Анны Гейфман в 1905-1907 годах жертвами террора стали около 9 тысяч человек, а всего за 1901-1911 гг. более 17 тысяч. [8] Покушались на генерал-губернаторов, военных, полицейских, чиновников, тюремных служащих и других. Среди пострадавших были бывший военный министр генерал-адъютант В.В.Сахаров, генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Алексеевич, московский градоначальник граф П.П.Шувалов, командующий Черноморским флотом вице-адмирал Г.П.Чухнин. В Киеве 1 сентября 1911 года от руки анархиста был смертельно ранен П.А. Столыпин.

Террор, как оружие достижения своих программных установок, особенно активно использовали социал-революционеры. За указанный период ими было совершено 263 террористических акта. Активно применяли террор анархисты. Большевики, не в пример им, резко осуждали проявление терроризма и считали его проявлением революционного авантюризма, желания стоять в стороне от рабочего движения. [9]

В первой Государственной думе 1906 года, выборы которой бойкотировали социалистические партии, большинство представляли кадеты и им удалось принять требования о всеобщих выборах, аграрной реформе, бесплатном образовании, отмене смертной казни, но все они были решительно отвергнуты главой правительства – Горемыкиным и Дума была распущена. В ходе выборов во вторую Думу в феврале 1907 года ее состав полевел в сравнении с первой, было избрано около 200 депутатов социалистов и трудовиков. Однако, Дума резко выступила против аграрной программы правительства Столыпина и также была распущена 3 июня 1907 года, и именно эту дату принято в истории считать конечной точкой первой русской революции, «третьеиюньским переворотом» в демократическом движении России, стремлением царизма отступить на исходную ступень и свернуть дарованные ранее права и свободы. Сразу же после этого Столыпин представил царю проект закона, разработанного помощником министра внутренних дел С.Е.Крыжановским, по которому избиратели выбирали выборщиков, утверждаемых губернскими законодательными собраниями, и, таким образом, о равном избирательном праве с учетом партийных пристрастий можно было забыть. Избранная в соответствии с новым законодательством третья Государственная дума, в которой были представлены лишь 20 социал-демократов, проработала полный срок.

После русско-японской войны и революционных потрясений для развития промышленности и аграрных преобразований, содержания армии и флота страна остро нуждалась в финансах. Партнер по оборонительному союзу, подписанному в 1893 г., Франция в 1906 г. поставила заем на 800 миллионов франков. Германия, с которой во время войны с Японией был заключен невыгодный торговый договор по бестаможенным поставкам изделий машиностроения до 1917 г., также не отказала в финансовой помощи. Продолжая испытывать трудности, Россия в 1907 году прибегает к займу от Англии, совсем недавно подстрекавшей Японию к нападению на Россию, и именно это делало ее обязанной добровольно выступить на стороне Антанты против стран тройственного союза – Германии, Австро-Венгрии и Италии.

Вступив в полосу хронического безденежья, армия и флот были вынуждены силами военнослужащих, помимо строительства фортификационных и инженерных сооружений, обустраивать военные городки, строить казармы и жилье. Именно отсутствие средств заставляло офицеров держать множество денщиков и прислуги, хотя денщик полагался только старшему офицеру. Подобное положение лишь усугубляло и без того низкий уровень боеспособности вооруженных сил, а к 1911 году в составе армии числилось около 200 тысяч рядового состава, состоящего при офицерах, необученных строю и стрельбе из оружия. С большим трудом удалось испросить хоть какие-то средства для содержания прислуги у офицеров отдаленных гарнизонов и специальным приказом для этого сократить армию на 19200 человек.

Большой победой для военного министра в бесконечных спорах с правительством было добиться незначительной прибавки к жалованию офицерам и унтер-офицерским чинам, а для рядовых назначение двух вместо одного «утиральников» (полотенец) и носовых платков на год. По воспоминаниям А.А.Брусилова, в 1909 году принявшего дивизию, снабжение боеприпасами, имуществом и снаряжением находилось в плачевном состоянии. Солдаты питались впроголодь, не хватало обмундирования защитного цвета и сапог.

В то же время члены Государственного Совета, назначенные для проверки расходов военно-морского министерства, выделенных для постройки нового флота взамен утраченного в войне 1905 года, были шокированы объемом нецелевых расходов и злоупотреблений, что послужило поводом для отставки министра. Поразил объем затрат на строительство и содержание вспомогательных судов, доля которых в составе флота составляла 42,9%, а на флотах Англии 1,04%, Японии 11,2%, Германии 13,4%. С непонятными целями у министра финансов испрашивались средства для морского Генерального штаба, взамен существующего штаба. [10]

Принятыми мерами была полностью загружена заказами лишь оборонная промышленность, а остальная ровно наполовину ввиду отсутствия сырья. Появились, наконец, средства для работы по решению аграрного вопроса и П.А.Столыпин принялся с неуемной энергией и настойчивостью проводить комплекс мероприятий по передаче в собственность крестьян надельных (общинных) земель, широкое их кредитование из Поземельного крестьянского банка, скупку и перепродажу земель и землеустроительные работы. В своих выступлениях в Государственной думе 10 мая 1907 г. и при обсуждении земельного законопроекта он отмечал, что правительство желает видеть крестьянина богатым и достаточным, так как там, где достаток, там конечно, и просвещение, и свобода. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и представить их в неотъемлемую собственность и, наконец, то, что не земля должна владеть человеком и такой крепкий личный собственник является преградой для развития революционного движения. Как опытный и знающий руководитель Столыпин знал, что нужно простому крестьянину, с которым он всегда мог договариваться, и в 1905 году, в бытность губернатором Саратовской губернии, он уберег их от суда, от массовых насилий, убийств помещиков и представителей администрации.

Действительно, аграрные волнения успокоились и возникали при проведении кажущейся крестьянам несправедливости землеустроительных работ по определению границ общинных и помещичьих земель. В результате 10,4% крестьянских хозяйств стали единоличными, а с учетом собственности крестьян в товариществах и сельских общинах они владели 22,4% надельного землевладения. К 1917 году в различного рода кооперативах состояло 14 миллионов человек. Несмотря на то, что из трех миллионов переселенцев в Сибирь и на Дальний восток вернулись обратно 18%, оставшиеся на дальних рубежах значительно укрепили экономику и устойчивость народонаселения в этих регионах.

При всей неоднородности суждений о персоне Столыпина, от сугубо восторженного в наше время, до провальных этапов, по оценке советской литературы, в проведении аграрной реформы в области расслоения крестьянства, организации хозяйства на хуторах и отрубах, разрушения крестьянской общины, до критики современниками его самоуверенности, грубости и зазнайства, (так по депутату Госдумы Пуришкевичу он представляется как «обнаглевший хам», а по графу Витте – принесшего более вреда, чем пользы) личность и масштаб этого выдающегося государственного деятеля затмевает собою все негативное. Именно он указал аграрной России путь к решению самой важной задачи развития во все времена и бесстрашно повел ее за собою, насколько позволило ему отпущенное историей время. Именно он дополнял силою своей натуры бесхарактерного самодержца, не боясь вызвать непочтительность царской семьи. В памяти народной, к сожалению, остаются упоминания о «столыпинских вагонах» для переселенцев, «столыпинских галстуках», веревках для повешения осужденных военно-полевыми судами, а вот столыпинская кооперация на добровольном и равном объединении собственников и первые шаги по ее реализации вспоминается гораздо реже.

Несмотря на радужность некоторых исследователей о благополучии и сытости России к 1913 году, она продолжала пребывать в состоянии катастрофического отставания от ведущих стран мира. С 1900 по 1913 гг. Россия всего на 0,3% увеличила свою долю в мировом производстве, которая составила 5,3% в отличие от США с 35,8%, Германии 15,7%, а по доходам на душу населения имела 40% от Германии и 27% от Франции. В 1913 году в России насчитывалось всего 152 трактора против десятков тысяч в развитых странах, 80% сельскохозяйственных работ производилось вручную и 52% земель обрабатывалась сохою. Урожайность зерновых была в три с лишним раза меньше чем в Бельгии и Германии и в 1,8 раза, чем в горной Австрии. Экспорт зерна производился за счет недоедания значительной части населения, причем в 1911 — 1912 гг. от голода пострадали 60 губерний.

Все-таки, несмотря на хроническое недофинансирование, перед надвигающейся войной, по мнению военного историка А.М. Зайончковского, Россия сделала шаг вперед в развитии армии и флота и обладала хорошо подготовленными и вооруженными сухопутными группировками, не уступая другим государствам по количеству орудий и пулеметов, авиации за исключением отставания по тяжелым артиллерийским системам. Отмечая недостатки в оперативно-тактической подготовке командных кадров в звене дивизия – фронт, тот же Зайончковский заключал, что Россия к войне обладала хорошими полками, посредственными дивизиями и плохими армиями и фронтами. [11] Наш современник профессор С.Ю.Данилов отмечал  неготовность России в политическом, финансовом и узко военном состоянии, а военный эмигрант генерал Ю.Н.Данилов определил неготовность России быть врагами Германии в плане психологии большой войны, в умственной темноте населения по отношению к ней, в огромных расстояниях и разобщенности, неудовлетворенности внутренней жизни, что вместе не создавало благоприятной почвы для развития здорового национального чувства и сознательного отношения к идее защиты государства. [12]

Царь, в свою очередь, считал иначе и еще в 1910 году отправил в отставку военного министра всего лишь за неудачный ответ депутату Государственной думы Гучкову на вопрос: «имеются ли среди командующих военных округов подготовленные вожди?» А.Ф. Редигер ответил, что на данное время во главе округов стоят лучшие, а вот вождей, лучше которых не бывает, армия получит постепенно. Эта осторожная, по сути своей, фраза вызвала шумиху, как в думе, так и в прессе, так как она ассоциировалась, по мнению многих, с неудачами в былой войне с Японией. Бывший министр вспоминал, что известие об усилении вооруженных сил Германии непосредственно перед войной не побудили наше Верховное командование что-либо предпринять, никто не сомневался в успехе и, когда его преемник В.А.Сухомлинов с учетом роста политического напряжения в Европе, внес в думу проект об увеличении армии на полмиллиона человек, то ввиду слабого его обоснования получил отказ и в думе, и в правительстве. Неуступчивость к подобного рода прожектам также стоила отставки председателю правительства и министру финансов В.Н.Коковцеву и на его место был назначен уже бывший на этом посту дряхлый и больной 75-летний Н.Л.Горемыкин.

Фигура военного министра Сухомлинова перед войной была весьма сомнительной в силу его уступчивости и лояльности к императору, лихоимству и дружбе с Распутиным, стремлению к веселому времяпровождению в загульных компаниях с любовницами, склонности к злоупотреблению служебным положению. По характеристике графа Витте он был человеком весьма поверхностным, легкомысленным и большим любителем женского пола. [13]

Все вопросы международных отношений находились в личном ведении государя и хранились в большом секрете даже от председателя правительства и военных, что очень затрудняло работу по подготовке к возможному столкновению с Германией. Председатель правительства В.Н.Коковцев вспоминал, как перед войной помощник военного министра В.Поливанов докладывал ему о мобилизационном плане №18, предусматривающим при вооруженном столкновении с Германией отход армий на Восток к местам формирований запасными частями и соединениями и только затем движение вперед. [14] В действительности же, при войне с Германией по обязательствам России было необходимо немедленно поддержать Францию и переходить в наступление. Лучше чем у государств Антанты план был разработан, по мнению А.М. Зайончковского, в Германии, который предусматривал в короткий срок разгром Франции с выходом главных сил через Бельгию и стратегическую оборону на Востоке. Общим для всех планов будущих участников войны являлась подготовка к решительным ударам в короткой и непродолжительной войне, которая уже обдавала своим дыханием страны Антанты и Тройственного союза, давно изготовившиеся к схватке за передел мира. Нашелся и повод к ее началу Сараевским убийством 28 июня 1914 года эрцгерцога Фердинанда сербским террористом – националистом Принципом.

В канун войны общественно-политическая жизнь государств характеризовалась небывалым размахом милитаристских и национал шовинистических настроений. Этот угар охватил не только правящие круги, военных, но и большинство партий и движений, видных деятелей науки и культуры. Активно воздействовала на умы и чувства людей появившаяся мощная печатная индустрия, а также радио и телеграф.

В Германии процветала «пангерманская» идеология, направленная против славянских народов, а Пангерманский союз[3] проповедовал культ грубой силы жестокости, оправдывая агрессию и вероломство, превосходство немецкой нации. Один из идеологов союза генерал Ф.Бенгарди писал «Наши политические задачи невыполнимы и неразрешимы без удара мечом, без жестокости в ведении войны ради победы над врагом». Широкое распространение получил меморандум флотских профессоров, сторонников роста военной мощи и военной экспансии.

По инициативе руководителя бюро информации военно-морского флота капитана 2 ранга Лоляйна появилось Обращение 93 ученых Германии к своим коллегам и всем гражданам, в котором они считали войну войной духа, всеохватывающих ценностей и благородных побуждений. В газете «Таймс» США был опубликован ответ-отклик 117 видных ученых-интеллектуалов. Перед войной, находясь на отдыхе в Германии, на курорте в Кессинге, генерал А.Брусилов наблюдал, как на центральной площади города воздвигли, а затем под аплодисменты и национальный гимн сожгли макет Московского Кремля.

В Италии народ обрабатывался идеей распространения итальянской цивилизации на Балканы и далее. Во Франции милитаристская пропаганда призывала отомстить Германии за былые победы, а в Англии – обуздать силой военную мощь Германии.

В России, наряду с идеей «славянской солидарности» все было намного сдержаннее и не приобрело массового характера, хотя в «Русских Ведомостях» было опубликовано письмо сотни деятелей культуры и ученых с призывом обуздать «правые силы», идеологов германской жестокости и насилия. Среди подписавшихся были М.Горький, Ф.Шаляпин, Л.Собинов, С.Станиславский, Е.Вахтангов и др. [15]

Генерал-майор Генерального штаба П.П.Петров приводит в своей книге очень точную оценку этих явлений «большевистским историком» А.Г.Шляпниковым, о том, что либералы, черносотенцы, министры и Государственная дума, дворяне и земства – все слилось в одну озверелую шайку, а против в Государственном совете выступил лишь граф Витте. Сомневающихся стали называть «германофилами». [16]

Понимая, что войны не избежать и, чтобы не вызвать раздражения Германии, Николай II колебался, осторожничал и не мог окончательно утвердить решение либо о частичной, либо о полной мобилизации вооруженных сил. Вместо проведения мероприятий по подготовке к мобилизации военный министр Сухомлинов выступил за дипломатические меры, не обращая внимание на прибытие в Петербург президента Франции, который  предупредил о скором начале войны.

Сразу же после двухдневного ультиматума Германии Сербии 26 июля 1914 года красивым жестом полного единения патриотических сил России состоялось совместное заседание Государственного Совета и Государственной думы, на котором в ответ на пламенную речь председателя Думы Г.Д.Родзянко выступил государь. «Теперь оставалось лишь воевать или выпрашивать мир у готовых к войне соседей, которые за свое согласие на сохранение мира поставили бы России тяжелые условия и все же сохранили бы возможность возобновлять угрозу войной, когда им вздумается. Положение было таково, что приходилось принимать вызов», — по-военному четко заключил о возможности избежать войны бывший   военный министр Редигер. [17]

Далее события развивались с неотвратимой быстротой, последовала череда мобилизаций в странах участницах будущей войны, а после объявления Австро-Венгрией войны Сербии 28 июля 1914 года обмен уведомлениями о состоянии войны. Интересно, что 1 августа после объявления Германией войны России, министр иностранных дел Англии Грэй, страны-союзника по Антанте, обещал немецкому послу в Лондоне Лихновскому, что в случае войны между Германией и Россией, Англия останется нейтральной при условии, что Франция не будет атакована. [18]

Выпустив два Манифеста от 20 и 26 июля 1914 года об объявлении состояния войны России с Германией, которое считалось уже свершившимся фактом, Николай II (Ники) в переписке со своим кузеном Вильгельмом II (Вили) призывал того выступить не иначе, как посредником в деле сохранения мира, на что Вили 1 августа попросил Ники немедленно отдать приказ своим войскам воздержаться от малейшего нарушения границы, как единственного пути избежать неисчислимых бедствий.

В послании другому кузену королю Англии Георгу V от 2 августа 1914 года Ники выразил разочарование внезапным, по его мнению, объявлением войны Германией, что стало для него совсем неожиданным, так как он дал Вили заверения, что русские войска не двинутся до тех пор, пока продолжаются переговоры о посредничестве… «В этот торжественный час, я хочу заверить тебя, что я сделал все, что было в моих силах, чтобы предотвратить войну», — лицемерно и без тени смущения заключил Ники. [19]

С началом войны у германского посольства собрался немногочисленный митинг с портретами царя и прошло вялое шествие с флагами. Поддерживая патриотические настроения, царь обратился к народу с манифестом, подчеркнув традиционное миролюбие России и агрессивность Германии. В манифесте проводилась историческая параллель с войной 1812 года, войной народной и отечественной, однако, об истинных целях войны умалчивалось. В целом, для народных масс мотивация войны была непонятной и размытой. Большинство населения воюющих стран было уверено, что на них напал коварный враг.

Подобное творилось и в армии. За призывами первых приказов «Постоять за Отечество», «Победим как в 1812 году!» стояли неподготовленность умов народа, войск к неизбежной войне. В пропаганде использовались высокопарные лозунги и абстрактные выражения, газетные призывы не доходили до нижних чинов, они зачастую были неадекватны их низкой культуре, грамоте и примитивному мировоззрению и на практике сводились к общему лозунгу войны – «За победу во славу русского оружия и защиту славянства!».

Император, связанный союзническими обязательствами и личными обещаниями Французскому Президенту, 4 августа в день, когда германские войска вторглись в Бельгию, без тщательного планирования операций и подготовки стратегических резервов двинул войска в Восточную Пруссию две армии. Поначалу у Гумбинена была одержана первая победа, но затем немцам удалось воспользоваться несогласованностью в действиях обеих армий и ударить во фланг 2-й армии генерала Самсонова, разгромить два корпуса и пленить 2/3 их личного состава. Генерал Самсонов не смог пережить позора и покончил жизнь самоубийством. Третьего сентября 1914 года потерпела тяжелое поражение 1-я армия генерала Ренненкапфа и была вынуждена отойти на исходные позиции. На фоне бездарности русских генералов немцы оценили полководческое искусство своего генерала Гинденбурга производством его в генерал-фельдмаршалы и сооружением в честь победы на месте сражения Таненбергского мемориала.

Действия армий на Юго-Западном фронте против войск Австро-Венгрии были более успешными, и к 13 сентября фронт стабилизировался на расстоянии 120-150 километрах западнее Львова, что несколько сгладило пессимизм у населения за поражение в Восточной Пруссии, хотя после начала войны, прибывающие пополнения из внутренних областей России не понимали, какая война свалилась им на голову и всякий раз, размышляя о войне в окопах, говорили, что какой-то там эрц-герц с женой были убиты, а австрияки хотели обидеть сербов – отсюда и низкий моральный дух, солдат знал свой уезд, а не «Россию-матушку» — сетовал генерал Брусилов.

В обществе в первые месяцы войны сохранялась видимость единства и гражданского мира, даже стачечное движение шло на спад. Особенно сильны были патриотические чувства среди дворянства, купечества и мещан. Широко распространялись добровольчество, благотворительность, материальные сборы в пользу раненых и погибших, стремление военнослужащих в действующую армию из тыловых частей. С началом войны Российское общество Красного Креста сформировало 360 санитарных поездов и оборудовало 20 санитарных судов, не считая десятков госпиталей и больниц, подвижных лазаретов и передовых медицинских отрядов.

Воинствующий патриотизм владел чувствами большинства интеллигенции, а образ царя был его флагом. В Думе также царила патриотическая идиллия. Особую позицию занимали непримиримые противники самодержавия – социалисты. Они вели антиправительственную и революционную агитацию среди всех слоев населения и армейской массы на фронте и в тылу, организовывали стачечное движение. Если большевики были однозначно против войны, объявленной ими антинародной и империалистической, то меньшевики делились на оборонцев и интернационалистов.

Поначалу Верховным Главнокомандующим Вооруженными силами России был дядя царя великий князь Николай Николаевич, подготовленный и достаточно опытный военный, но не проявивший себя в военном искусстве и даже настаивающий в свое время вывести из подчинения министра обороны Генеральный штаб, упразднить Совет государственной обороны и устроить Комитет Обороны во главе с собою. Он, по оценке графа Витте, был из тех великих князей, кто не имел надлежащих заслуг и не нес за содеянное никакой ответственности. Затем в 1915 году, когда немцы значительно усилили своими войсками Восточный фронт, и начали наносить русским войскам одно поражение за другим Николай II, неоднократно заявлявший публично, что не собирается отсиживаться в тылу, и, не видя среди военачальников достойной замены великому князю, 10 августа 1915 года принял на себя обязанности Верховного Главнокомандующего, а ·начальником штаба Ставки был генерал М.В.Алексеев.

Боевой дух самодержца с издевкой описывал командующий Юго-Западным фронтом генерал А.А.Брусилов, к которому в одну из армий в Ровно прибыл государь. Угодливый льстец генерал Н.И.Иванов, состоящий при Ставке, видя, что в силу сильной облачности авиация не действует, уговорил командующего фронтом сопроводить Верховного Главнокомандующего и проехать в расположение 100 стрелковой дивизии и там по заранее подготовленному Госдумой постановлению и «просьбе всех войск фронта» вручить ему Георгиевский солдатский крест 4 степени, весьма почетную награду в высших военных кругах. Царь в смущении принял «неожиданную степень отличия», несказанно ею гордился и постоянно прикреплял ее на форменную одежду.

Конечно же, смена Главнокомандующего ничего не могла изменить и, по мнению начальника личной охраны царя генерала А.И.Спиридовича все стрелы осуждения за неудачи в ходе разгоревшейся войны полетели в личность самодержца, который ни по своей военной подготовке, ни по чертам своего характера, мягко говоря, должности не соответствовал. Тем более, что Совет Министров просил его не делать этого шага ввиду множества внутренних и внешнеполитических дел. [20]

Надежды на короткую и победоносную войну испарились, и с ее начала Россия потеряла убитыми 312 тысяч и пленными 1 млн. 548 тысяч человек. В этом же 1915 году в войсках стало катастрофически не хватать артиллерийских снарядов, винтовок и патронов к ним, а промышленность была не в состоянии покрыть их недостаток. Армия стала испытывать значительные трудности с продовольствием. Вся надежда была на поставки союзников.

Некстати пришелся скандал с военным министром Сухомлиновым, по должности непосредственно отвечавшим за снабжение войск и мобилизационные ресурсы. Любитель покутить и повеселиться, он был специально назначенным следствием уличен во взятках, бездействии в снабжении армии и даже в измене, а в июле 1915 года уволен со службы и предан суду. Заметим, что Николай II дал на это согласие и не перевел дело на бесконечный сбор доказательств, хотя сам факт недостойного поведения военного министра в его ближайшем окружении не сулил ему прибавления авторитета.

С целью успокоить общественное мнение в июле 1915 года царем было назначено Особое совещание по обеспечению действующей армии предметами снабжения с участием Государственной Думы и представителей крупной промышленности. Задуманное как единый действующий орган, это совещание в августе было назначено при четырех министрах, отвечающих за снабжение армии и флота[4].

В 1915 году Германия сосредоточила против России более половины своих дивизий, что предоставило союзникам по Антанте определенную передышку, но Россия в силу острого недостатка материальных средств уже не могла успешно противостоять противнику. Предпринятые в 1916 г. по просьбе союзников наступления Западного фронта в марте и июне завершились неудачами. Большие надежды подавал Юго-Западный фронт под командованием А.А.Брусилова, осуществивший успешный прорыв на Луцк, названный в последствии «Брусиловским», в результате которого было взято в плен 430 тысяч Австро-Венгерских войск. Но с прибытием 11 немецких дивизий, отсутствия стратегических резервов для развития прорыва, а также несогласованности действий с войсками Западного фронта, наступление захлебнулось и видимой стратегической выгоды не принесло. В поиске новых полководцев – спасителей Отечества в конце 1915 года был извлечен из исторического небытия отставной генерал А.Н.Куропаткин, в свое время отстраненный за неудачи в Маньчжурии в русско-японской войне, и после командования армией был назначен командующим Северным фронтом. Однако, после неудачного наступления под Ригой в 1916 году был снят и отправлен генерал-губернатором в Туркестан. Так что «русского Гинденбурга» из него не получилось, школа была не та.

Тем не менее, потерпев неудачи на своем Западном фронте, Германия к концу 1916 года почти израсходовала свои людские и материальные ресурсы и 12 декабря неожиданно предложила созвать мирную конференцию, но предложение государствами Антанты, в том числе и Россией, безусловно надеявшейся быть в числе победителей, было решительно отвергнуто.

Однако, затянутость войны «до очередного Рождества», неудачи на фронте, большие потери и обострение социальных противоречий, забвение либерализации в обществе вызывали рост антивоенных настроений. Война все с большей силой затрагивала в той или иной степени население страны и являла собою сильнейший стресс для общественного сознания. Патриотизм сменился тревогой за судьбу страны, начался поиск виновных и шпионов. В столице и ряде других городов прокатилась волна антинемецких выступлений и погромов. Общество начало движение к краху.

По планам Антанты Русской армии в 1917 году предстояло провести ряд частных наступательных операций и к весне перейти в решительное наступление силами Северного и Северо-Западного фронта и, казалось, ничто не могло этому помешать, так как считалось, что Россия находится в лучшем положении, чем остальные союзники, тем более получив от США и Франции очередной кредит на полмиллиона долларов. С этим утверждением, к примеру, согласен и современный историк С.В.Волков, утверждая, что по потерям Россия была в соотношении с Германией и Австро-Венгрией 1:1 и долей мобилизованных мужчин 39%, в то время как в Германии 81% и во Франции 79%.

Но, эти статистические выкладки не учитывали обширность территории и климатические условия страны, малочисленность городов, развитие транспорта, слабой механизации промышленности и сельского хозяйства, что требовало привлечения на производство одной единицы продукции живой силы в разы больше чем в странах Европы. К тому же, Россия просто не отошла после последствий Русско-Японской войны, из которой она вышла с отрицательным балансом по всем показателям. Обо всем этом докладывал на Думе депутат А.И.Шингарев в 1916 году. Его поддерживал военный историк Н.Н.Головин, утверждая, что к концу 1916 года страна исчерпала свой призывной ресурс. Мираж многолюдья в 167 млн. человек порождал неверную оценку, так как в России 10% населения составляли почти половину призванных трудящихся мужчин, а в Германии надо было призвать в два раза больше.

Военный ученый А.М.Зайончковский свидетельствовал, что, несмотря на достигнутую огромную численность, лучшую, чем за два года войны, в армии падала дисциплина, неисполнение приказов и распоряжений стало массовым явлением. В 12-й армии восстал и отказался идти в наступление 17-й сибирский полк. Восставшие выдвинули политическое требование о конституционном правлении с ответственным министерством (кстати, эта идея либерального толка носилась в коридорах Государственной Думы). Поддержали восставших и другие полки 2-го и 6-го сибирских корпусов и, в конечном счете, сорвали наступление армии и фронта.

В России распространялось массовое уклонение от призыва военнообязанных, и министр внутренних дел Ф.И.Кирбатов сетовал, что полиция не в состоянии справиться с массой уклоняющихся, прячущихся десятками тысяч в лесах и несжатом хлебе. С апреля 1916 года на фронте началось, помимо открытого братания с противником, массовое дезертирство. Начинает не хватать для пополнения действующих войск запасников, которых требовалось ежемесячно 300 тысяч человек и по докладу военного министра Д.С.Шуваева запасных батальонов численностью в полтора миллиона человек в России хватит лишь на полгода. По распоряжению генерала В.И.Гурко начали формироваться «третьи» дивизии, полки которых состояли из трех батальонов, вместо положенных по штатам четырех.

Большие потери нес офицерский состав, его потери на десять человек убитыми и ранеными были в два с лишним раза больше чем у рядовых. В пехоте, к примеру, было выбито более трети офицеров и некомплект пополнялся в основном за счет выпускников школ прапорщиков. Всего за войну из произведенных в офицеры 220 тысяч человек 80 тысяч поставили военные училища по ускоренной программе, 110 – школы прапорщиков, а остальные удостоились офицерского звания за боевые отличия. Но, несмотря на самоотверженность и отвагу у многих офицеров наблюдался отрыв от солдатской массы, а некоторые грешили грубостью и мордобоем и, наконец, почти все они были политически безграмотны перед любой пропагандой. А между тем, у немцев в 1916 году в оперативном штабе генерала Людендорфа было создано особое отделение пропаганды для воздействия на войска и население.

В русской армии в 1916 году стали массовыми случаи отказа солдат стрелять в неприятеля, что было первым шагом к братанию, которое к концу 1916 года стало массовым явлением. Распропагандированные идеями о мире полки отказывались идти в атаку. По воспоминаниям прапорщика-большевика Н.В.Крыленко на Юго-Западном фронте еще при Николае после первого дня Пасхи прекратилась стрельба, и не было такой силы, которая вновь бы заставила стрелять и, само собой, устанавливалось перемирие. Немцы не стреляли тоже, а отсюда уже один шаг до братания. Братание со стороны армии было таким же стихийным вторым шагом в ее самостоятельной борьбе за мир, как первым было ее нежелание наступать.

По оценке Н.Н. Головина и большинства мемуаристов того времени в 1917 год Россия вступила с выражением всеобщего недовольства, окончательного падения авторитета власти и деморализации страны, предчувствия надвигающейся катастрофы и слухами один мрачнее другого. Наиболее разлагаемым был Северный фронт ввиду близости Петрограда, оказавшегося затем главной движущей силой революции, в таком же разложении находились Кронштадт и Балтийский флот. [21]

Вполне исчерпывающую характеристику всем слоям русской армии конца 1916 года дал барон П.Н.Врангель. По его оценке, высший командный состав молча взирал на смену министров и непрекращающиеся конфликты между правительством и Думой, нетипичными общественными организациями вроде особых совещаний и комиссий, слухи о нравственном облике окружающих государя лиц. Все это не могло не волновать, одни жестоко страдали от роковых ошибок государя, другие, осознавая опасность развала, верили в возможность «дворцового переворота»… было также немало приемлющих революционные настроения. В Ставке не было единства и твердости, не отрешились и от личных интересов.

Новое офицерство не получило воинского воспитания и чуждые воинскому духу воспитателями солдат быть не могли… быстро падали духом, тяготились войной и совершенно неспособны были поднять дух своих солдат. Да и солдаты были уже не те… Немного было тех, кто втянулся в условия боевой жизни, основная масса несла иной дух – запасные и семейные забывали старую школу, мечтали о возвращении домой и жаждали мира. Но армия все-таки представляла грозную силу, дух ее был еще силен и дисциплина держалась крепко. [22]

Вполне разделял его оценку генерал П.П. Петров, отметивший, что в 1916 году Россия только что приближалась к потрясениям и армия была еще живым организмом больным только одной болезнью – хотели скорейшего окончания войны все, не исключая и офицерства, пораженческого духа не замечалось. Даже офицерство, впоследствии выявившее себя революционерами, исправно несли службу. В Петрограде не хотели революции, но на нее работали не столько профессиональные революционеры, сколько патриоты различных рангов Госдумы, нравственный авторитет семьи, Распутин. Государь не доверял докладам, революции в Госдуме не ожидали. [23]

Итак, Россия конца 1916 – начала 1917 гг. могла воевать, но желала мира. На первый план выходили не только миллионные потери войск, но и трудности, обрушившиеся на население. Нехватка рабочих рук до половины потребностей и продовольствия, расстройство транспорта, вынужденное отступление на линию Рига, Двинск, Брест-Литовск и далее на юг с потерей западных территорий, производящих около 300 миллионов пудов зерна, миллионы беженцев вызывали огромное раздражение в народе. В зиму 1916-1917 гг. Петроград и Москва получали треть необходимого хлеба и половину топлива. Именно поэтому председатель правительства предлагал выслать из Петрограда 80 тысяч солдат запасных полков и 20 тысяч беженцев. Так, что дело не только в первопричине по Н.Н.Головину и Ю.Н.Денисову считавших русский патриотизм более сырым, менее осознанным и «примитивным», чем, скажем, в западноевропейских странах и Америке и благодаря чему затем русская монархия рухнет с легкостью вместе с Верой в Царя и Отечество.

После неудач 1915 года царь с подачи своего окружения затеял бессмысленную кадровую чехарду и только в 1916 году заменил трех председателей правительства, среди которых Б.В.Штюрмер был заподозрен в заключении сепаратного мира с Германией, а князь Н.Д.Голицын, ничем себя не проявивший, стал известен заявлением о прекращении всякой помощи русским военнопленным, что само по себе должно было значительно уменьшить количество сдавшихся в плен. В каждом военном году поочередно сменили друг друга военные министры.

С изменением обстановки на фронтах изменялись взгляды политических партий и движений внутри страны. Главные по своему представительскому большинству правомонархическая и либеральная буржуазия, вдохновенно приветствовавшие начало войны, после поражений 1915 года встали в оппозицию к власти, а крайне правые партии кадетов и националистов, в том числе и в Думе, все еще поддерживали правительство. Большинством депутатов был создан «Прогрессивный блок», требовавший создания нового правительства доверия, как переходного на пути установления демократической республики законными средствами. В речи П.Милюкова в Государственной Думе в ноябре 1916 года впервые открыто прозвучало о недоверии режиму Николая II и царской семье.

Меньшевики своим шовинистическим крылом продолжали выступать за войну, но центристы были против и даже приняли участие в Циммервальдской и Кантальской мирных антивоенных конференциях. Война расколола одну из крупнейших партий, насчитывающей к 1917 году около 400 тысяч человек, партию эсеров, в которой лишь социал-шовинисты поддерживали ведение войны, да и «оборонцы» были за право России быть в числе победителей. Против войны и самодержавия выступали левые эсеры и в этом, пожалуй, они были более близки взглядам большевиков и именно это обстоятельство послужило началу их многолетнего совместного сотрудничества.

Партия большевиков, работающая в подполье и возглавляемая на родине Русским бюро ЦК, не изменила своим программным установкам поражения своего правительства в несправедливой, захватнической войне, превращения войны империалистической в войну гражданскую в целях установления диктатуры пролетариата. Непопулярные пораженческие лозунги, работа в подполье сказывались на росте рядов партии, насчитывающей в начале 1917 года по разным оценкам от 24-х до 40 тысяч членов, а Зиновьев как-то назвал цифру в 9 тысяч и, по-видимому, никто уже не скажет точнее.

В годы войны стало оформляться интернациональное движение партий, открыто и сообща выступающих против империалистической войны и со своими принципиальными программными установками по вопросам теоретического обоснования путей достижения социализма. В Швейцарии, в Циммервальде, 5 сентября 1915 года на международной конференции представителей партий и групп от Германии, Швеции, Норвегии, Польши, Латвии, Румынии, Италии, Франции, Швейцарии был принят манифест, выражающий интернациональную солидарность по вопросам установления мира без аннексий и контрибуций, борьбы всех против войны, отрицания какого-либо насильственного присоединения народов и признания их права распоряжаться своей судьбой. За российскую делегацию манифест подписали В.И.Ленин, П.Б.Аксельрод и М.А.Натансон [24] (П.Б.Аксельрод – один из лидеров меньшевиков, рассматривал конференцию как частное интернациональное совещание, а М.А.Натансон – эсер стоял на пораженческой точке зрения и считал, что революция в России возможна в случае поражения России в войне. – Прим. авт.).

На состоявшейся в 1916 году в деревне Кантале, там же в Швейцарии, второй конференции большинство партий откололось от социал-шовинистов и выступило с антивоенными заявлениями, но многие были против призывов большевиков превратить войну империалистическую в гражданскую, а «центристы» из меньшевиков во главе с Л.Б.Троцким – за отказ от классовой борьбы во время ведения войны.

Небезинтересно, что еще 23 февраля 1915 года в западных газетах был опубликован «германский план» по оказанию всемерного воздействия руководителям означенных иностранных контор в развитии социальных движений, сепаратизма и агитации в пользу разоружения и прекращения кровавой войны вплоть до развязывания гражданских войн. Таким образом, этот план предвосхитил мирные конференции и отправку в Россию в 1917 году эсеров и большевиков в целях дезорганизации внутриполитической стабильности своего восточного противника. [25]

Пожалуй, наибольшее влияние, чем все политические партии вместе взятые, на умы и общественное сознание населения России своей негативной стороной оказал «кружок» Распутина – великого российского шарлатана, злого гения императрицы, прикормленного и взращенного царской семьей.

Поначалу, державший себя скромно и известный только узкому кругу лиц, самых близких к семье, Распутин затем потерял всякое стеснение и стал панибратствовать даже с министрами, отдавать им указания, за неисполнение которых следовали упреки императрицы. Назначение и смену министров не без основания стали приписывать ему, ввиду его возможности оказывать протекцию, приемная проходимца была всегда полна народу. Грязь, окружавшая жизнь Распутина, его близость к императрице стала предметом всеобщего осуждения и крайнего возмущения. Ставленники придворного распутинского окружения председатель правительства Штюрмер, взяточник и казнокрад, аферист Тренев увольнялись с почетом. Вокруг престола делалось все, чтобы подорвать его доверие.

Ни неудачные две войны, ни ложная внутренняя политика, ни назначение министрами негодяев вроде Штюрмера и Сухомлинова не могли так подорвать исконное преклонение народа к царю и приверженность его монархическому образу правления как близость Распутина к царской семье и его влияние на дела государства. О необходимости устранить Распутина государю говорили многие, но без успеха. Убитого Распутина императрице могли заменить другие негодяи, а государь слушался ее во всем.

Военного министра Шуваева императрица невзлюбила, а попавший в начальники Генерального штаба Беляев угодил в министры, — с горечью констатировал П.Н.Редигер.

Еще более определенно высказался в «Очерках русской смуты» другой современник А.И.Деникин по поводу того, что царь противопоставил Отечеству слухи об измене императрицы и грязной роли Распутина, которые позже сыграли свою основополагающую роль. Убийство Распутина членами царской семьи – доказательство циркулировавших слухов. Дезорганизация в тылу, недостатки в снабжении, расстройство транспорта, озлобленная во всех кругах интеллигенция и с другой стороны отталкивание общественных сил самим правительством, министерская чехарда и самоничтожество выдвигаемых лиц на государственные посты – все это глубоко проникало в гущу солдатской массы и атрофировало в ней всякое чувство доверия и уважения к правительственной власти. Мистический ореол царской власти был разрушен.

Соратник А.И.Деникина по белому движению барон П.Н.Врангель был убежден, что последние годы царствования отшатнули от государя многих сынов отечества и государь своими руками подрывал престол и, присягнув новому царю, русские люди также продолжали бы служить царю и родине, умирать за Веру, Царя и Отечество. [26]

Весьма приближенный к царю, начальник его охраны А.И.Спиридович утверждал, что государя подробно информировали о надвигающихся событиях, его едва уговорили от участия в похоронах Распутина, на которых все-таки была императрица. За три недели начавшегося 1917 года царем было принято около сотни влиятельных чиновников, высших воинских начальников. Так, 7 января 1917 года, глава Государственной Думы М.В.Родзянко настаивал на смене правительства и замене его на правительство народного доверия во главе с лицом, которому может верить вся страна, необходимости устранения императрицы от государственных дел, а 9 января председатель правительства князь Голицын настаивал на диалоге с Думой и ходатайствовал об отставке министра внутренних дел А.Д.Протопопова. Об этом же просил брат Михаил Александрович. Ряд губернаторов и предводителей дворянств, даже из провинции, без стеснения говорили о потере престижа Царской семьи и открыто предупреждали о готовящемся перевороте. Царь намеревался вызвать в Петроград казачьи полки, но оказалось, что все казармы забиты запасниками и по городу поползли сплетни в предательстве казаков… Начавшиеся в феврале забастовки и различные собрания подогрел в своей речи эсер Керенский, заявивший, что разруха в стране не только дело министров, а той власти, которая их назначает. К большому сожалению, царь относился ко всему слишком спокойно. [27]

События февраля 1917 года на изломе исторических эпох России не только исключительны сами по себе, но в немалой степени взаимозависимы и взаимовлиятельны и поэтому более предпочтительно рассматривать их в строгом хронологическом порядке.

В январе командующий Петербургским военным округом генерал С.С.Хабалов обращался с требованиями к председателю Центрального Военно-промышленного комитета А.И.Гучкову обратить внимание на заявление рабочих о немедленном заключении мира, низвержении правительства, о необходимости заранее уведомлять о своих акциях, иначе последуют аресты.

Председатель Госдумы Родзянко 10 февраля был на приеме у царя с письменным докладом, в котором указал, что нельзя ставить во главу угла всяких Распутиных и вы, государь, пожнете то, что посеяли.

14 февраля в Петербурге бастовало 60 предприятий,  в Госдуме открыто высказывалось недоверие правительству, а А.Ф.Керенский на заседании Думы заявил, что война идет, не сообразуясь с положением страны, что терпение народных масс начинает истощаться и, обращаясь к власти, произнес: «…вы как страусы прячете голову под крылом и начинаете говорить, что кто-то и чего-то не хочет делать и что кто-то хочет предать страну».

14-15 февраля в забастовках приняли участие представители буржуазных партий и эсеры под лозунгами доверия Государственной Думе, а речь Керенского стала широко известна во всех кругах. [27]

18-21 февраля в городе начинаются и постепенно набирают силу забастовки и выступления, связанные с повышением цен на хлеб и основные виды продуктов. Толпы народа выходят на улицы в связи с нехваткой хлеба и продовольствия, следует локаут 40 тысяч рабочих Путиловского завода и их увольнение, что значительно усугубляет их недовольство властью.

20 февраля царь прибыл из могилевской Ставки в Петроград и министр внутренних дел Протопопов, информируя его об обстановке, докладывал, что все под контролем и в беспорядках виновна кучка негодяев во главе с Госдумой.

22 февраля царь вручил председателю правительства проект Указа о приостановке деятельности Госсовета и Госдумы с отсрочкой даты и спокойно уехал в Ставку, куда прибыл 23 февраля.

23 февраля началось с митингов и забастовок и появлением наряду с лозунгами «Хлеба!», антивоенными призывами, лозунгов «Долой самодержавие!». В волнениях участвовали 128 тысяч человек, произошли первые стычки с Петроградской полицией и казачьими частями. Для того чтобы купить 2 фунта черного хлеба надо было простоять в очереди 5-6 часов. В Петрограде с 21 февраля были введены хлебные карточки. Командующий войсками Петроградского округа Хабалов просил министра внутренних дел Протопопова выпустить воззвание к населению, что хлеб есть. Действительно, его запасы достигали на складах 500 тысяч пудов ржаной и пшеничной муки, но и надежд на их пополнение, по-видимому, не было и поэтому карточки ввел не кто иной, как генерал Хабалов, конечно же, не в целях спровоцировать хлебный бунт, как утверждают некоторые историки.

24 февраля в городе полный хаос, улицы запружены народом, бастуют более 214 тысяч человек от 224-х предприятий. В императорской опере забастовал хор. Градоначальник Петрограда доложил командующему Петроградским военным округом генералу С.С.Хабалову о полном бессилии в наведении порядка и предложил вызвать с фронта гвардейские и стрелковые полки, так как казаки отказались участвовать в разгоне демонстраций. В городе не вышли газеты и перестал работать телефон, были слышны выстрелы, избиты 28 полицейских.

Министр внутренних дел Протопопов доложил в Ставку о восстановлении спокойствия в столице, а военный министр Беляев телеграфировал царю о забастовках и беспорядках на почве недостатка продуктов.

25 февраля, несмотря на предусмотрительно выставленные военно-полицейские заставы, на улицы вышли более 300 тысяч человек из 431-го предприятия, появились первые жертвы среди демонстрантов, а командующий Петроградским военным округом доложил начальнику штаба ставки генералу Алексееву о волнениях из-за недостатка хлеба, появлении на улицах рабочих с красными флагами и лозунгами «Долой войну» и 200 тысячах бунтовавших.

Поздно вечером и заполночь на квартире председателя правительства князя Голицына состоялось заседание правительства, на котором обсуждалась ситуация в городе и вопрос о проекте царского Указа. Было решено ввести указ в действие и прервать заседания Госсовета и Госдумы и ввести в городе осадное положение. Князь Голицын голосовал против Указа и предложил министру внутренних дел и еще некоторым министрам подать в отставку.

26 февраля утром был опубликован царский Указ «О приостановлении занятий Государственного Совета и Государственной Думы до 1 апреля 1917 года», начались открытые столкновения демонстрантов с войсками и полицией. Генерал Хабалов доложил генералу Алексееву в Ставку о беспорядках в городе и гвардейских частях. В 22.41 М.В.Родзянко, председатель Государственной Думы, телеграфировал начальнику штаба ставки генералу Алексееву о том, что волнения носят стихийный и угрожающий характер ввиду недостатка хлеба по причине слабого подвоза муки, но главным образом выражается полное недоверие власти и неспособности ее вывести страну из тяжелого положения. Заводы, домны останавливаются по всей стране из-за недостатка топлива и сырого материала. Голодная и безработная толпа ступила на путь анархии стихийной и неудержимой, железнодорожный транспорт в полном расстройстве… Правительственная власть в полном параличе. России грозит унижение и позор, война не может быть победоносно окончена. Считаю единственно верным предложением лица, которому может верить вся страна которому будет поручено предоставление права составить новое правительство. Ходатайствую поддержать мое главное убеждение. Помогите вашим представительством спасти Россию от катастрофы. [28]

27 февраля председатель правительства князь Голицын информирует царя о том, что занятия Госсовета и Госдумы прерваны. Председатель Государственной Думы Родзянко телеграфирует об этом царю с большим сожалением, как упразднение последнего оплота правительства, беспомощного подавить волнения и предотвратить гражданскую войну. Он просил его немедленно издать манифест о назначении правительства народного доверия на началах его вчерашних предложений на имя начальника штаба Ставки.

В полдень военный министр доложил о прекращении волнений в войсках, а командующий Петроградским округом о беспорядках в гвардии. К вечеру тот же военный министр сообщил, что ряд частей присоединились к восставшим и необходимости прислать в Петроград надежные части, что совет министров признал необходимым объявить Петроград на военном положении и об этом уже приказано командующему Петроградским военным округом генералу Хабалову.

Происходит вооружение восставших в Семеновском и Измайловских полках, а в Литовском и Преображенских полках захвачен арсенал и началась раздача оружия восставшим, на сторону которых перешло 67 тысяч военнослужащих гарнизона, офицеры изгоняются из частей и разбегаются по домам, среди них есть погибшие и раненые. К вечеру город был полностью в руках восставших.

Великий князь Михаил Александрович по прибытию в Петроград и встретившись с Родзянко, в разговоре с генералом Алексеевым умолял передать царю уволить состав министров и поручить сформировать новое правительство из лиц облеченных доверием народа и власти, но Николай II, в свою очередь, передает через генерала Алексеева о том, что он знает как поступить.

Родзянко предлагает генералу М.Александровичу возглавить Петроградский военный округ с диктаторским полномочиями и отправить правительство в отставку, но получает отказ. Он же, получив информацию о намерениях государя выехать в Царское село, направляет генералу М.В.Алексееву начальнику штаба Ставки и Главнокомандующему Северным фронтом генералу Н.В.Рузскому телеграмму о критическом положении в России.

27 февраля царь назначает генерал-адъютанта Н.И.Иванова, находящего при Ставке, Главнокомандующим Петроградского военного округа с чрезвычайными полномочиями и с подчинением ему всех министров и выделением в его распоряжение надежных войск из всех фронтов численностью в 50 тысяч человек.

В 14.30 27 февраля в Государственный Совет поступает сообщение о создании на частном совещании Государственной Думы по представлению совета старейшин Думы Временного Комитета во главе с председателем М.В.Родзянко для водворения порядка в Петрограде и сношений с лицами и учреждениями. В его составе М.Родзянко – октябрист, В. Шульгин – националист и монархист, В.Львов – центрист, И. Дмитриев – октябрист, С.Шидловский – октябрист, М.Караулов – октябрист, А.Коновалов – трудовая группа, В.Ржевский – Прогрессивный блок, П.Мишанов – кадет, Н.Некрасов – кадет, А.Керенский – трудовик, Н.Чхеидзе – социал-демократ. Временный комитет Государственной Думы к полуночи взял власть в свои руки и издал приказ войскам Петроградского гарнизона и воззвание к населению города, в которых объявил, что в целях преодоления разрухи, вызванной мерами старого правительства, взял в руки восстановление государственности и обеспечения порядка, телеграфировал об этом во все города России и призвал соблюдать спокойствие.

Временный комитет учредил институт военных комиссаров и комиссаром по военному министерству был назначен А.И.Гучков, В.В.Шульгин по Петроградскому телеграфному агентству, А.А.Бубликов по железнодорожному транспорту, профессор Д.Д.Гримм комиссаром по делам Госсовета. Им также была избрана военная комиссия во главе с полковником Б.А.Энгельгартом, который известил в части гарнизона об ответственности офицеров за контрреволюционные действия вплоть до смертной казни. Энгельгардт был также назначен комендантом Таврического дворца, охрана которого была поручена солдатам Преображенского полка по решению встречи представителей восставших солдат около часа ночи с председателем Государственной Думы М.В.Родзянко и депутатов A.Ф.Керенского, А.И.Скобелева, Н.С.Чхеидзе.

К вечеру, по свидетельству А.Керенского, во всех частях перешедших на сторону революции, не осталось офицеров, а в Думе не нашлось ни одного офицера, у которого бы хватило бы смелости и здравого смысла взять на себя командование гарнизоном, как это сделал в Москве полковник Грузинов. Далее он вспоминал, что городская дума Петрограда не имела понятия об общественных организациях и неспособна была учесть их мнение и поэтому «группки социалистических партий», случайно оказавшихся в Петрограде в день революции обратились к опыту Совета созданного в Петербурге осенью 1905 года и создали Петроградский совет рабочих депутатов. Здесь А.Керенский лукавит, как и П.Милюков, лидер партии кадетов, приписывая идею создания совета только социалистическим партиям и пытаясь представить совет как некое временное образование или извлеченное к случаю из истории. Это касается его упоминания о рабочей группе центрального военно-промышленного комитета, созданного меньшевиками в 1915 году,  арестованной по приказу министра внутренних дел В.Д.Протопопова 7 февраля 1917 года и освобожденной 27 февраля. Вряд ли членов этой группы в заточении осенила идея совета?[5]

Что касается Петросовета, то 27 февраля днем на собрании восставших рабочих, солдат и представителей Госдумы на Таврической площади было решено избрать Петроградский Совет рабочих депутатов и его исполком во главе с меньшевиком Н.С.Чхеидзе и его заместителем A.Ф.Керенским с депутатами Госдумы и также членами ее Временного Комитета. Так, вполне очевидно, что образование Петроградского Совета рабочих депутатов явилось, в решающей степени, от меньшинства Госдумы в противовес Временному Комитету, в составе которого имели большинство представители Прогрессивного блока. Думается, этого не забыл Керенский и мог бы пояснить о создании Совета более подробно. Первое заседание Совета состоялось поздно вечером в Государственной Думе, для чего им любезно было выделено помещение с ведома Родзянко. На заседании присутствовало 40 человек, и был избран состав временного исполкома Совета в количестве 11 человек, куда вошли лишь два большевика — П.Г.Залусский и А.Г.Шляпников, входивший в русское бюро ЦК Российской Социал-демократической партии.

Исполком Петроградского совета рабочих депутатов принял воззвание к рабочим и солдатам Петроградского гарнизона и предложил выбрать в Совет представителей рабочих от заводов по одному делегату на 1000 человек и по одному солдатскому депутату от линейной роты. Пленарное заседание назначили на 28 февраля.

В конце суток 27 февраля царь в догонку к своей телеграмме генералу Иванову, ранее назначенному им с чрезвычайными полномочиями в Петроград, требует недопустимости перемен, а генерал Рузский докладывает в Ставку о телеграмме, полученной от Родзянко.

28 февраля шли переговоры генерала Алексеева с Голицыным, генералом Рузским о составе высылаемых войск генерала Иванова, который в свою очередь телеграфирует Рузскому о своем выезде из Могилева и намерении прибыть в Царское село 1 марта, а у Алексеева просит, чтобы все министры исполняли его требования. Алексеев доводит просьбу до военного министра Беляева.

Царю в Могилев приходит, наконец, телеграмма от Государственного Совета с приложением списка нового кабинета, о тяжелом положении в столице и желании масс народного представительства, о том, что дорог каждый час и дальнейшие колебания и отсрочки грозят неисчислимыми бедами. В числе подписавшихся старый знакомый Меллер-Закомельский и, уже назначенный комиссаром по военному ведомству, член Госсовета Гучков.

Военный министр Беляев докладывал Алексееву о том, что войска под воздействием пропаганды перешли на сторону мятежников и спасение в скорейшем прибытии войск Иванова. Хабалов сообщил Алексееву об аресте министров, отсутствии продовольствия и о переходе города под власть мятежников.

Генерал Алексеев телеграммой №1813 доводит до Главнокомандующих фронтами о бунте в Петрограде и осадном положении в городе, убытии царя в Царское Село в ночь с 27 на 28 февраля. Работа Совета министров, видимо, прекращена, войска перешли на сторону революции и Хабалов власть удержать не может. В Госдуме избирают совет партий и представителей от мятежных войск. Далее он напомнил о верности присяге и важности обеспечения железнодорожного движения. В Петрограде ждут приезда его величества, а в Царском Селе генерала Иванова.

В 21.50 Алексееву доложили по радио от командующего Балтийским флотом о формировании Временного правительства.

Этого же дня, 28 февраля в Петрограде Родзянко приветствовал у Таврического дворца части перешедшие на сторону революции. Временный комитет Госдумы направляет своих комиссаров на работу. Комиссар Шульгин с красным флагом и группой революционных солдат поехал брать русскую «Бастилию», Петропавловскую крепость и выпустил оттуда 19 солдат – Павловцев, арестованных за участие в беспорядках. Комиссар Гучков по военному ведомству требует от заместителя военного коменданта надежных войск для защиты от произвола, а Бубликов, комиссар по железнодорожному транспорту, выехал для перехвата эшелонов с войсками следующих с фронта в Петроград.

28 февраля произошли выборы в Петроградский Совет рабочих депутатов. Исполком направил распоряжение о назначении районных комиссаров для установления народной власти в Петрограде и избрании районных советов депутатов и организации народной милиции. В состав исполкома вводятся еще два большевика – В.М. Молотов и К.И. Шутко. Вечером состоялось пленарное заседание Совета с избранными представителями рабочих фабрик и заводов, а также подтверждено участие в работе Совета солдат и таким образом солдаты, в спешке «забытые» думцами при организации Совета, появились в его названии Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Инициатива слить воедино революционную армию и пролетариат столицы,  создать единую организацию «Совет рабочих и солдатских депутатов» принадлежала вооруженным представителям Волынского, Павловского, Литовского полков, которые выступили на пленарном заседании Совета с приветствиями.

28 февраля вечером министр внутренних дел Протопопов добровольно явился к Таврическому дворцу, сдался под арест и после беседы с Керенским был заключен в Петропавловскую крепость.

Царский эшелон по пути движения в Царское Село на станции Дно был остановлен немногочисленным пикетом во главе с комиссаром Временного комитета по железнодорожному транспорту Бубликовым. Охрана царя не рискнула обезоружить восставших и государь, понимая, что не сможет проехать далее, туда где его ждет любимая Александра Федоровна и совсем не желают его видеть предавшие гвардия и войска, вместе с бунтовавшими горожанами, приказывает двигаться в Псков, в штаб Главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала Рузского. Правда, находятся в оправдание «гвардейцев» суждения вроде тех, что это была совсем не гвардия, а запасные гвардейские батальоны, но запасной гвардии не бывает ни в одной армии мира, тем более, что в 1905 году марш гвардейцев-преображенцев уже называли «русской марсельезой».

1 марта 1917 года в 5.31 Родзянко, зная, что царь выехал из Могилева, телеграфирует генералам Алексееву и Рузскому в Могилев и Псков о переходе правления к Временному комитету Государственной Думы и необходимости опубликования царем Манифеста о создании правительства народного доверия.

Утром Родзянко участвовал в переговорах с лидерами исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов Н.Чхеидзе, Ю.Стекловым, Н.Соколовым, явившимся на заседание Временного комитета, и принимается решение о создании и составе Временного правительства. Временный комитет решил не разоружать восставшие части и не выводить их из столицы, поручил Родзянко вести переговоры с царем и возглавить делегацию для выезда в Ставку вместе с Гучковым и Шульгиным, а также постановил, что Николай должен немедленно отречься от престола в пользу сына при регентстве брата князя Михаила Александровича, о чем немедленно было сообщено в Могилев и Псков.

Царь, уверенный, что генерал Иванов с войсками прибыл Царское Село, просит его до своего приезда ничего не предпринимать.

На станцию Дно прибыл с батальоном Георгиевских кавалеров генерал-адъютант Н.И.Иванов и, лично предъявив ультиматум пикетчикам, разоружил их. Затем он беспрепятственно прибыл в Царское Село, где его ждала телеграмма от царя с приказом не предпринимать никаких действий и, получив приказ царя, оставляет свои войска, двигающиеся к Петрограду, на станции Вырица и, тем самым, единственно возможная попытка силами корпуса фронтовиков генерала Иванова навести порядок в столице не удалась.

В 20 часов вечера царский эшелон прибыл в Псков, где генерал Рузский ознакомил его с известиями, поступившими из Петрограда.

В 22 часа генерал Алексеев уведомил Председателя Временного комитета Госдумы о том, что армия будет предана России и выполнит свой долг до победы над врагом.

В 22.30 в Псков поступает телеграмма от генерала Алексеева №1865, в которой он извещает, что Родзянко не может остановить волнения в Петрограде и умоляет соизволить царя на немедленное опубликование манифеста об образовании ответственного министерства народного доверия и поручить это Родзянко. Следует заметить, что слово «умоляю» затем уважаемому генералу будут долгое время припоминать многие исследователи и сослуживцы как давление на царя, повлиявшее на его отрешение от престола.

Почти в то же время как поезд государя искал свой путь на Петроград, произошло событие, на первый взгляд для многих не очень-то знаковое, но по своему воздействию на армейские и флотские массы оно явилось бурным и разрушительным потоком пьянящей гражданской вольницы, сметающей на своем пути все вехи фронтового армейского единения и уклада военной жизни. Причем, произошло все настолько быстро и неожиданно для всех, что сделать что-либо или исправить, разъяснить истинные цели и мотивы, оказалось невозможным. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов принял и издал приказ №1, который многими описывается в литературе неоднозначно, а кое-кем представляется случайным недоразумением, случившимся по воле прорвавшихся в Совет с улицы солдат.

Как свидетельствовал позднее полковник Б.А.Энгельгарт, бывший депутатом Госдумы, комендантом Таврического дворца и председателем военной комиссии Временного комитета, следователю Н.Д.Соколову, расследовавшему убийство царской семьи, к нему обратились несколько солдат и гражданских лиц с просьбой оказать помощь в разработке некого, то ли приказа, то ли иного документа, отражающего элементы демократии и свобод, вовсю властвовавших в городе, для солдатских масс. Энгельгардт отказался, так как пробыл председателем комиссии Временного Комитета всего один день и, поскольку существовала уже общественная военная комиссия при военном министерстве под председательством А.Гучкова и с назначением его комиссаром Временного комитета в военное министерство именно, он должен был разрабатывать приказ, хотя Гучков попросил Энгельгардта продолжать работу в комиссии и даже замещать его, но последний считал в случае поступившей к нему просьбы неэтичным принимать решение за председателя. Остальные члены комиссии офицеры Потапов, Пальгинский и Козловский последовали его примеру. Сам Гучков занимался, по его мнению, более важными делами и весь день метался между Варшавским и Балтийским вокзалами, чтобы предупредить о войсках посланных царем для усмирения восставших и вечером убыл в Псков.

Тогда авторство перешло к сугубо гражданскому человеку, близкому знакомому Керенского адвокату Н.Д.Соколову, члену исполкома Петросовета. Работа над текстом продолжалась до глубокой ночи, и готовый текст был утвержден Советом и тут же по распоряжению генерала А.И.Верховского отпечатан в количестве 9 млн. экземпляров. Изложенные в приказе №1 , касающимся якобы войск Петроградского гарнизона, демократические положения посягнули на самое святое в армии – единоначалие, безусловное подчинение подчиненных приказам старшего начальника, а так же уважение младших старших по должности и воинскому званию вне зависимости от своих симпатий. Приказ быстро стал известен во всех фронтах, крепостях, гарнизонах и кораблях благодаря солдатской солидарности телеграфистов, телефонистов и фельдъегерской службе.

Князь Г.Е.Львов вспоминал, когда 2 марта Соколов явился с текстом уже опубликованного приказа Петросовета к членам Временного комитета, Милюков назвал приказ просто невозможным и определил его как измену Родине. Керенский решил быстро прекратить горячие обвинения автору приказа, предложил всем помолчать и увел Соколова за дверь. Кстати вскоре сам Соколов ощутил вкус солдатской вольницы, когда в одном из выездов на фронт стал призывать солдат к исполнению воинского долга, был ими жестоко избит, находился без сознания несколько дней и, как подтверждал А.Блок, еще долго носил на голове повязку.

Работа над приказом положила начало недомолвкам между Временным комитетом и Петросоветом, на что убывшие к царю комиссары Гучков и Шульгин также не уведомили Петросовет о своем выезде.

2 марта в 2 часа ночи царь пригласил генерала Рузского и известил его о своем согласии пойти на уступки и поручил именно ему, а не членам своей свиты, переговорить с Родзянко. В этом судьбоносном для монарха разговоре после 3-х часов Родзянко проинформировал, что в связи с обстановкой во взбунтовавшем Петрограде и ненависти к династии, дошедшей до крайних пределов, приезд монарха невозможен и все складывается к отречению в пользу сына, а прибытие фронтовиков генерала Иванова приведет к междоусобному сражению между войсками и главное, если переворот будет добровольным и безболезненным, тогда все решится в несколько дней. Рузский в беседе с журналистом В.Самойловым вспоминал, что хотел сам проинформировать немедленно государя, но его не впустили в вагон монарха и тогда он на свой страх и риск проинформировал о разговоре с Родзянко генерала Алексеева и Главнокомандующих фронтами и флотами. Генерал Алексеев – начальник штаба Ставки в Могилеве, получив известие от Рузского из Пскова, немедленно запросил от Главнокомандующих фронтами и флотами их мнение по поводу сложившейся обстановки в Петрограде и возможного отречения царя от престола.

Именно этой телеграммой, по мнению генерала из штаба Рузского С.Н. Васильчикова, Алексеев оказывал давление на царя в пользу его отречения и сгоряча, поверив информации Родзянко, переданной из Пскова, посоветовал царю отречься от престола, а также склонил к этому Главнокомандующих. При всем уважении к генералу Васильчикову и считавшим так же его современникам, вряд ли генерал Алексеев мог как-то влиять на обстановку и решение государя, находясь на сотни километров от него, он лишь как военный профессионал в должности начальника штаба, проинформировал Главкомов об обстановке и запросил их предварительное мнение по поводу возможного отречения.

2 марта в 10 часов, как вспоминал генерал Рузский, он явился с докладом к государю вместе со своим начальником штаба генералом Даниловым для «большего доверия» и проинформировал о переговорах с Родзянко. Позже царю доложил генерал Алексеев о том, что все Главнокомандующие фронтами и флотами подтвердили свое согласие на возможное отречение монарха за исключением командующего Черноморским флотом вице-адмирала А.В.Колчака и командующего русскими войсками в Румынии. Царь был готов отречься от престола в пользу своего сына в присутствии председателя Госдумы Родзянко.

В 15 часов царь согласился на отречение и заявил, что акт им подписан в пользу сына. Генерал Рузский подчеркивал, что царь был спокоен и взирал на происходящее вполне равнодушно. Рузский, выйдя из вагона с текстом телеграммы, узнал, что комиссары Временного комитета Гучков и Шульгин выехали в 15.35 из Петрограда и уже на пути в Псков, вернулся обратно и доложил обь этом Царь был доволен известием и, видимо, еще на что-то надеялся.

Около 22 часов прибывших комиссаров пригласили в вагон к царю, где Гучков проинформировал об обстановке в Петрограде и сообщил, что Родзянко не приедет. Царь в присутствии комиссаров подписал новый текст отречения в пользу брата Михаила Александровича ввиду тяжелой болезни сына. При этом он был замкнут и угрюм, видимо, на него повлияло известие о переходе его личного конвоя, тоже гвардейского, на сторону восставших войск. Первый экземпляр текста под роспись был вручен Гучкову  а второй взял генерал Рузский.

Таким образом, в течении 2 марта царь последовательно подписал манифест в пользу правительства народного доверия, отречение в пользу сына и затем в пользу князя Михаила Александровича. Все происходило в его вагоне, и никто на него не давил, никто ни на чем не настаивал, судьба монархии была решена без всякой борьбы простым росчерком пера. Своим последним решением монарха, как Верховного Главнокомандующего, было назначение на эту должность великого князя Николая Николаевича.

Через полчаса после отъезда комиссаров Временного комитета царский эшелон, а вернее сопровождение бывшего монарха, двинулось в сторону Двинска в Ставку. Не безынтересно, верил ли сам Николай в будущее отречения в пользу своего брата Михаила Александровича, которого ранее своим указом лишил права престолонаследия за морганистический брак с женой офицера гвардии и выслал за пределы России? Подлежит также сомнению факт сокрытия генералом Алексеевым акта отречения царя в пользу сына после решения о престолонаследии Михаилом Александровичем, который якобы был показан гораздо позже генералу А.И.Деникину, так как после отъезда из Ставки 28 марта царь встретился с Алексеевым 4 марта и даже, если какая-то бумага была, то она уже ничего не решала и не представляла никакого интереса.

Уже упоминавшийся современник произошедшего переворота, генерал А.Ф.Редигер, считал, что во всех произошедших бедствиях виновен Временный комитет Государственной Думы и лично Родзянко, так как именно они встали во главе революционного движения, именно они содействовали ему, а затем отошли в сторону и именно поэтому начальник штаба Ставки генерал Алексеев и Главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский не поддержали царя, так как видели во главе движения избранников народа и то, что это движение отвечает воле народа и именно поэтому царь так легко уступил, и революция победила так быстро и легко. Но, это лишь всего частное мнение человека, от которого тогда уже ничего не зависело.

Независимо от событий в Пскове, 2 марта, в Петрограде думским заговорщикам удалось окончательно закрепить переворот. Еще с вечера в думе начались напряженные переговоры членов Временного комитета с Петросоветом об образовании Временного правительства во главе с, ранее намечавшимся главою правительства народного доверия, князем Г.Е.Львовым, единственной кандидатурой, которая, как оказалось, устраивала всех и большинство Думы, членов Временного комитета, Совета рабочих и солдатских депутатов и даже Родзянко, который втайне надеялся возглавить власть. При этом Петросовет, ввиду буржуазного характера революции, решил своих представителей в правительство не посылать за исключением А.Керенского, успевшего уже выступать посредником между народившимися двумя ветвями власти. По пренебрежительному мнению П.Милюкова, отсутствие представителей Петросовета в правительстве произошло ввиду отсутствия в стране их организации и единомышленников, в чем он очень сильно ошибался.

По вопросам гражданских свобод, отмены всех сословных, вероисповедальных и национальных ограничений, созыву Учредительного собрания, которое должно было установить форму правления в стране, и, даже весьма популярной идее о выборности офицеров в армии, было достигнуто общее мнение и признавалась необходимость пресечения разъединения и анархии, бесчинств и грабежей. Для разрешения разногласий была создана «контактная комиссия».

Около трех часов дня 2 марта 1917 года для собравшихся в колонном зале Таврического дворца было объявлено о составе Временного правительства и участи монархии в России, так как никаких надежд на ее сохранение в России восставшие Петрограда, Госдума, Временное правительство и Петросовет уже никому дать не могли, а комиссаров Гучкова и Шульгина, прибывших из Пскова с отрешением царя в пользу брата и с пафосом объявивших об этом встречавшим на вокзале, пришлось срочно укрыть от разъяренной толпы. Оставалась самая малость от власти. После бурного обмена мнениями прибывших Гучкова и Шульгина, Керенского, Милюкова, князя Львова и после беседы один на один с Родзянко, Михаил Александрович 3 марта принял решение об отказе от власти в пользу Учредительного собрания. Сразу же на квартире, на Миллионной улице, приглашенными юристами Набоковым и Нольде был написан и заверен акт отречения, возражал против только князь Львов, видимо, проявляя благородство по случаю назначения самого председателем Временного правительства.

Великого князя Николая Николаевича, которому как Верховному Главнокомандующему стихийно присягнули уже на верность полки и дивизии и исправно докладывал начальник штаба Ставки генерал Алексеев, уговаривать не пришлось. По получении им в Ростове, по пути в Ставку, письма от князя Львова с настоятельной рекомендацией оставить пост, Николай Николаевич незамедлительно это и сделал. Верховным Главнокомандующим был, вполне ожидаемо, назначен лояльный к произошедшим переменам генерал Алексеев, первоначально вполне устраивавший Временное правительство, военного министра Гучкова, генералитет и армию.

Разлившиеся по проспектам и улицам Петрограда бурные потоки солдатской и матросской вольницы обрушились разрушительными волнами ненависти и дерзости нижних чинов к офицерскому составу. Вслед за вышедшим приказом Петросовета №1 положение офицеров становилось невыносимым, солдаты и матросы вели себя по отношению к ним по- хамски и разнузданно, нагло надсмехались и веселились, не отдавая воинскую честь. Многие офицеры, опасаясь произвола, прикрепляли к шинели красные бантики. Позорную страницу черного беспредела открыл Балтийский флот, отметившись расправой толпы матросов над главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором Кронштадта вице-адмиралом Виреном, растерзав его на Якорной площади, якобы за придирчивость и взыскательность. Затем на линкоре «Андрей Первозванный» был убит вахтенный офицер Бубнов, запретивший замену Андреевского флага на красный, были застрелены начальник бригады линейных кораблей адмирал Небольсин, начальник штаба Кронштадтского порта адмирал Бутаков, командующий Балтийским флотом адмирал Непенин, командир Свеаборгской крепости генерал-лейтенант Протоконев, командир линейного корабля «Император Александр» капитан 1 ранга Повалишин, командир крейсера «Аврора» капитан 1 ранга Никольский и многие другие. К 15 марта расправы были учинены над 140 офицерами, при общих потерях Балтийского флота в первую мировую войну в 245 офицеров.

Затем эти позорные явления перекинулись и на Сухопутные войска, где офицеров подвергали избиениям, срывали погоны с плеч и также убивали за попытки восстановить порядок на боевых позициях. Были убиты генералы Любицкий и Магден, полковники Михайлов и Эгерштред, подполковник Рыков, ротмистр Клейнмихель и многие другие.

А.Керенский, вспоминая об этом, о сотнях заключенных в тюрьмы, писал о том, что исполком Петросовета осудил расправы над офицерами и действия смутьянов и демагогов и, что после заявления офицеров Петроградского гарнизона о поддержке революционной Думы напряженность спала… Он добавил, как лично освободил из тюрьмы Кронштадта 10 из 19 арестованных офицеров. При этом, ничего не говорил двуличный революционер о конкретных мерах, принимаемых Временным правительством и Петросоветом к насильникам, о том, что это были за люди, каким партиям принадлежали… [29]

К большому сожалению единичными оказались примеры иного рода, когда после извещения о государственном перевороте 28 февраля 1917 года, последовал призыв Самарского комитета народовластия и совета рабочих депутатов к офицерам оставаться на своих местах… Порядок теперь более необходим, чем когда-либо. [30]

Еще 3 марта 1917 года генерал Алексеев в телеграмме князю Львову подчеркивал, что надо принять все меры к сохранению дисциплины и уважения к власти и, если это будет нарушено, неминуема катастрофа и гражданская война. Но, к сожалению, в горячке происходящих событий и опьянения заговорщиков от свалившейся на них власти никто его не услышал.

По-видимому, причины этих позорных явлений лежали не только в безнаказанности непосредственных виновников преступлений, всеобщей ненависти, охватившей солдатские и матросские массы к царскому режиму, ввергнувшему Россию в затяжную войну, к офицерскому корпусу, считавшегося верными слугами его императорского величества, но и в недальновидности и ограниченности тех лиц, инициировавших издание документов и распоряжений, не предполагая их губительных последствий.

Нельзя не согласиться с мнением Н.Н.Головина, считавшим, что именно в это время начался разрыв между двумя лагерями – офицерами и массами солдат, несмотря на то, что они плечо к плечу храбро сражались на фронте, причем офицеры погибали чаще и гораздо реже сдавались в плен. В последующем этот разрыв разделил их на «красных» и «белых». Бессодержательными и весьма односторонними выглядят попытки аргументировать этот разрыв только лишь потерей кастовости офицерского состава из-за массового их производства в звание после окончания школ прапорщиков, поскольку они воевали так же храбро, имея военное училище за спиной или дворянское происхождение. Факты грубости и рукоприкладства, запрещенные воинскими уставами и осуждаемые большинством офицеров, носили сугубо персональный характер и могли рассматриваться лишь в качестве частных причин.

Любое желание сохранить боеспособность армии и флота наталкивалось на психологически враждебное отношение солдат и матросов. Оно  усугублялось начавшейся чисткой офицерского корпуса за непринятие энергичных мер по восстановлению порядка и боеспособности войск, которую инициировал военный и морской министр Гучков и его помощник генерал Поливанов. В апреле – мае было уволено около 150 генералов и старших офицеров, среди которых были 70 командиров дивизий.

На фоне установившегося затишья на фронте в первых числах марта основным лейтмотивом большинства переговоров генерала Алексеева с военным министром и председателем Временного правительства являлись сведения с фронтов о нарушении порядка, появления в расположении действующей армии самозваных команд с мандатами Временного правительства и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, вносящих смуту в солдатские ряды, и их разоружения, всевозможных уполномоченных подвергающих аресту офицеров и оскорбляющих георгиевских кавалеров, создаваемых солдатских комитетах. Он просил предварительно согласовывать со штабами прибывающих на фронт лиц и команды, и экстренного приезда авторитетных правительственных комиссаров в целях успокоить войска и нравственно влиять на них, для организации совместной работы с союзниками для борьбы с врагом, скорейшего назначения комиссара Временного правительства для пребывания в Ставке и установления деловой связи между штабом и правительством. Генерал Алексеев сообщал, что приказ №1 оценивается всеми как злобная провокация и особенно пункт 7, касающийся взаимоотношений между солдатами и офицерами. Он докладывал, что избрание новых начальников несет прямую заразу разложения и такие реформы необходимо проводить после войны до победного конца, на продолжении которой настаивал генерал Жанен, начальник французской миссии в России.

Временное правительство поначалу очертило свою власть до созыва Учредительного собрания и многие его члены считали, что освобождение России от царского гнета само по себе вызовет энтузиазм в стране, отразится на боеспособности армии. Так же считали и союзники нового правительства и 9 марта о признании русского переворота заявили американцы, 11- го Франция, Англия и Италия, а затем к ним присоединились Бельгия, Сербия, Румыния, Япония и Португалия. Немцам и австриякам оставалось надеяться и не без основания, что смута приведет армию России к развалу и выведет ее из состава Антанты.

Верховный Главнокомандующий, разочаровавшись получить от Временного правительства хоть какую-то помощь в стабилизации положения в армии, 11 марта в телеграмме Главнокомандующим фронтами откровенно заявил, что Временное правительство не имеет реальной силы, а поэтому рассчитывать на его помощь в борьбе с пропагандой невозможно и предложил им стать на путь компромиссов с создающимися помимо воли командования солдатскими комитетами и введения в их состав офицеров. Затем, 30 марта он своим приказом ввел временное положение «Об участии членов действующей армии и флота в усилении боеспособности армии и флота и войны до победного конца». Так он сформулировал роль армейской общественности – солдатских комитетов в воюющей армии.

Генерал Алексеев видел и чувствовал, как обессилевает мощь и рушится боевой дух армии, и на инициированном им самим съезде Союза офицеров армии 17 марта он не возразил против, казавшейся тогда утопической идеи, заключения мира без аннексий и контрибуций. Съезд отметил упадок военного духа, бесчисленные случаи братания с врагом, падение дисциплины и коллективное обсуждение приказов, сведение авторитета офицеров к нулю ввиду недоверия к ним солдатской массы и потребовал трезвого взгляда на оценку противника и восстановления власти офицеров и дисциплины.

В письме Верховного главнокомандующего генерала от инфантерии М.В.Алексеева военному министру А.И.Гучкову от 16 апреля 1918 года говорилось о постепенном разложении армии, непрекращающемся дезертирстве, падении дисциплины ввиду безнаказанности, низком авторитете офицеров, их незаслуженных оскорблениях и насилии над ними, развитии националистских настроений, не допускающих наступательные действия и отказ солдат от подготовки к ним. Главная причина, по его мнению, — пораженческая пропаганда и литература, преступная пораженческая агитация германцев. «Разложившаяся армия – не армия, а вооруженная толпа, страшная не для врага, а для своего народа и для той свободы, которую он только что завоевал», — писал Алексеев. Недовольство генерала Алексеева было услышано, и 21 мая он был смещен с поста и новым Верховным Главнокомандующим вооруженными силами России стал легендарный генерал А.А.Брусилов.

Еще раньше понял факт неминуемого разложения армии военный министр А.И.Гучков, человек с сильным и напористым характером, активно участвующий в свержении царизма, хотя еще в 1915 году бывший ярым сторонником конституционной монархии, и 21 апреля добровольно ушедший в отставку, передав свой пост амбициозному А.Ф.Керенскому. В телеграмме в войска Гучков объяснил свою отставку условиями, которые грозят роковыми последствиям армии и флоту, свободе и самому бытию России. [31]

В стране после «медового» месяца новой власти, щедро раздававшей всевозможные права и свободы и превратившейся, по ее мнению, в одну из самых свободных стран Европы, обострился до предела конфликт между трудом и капиталом. Промышленность ввиду громадных обложений со стороны государства и многочисленных экономических трудностей, ввиду крайнего недовольства пролетариата оказалась на грани остановки. Тут уместно привести слова современного писателя Ю.Полякова, вполне подходящие и к 1917 году: «…гуманитарная интеллигенция не смогла предложить взамен обветшалым идеалам ничего, кроме слов о свободе слова и общечеловеческих ценностях». [32]

Временному правительству, как и прежней монархии, так и не удалось решить главный вопрос – вопрос о войне и именно в этом, а не в том, что оно было не в состоянии, как утверждают некоторые историки, «вытянуть страну из феодализма», либо «решить проблемы крестьянской общины» и их «предали большевики», была причина последующего краха. В многочисленных спорах с Петросоветом и социалистами, союзниками и специально прибывшими левыми депутатами от Франции и Англии обсуждалась не сама возможность прекращения войны, а судьбы революции, связанные с новыми целями войны, уничтожения германского империализма, а в будущем и самой возможности каких бы то ни было войн.

В докладе о поездке на фронт в апреле 1917 года членов Государственной Думы Масленникова и Шмакова с тревогой указывалось, что успех нежелательной пропаганды в пехотных частях лежит в том, что он бьет по самому больному месту – оборонительная война и мирный конгресс. Все устали воевать и именно в этом главное в большевистской пропаганде и вот почему так крепко укоренилось неправильное понимание мира без аннексий и контрибуций, как отказ от всякой наступательной войны, а отсюда недоверие к власти и союзникам и этим же объясняется недоброжелательное отношение к офицерскому составу.

Тем не менее, установкой Временного правительства в мае была «политика соблюдения обязательств и ограждения прав, достоинства и жизненных интересов России в тесном единении с союзниками». [33]

Правительство должно было действовать решительно, но при этом, сохраняя демократическую формулу мира, проводить демократизацию армии и укреплять ее боеспособность. Вооруженные силы должны были быть готовы вести как оборонительные, так и наступательные действия в рамках стратегической необходимости. Даже Церетели, отличавшийся в Петросовете своей организованностью и влиянием на окружающих, заявил, что необходимо сохранять боеспособность армии и что в какой-то момент ей понадобится перейти в наступление. Из правительства, осознавая свое бессилие, вслед за Гучковым ушел Коновалов и позже князь Львов, а коалиции, создаваемые с учетом мнения приходящих социалистов, вместо стабилизации положения трещали по швам.

А между тем набирали силу Советы и общественные комитеты, которые, по мнению правительства, должны были составлять фундамент будущего общественного самоуправления, а в действительности они двоевластием разрушали власть на местах, дезорганизовывали общество и в бесконечных спорах и согласованиях драгоценное время уходило в песок.

Зеркальным отражением состояния в обществе явился первый Всероссийский съезд Советов, созванный в июне месяце в Петрограде. На съезде большинство принадлежало эсерам – 258 человек, далее шли меньшевики – 248 и лишь затем большевики – 105 делегатов. Как и ожидалось, съезд утонул в противоречивости решений по вопросам власти, демократии и революции. Совершенно неожиданным оказался политический итог съезда на фоне недостатка продовольствия и массовых протестов в городе против войны, Временного правительства и сборища, продавшихся помещикам и буржуазии, делегатов съезда. Толпа народа держала в осаде 3-5 июля Таврический дворец, пока вызванные с фронта части не пришли на помощь.

Впервые в новой истории России на политическую арену вышли большевики, которые, по утверждениям либералов и социалистов, подстрекали народ и армию к восстанию из специально созданного штаба и готовились к захвату власти. Доподлинно известно, что большевики были категорически против всяких выступлений и предупредили об этом свои организации, даже для их лидера В.И.Ленина это «восстание явилось неожиданным». Сыграли свою роль распространяемые среди народа и верных правительству войск копии документов о том, что Ленин является немецким шпионом и цель восстания нанести удар в тыл, в то время как немцы будут наступать с фронта. Эти слухи нашли свое подтверждение, найденным следственной комиссией Петроградской судебной палаты, переводом в заграничное бюро ЦК РКП(б) от фирмы «Парвуса» (A.Л.Гельфанда) на сумму эквивалентную 35 тысячам швейцарских франков, в то время сам найденный факт впечатлял многих[6].

Съезд Советов был закрыт и для устрашения участников беспорядков были проведены аресты большевиков Троцкого, Каменева, Луначарского, Стеклова и других, а Ленину и Зиновьеву удалось скрыться. Правда, затем Троцкий и Стеклов были освобождены Керенским в целях соблюдения революционной демократии и, только поэтому аресты большевиков и их обязательное разоружение были прекращены.

А.Ф.Керенский, по мнению П.Милюкова, человек, сотканный из импульсов, с диктаторской позой и показным величием, становится во Временном правительстве той «национальной осью», вокруг которой совершаются все перемены по мере падения власти и, бывший министром юстиции и военным министром, 7 июля становится председателем правительства вместо князя Львова и принимает звание Верховного Главнокомандующего после устранения генерала Л.Г.Корнилова.

Керенского поддерживали союзники России по Антанте, которым он обещал возродить энтузиазм армии, восстановить ее дисциплину и боеспособность, и в этом он также опирался на сторонников из офицерских и молодежных союзов, левоинтеллигентских кругов. Он, насколько ему позволяла обстановка двоевластия, продолжал оставаться заместителем председателя Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и искусно лавировал между двумя ветвями власти, будучи убежденным в необходимости таким образом координировать усилия, направленные на улучшение обстановки в стране, хотя лидер эсеров М.Чернов называл все это стремлением к установлению надпартийного личного режима. [34] Кстати, был еще один деятель, одновременно входивший и во Временное правительство и Петросовет, — меньшевик Н.С.Чхеидзе, но проявивший себя менее успешным.

Армия, которую после генерала Алексеева возглавил прославленный полководец генерал А.А.Брусилов, была уже не той, с которой он осуществил Луцкий (Брусиловский) прорыв, да и сам он, по-видимому, в стремлении соответствовать духу времени или, как выражались более хлестко его современники, стремлении к дешевой солдатской популярности санкционировал «декларацию прав солдата», проект которой был опубликован в печати еще 14 марта и затем в течение полутора месяцев рассматривался в комиссии генерала Поливанова. По поводу нее образно выразился Алексеев, как «последнего гвоздя в гроб русской армии» и ради справедливости можно признать, что ко времени ее введения она была фактически осуществлена, являя собою прямое отражение приказа №1, хотя большевики называли ее бесправной для солдата, она отменяла отдание воинской чести и делала этот воинский ритуал добровольным, решение самых важных для части задач проводилось через солдатский комитет, не разрешала офицерам даже в боевой обстановке применять оружие за невыполнение приказа и начальникам назначать на должности подчиненных.

Основная солдатская масса, с трудом понимающая цели империалистической войны, воевала, повинуясь присяге, постоять «за Расею против германца», но, когда не стало царя, ей был ближе всего лозунг «Долой войну!», а большинство офицеров приняло революцию спокойно и поверила людям, которые, по их мнению, пришли обеспечить России победу, хотя было немало и тех, у кого появились мысли о скорейшем окончании войны.

Отречение Николая II от власти отрицательно сказалось на авторитете православной церкви, так как он фактически являлся ее главой и подписывал все важнейшие постановления Священного Синода. В действующей армии дошло до того, что солдаты вслед за офицерами изгоняли и военных священников, пытавшихся успокоить их. Телеграмма 1-го Всероссийского съезда православного духовенства в мае – июне 1917 года и его обращение к армии вряд ли могли серьезно повлиять на состояние дел в армии.

На фронте установилось стихийное перемирие. Братание вчерашних врагов стало массовым, чему способствовало разрешение командующего Восточным фронтом генерала Кирбаха высылать парламентеров. Немцы соглашались на мир без контрибуций, а с самоопределением Австрии и Венгрии,  Гинденбург и вовсе предлагал сепаратный мир с Россией, но Англия с Францией были резко против. «Крестьянская молодежь, наспех обученная и недавно надевшая форму, становилась легкой добычей таких махинаций, многие из них искренне верили, что немцы хотят мира в то время как их собственные офицеры, представители высшего российского сословия выступают против него» — формулировал свой взгляд на мирные предложения А. Керенский. [35]

Пожалуй, никто, кроме большевиков, не радовался смуте в России и развалу ее армии, как немцы. Еще 1 апреля генерал Алексеев докладывал, что ряд перебежчиков показывает, что германцы и австрийцы надеются, что различные организации внутри России и в настоящее время Временное правительство деморализуют Русскую армию. Именно они содействовали проезду Ленина по ходатайству швейцарских и шведских друзей в «запломбированном вагоне» через Германию, способствовали возвращению в Россию многих социалистов, оказывали помощь бумагой в издании за границей большевистской газеты «Правда». При непосредственном участии немцев был организован выход газеты Петросовета «Известия». Берлин занимал чисто прагматическую линию и, по словам военного деятеля Эриха Людендорфа: «Помогая Ленину поехать в Россию (через Германию из Швейцарии в Швецию) наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправдано. Россию было нужно повалить».

В наше время почти никто не вспоминает о втором опломбированном вагоне с социалистами во главе с Натансоном, проследовавшим по проторенному маршруту. «В Россию! Все домой! Все на борьбу!» — пульсировало в головах пассажиров, бесстрашно уходящих на узком грузовом пароходике из «засекреченного порта» северной Шотландии под эскортом двух миноносцев. [36]

Керенский и его окружение с целью всколыхнуть солдатскую массу решили продолжить практику назначения комиссаров, опробованную еще Временным комитетом, когда посланные к царю военные комиссары Гучков и Шульгин гордо возвратились с актом отречения от престолонаследия. Особенно остро чувствовали потребность в комиссарах генералы и офицеры с верой в их поддержку от революционной власти,  когда в армию хлынули пропагандисты всех мастей, а от солдат с создаваемых комитетов веяло неприкрытой неприязнью и ненавистью.

В целях оптимизации управления губерниями 5 марта 1917 года Временное правительство создало институт губернских и уездных комиссаров, на должности которых назначались «надежные и достойные люди», но через две недели начали рекомендовать тех, кого местные сообщества и комитеты куда, как правило, входили наиболее влиятельные представители учреждений и организаций и на практике все свелось к переназначению председателей земских управ на должности комиссаров. Считалось, что комиссары могли противопоставить силам разрушения живое слово, умение пробуждать в людях чувство ответственности перед нацией в целом. [37]

Примерно так же рассуждали в комитетах Временного правительства и Петросовета, которые в один день, 6 марта 1917 года приняли решения о направлении в действующую армию своих комиссаров. Они направлялись, чтобы укрепить боевой дух, восстанавливать пошатнувшуюся дисциплину и вернуть доверие армии к государственной власти. Однако, если в первых числах марта в действующую армию прорывалось сравнительно небольшое число «революционно настроенных солдат и матросов», то с мандатами правительства и совета хлынула толпа разномастных личностей и представителей партий от крайне правых до левых взглядов. Комиссарские мандаты выдавались всем желающим порадеть за армию и никто не утруждался проводить какую-либо проверку, инструктаж, давать конкретные задания, потому как сами не представляли конкретного объема их работы и обстановки в войсках.

По воспоминаниям генерала Брусилова офицеры при встречах с комиссарами, делегатами и другими ораторами, умевшими болтать языком, представляли жалкое зрелище. Они плохо разбирались в политграмоте и не знали своего места в ней и ни о какой контрпропаганде и речи быть не могло, их никто и слушать не хотел. Поэтому верх брали лозунги «Долой войну, немедленный мир во что бы это ни стало!» и призывы отобрать землю у помещиков. Офицеры поневоле примыкали к кадетам, а солдаты к эсерам.

К июню 1917 года на всех фронтах в действующей армии, как и в тылу, была сформирована система ротных, батальонных, полковых, дивизионных, корпусных и фронтовых комитетов. Они самостоятельно проводили свои съезды, избирали руководящие органы: комиссии, бюро, исполкомы. Большинство командующих и командиров были просто не в состоянии что-либо возразить по поводу их образования и даже поддерживали стремление части офицерского состава к совместной работе в данных объединительных солдатско-офицерских организациях и тем прочнее укрепится боевая мощь армии, — писал в приказе войскам Х-й армии начальник штаба 17 марта 1917 года.

Армейские комитеты, на словах признавая необходимость преданности Временному правительству, доведения войны до конца и сохранения дисциплины основное время уделяли вопросам своих прав, как свободных граждан России, демократии во взаимоотношениях с офицерами, добровольного отдания чести, обращения вне строя на «общеупотребительном» гражданском языке, нормирования продолжительности занятий, обсуждению «враждебных» приказов и т.п. [38]

Керенский, словно ничего не замечая, метался по фронтам и армиям, бесконечными выступлениями пытался поднять боевой дух и спасти Россию от позорного мира и бесчестия в глазах союзников. На одном из митингов он уговаривал бороться за продолжение войны с иными целями, поскольку русский революционный народ не слабее того, что был при царском режиме и если уйти домой, то погибнут и армия, и народ. Только при поддержке Советов сила армии, и сказать об этом сегодня, значит сказать миру о наших желаниях. Когда после выступления ничего не понявший офицер подошел к Керенскому и сказал о творящихся безобразиях на фронте, тот с пафосом ответил: «Мы, кучка революционеров, бросились на борьбу со старым режимом! Так и вы идите и умрите!». Офицер постоял, смутился и в задумчивости отошел.

В бытность командующим Юго-Западным фронтом генерал Брусилов поддержал резолюцию фронтового съезда от 16 мая 1917 года, к которой присоединилась делегация Черного моря для усиления мощи и революционного духа армии, защита свободы и закрепления завоеваний революции, пополнить армию добровольческими ударными батальонами и приступить к вербовке волонтеров. 15 мая в Петросовет был послан делегат, матрос Баткин, с просьбой санкционировать идею.

Верховный Главнокомандующий генерал Алексеев не разделил эту идею, но и не препятствовал ей, а когда Брусилов сменил Алексеева, то к формированию добровольческих батальонов, в т.ч. и женских, приступили на всех фронтах. Был создан Всероссийский Центральный комитет по созданию добровольческой армии в Петрограде на Мойке. Добровольческие батальоны имели красно-черные знамена, а их солдаты и офицеры красно-черный шеврон. Каждый волонтер принимал революционную присягу.

Как и предупреждал генерал Алексеев, никакой пользы добровольческие батальоны не принесли, т.к. их нужно было «еще спаять и обучить», их формированием занялись всевозможные Советы, центры и другие самочинные организации с требованием средств, привилегий и особого к ним отношения. Солдатская Секция Полтавского совета рабочих и солдатских депутатов обратилась к военному министру 4 сентября 1917 года с просьбой распустить женские батальоны в Киевском военном округе ввиду их «вредности и контрреволюционности». [39]

В июне Керенский своим приказом подчинил военных комиссаров при фронтах, армиях и корпусах военному министерству. Среди военных комиссаров оказался освобожденный революцией бывший «президент» Красноярской республики, возникшей при возвращении запасников из Маньчжурии после Русско-Японской войны поручик Кузьмин, ставший комиссаром при командующем Петроградским гарнизоном генерале Корнилове. На совещании командиров частей по восстановлению порядка и дисциплины он призвал равняться на богов – Керенского и Совету рабочих и солдатских депутатов.

Мандат на комиссарство от Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов имел и такой колоритный исторический персонаж как Григорий Семенов, будущий атаман Забайкальского казачьего войска. Будучи на фронте в Персии он вместе со своим однополчанином бароном Унгерном передал прошение на имя Керенского о возможности формирования добровольческих национальных формирований в Забайкалье и был вызван во «Всероссийский революционный комитет по формированию Добровольческой армии». Прибыв в Петроград, он сразу же ошарашил представителя комитета полковника Муравьева[7] предложением немедленно арестовать Петроградский Совет и охрану Смольного, попросив в свое распоряжение 1-2 военных училища. Муравьев с удивлением выслушал его и заметил: «подождем, пока большевики перевешают Временное правительство, а потом мы перебьем и их» и затем, благословив Семенова на «святое дело» по существу просьбы, посоветовал заручиться поддержкой Петросовета. Сам Семенов вспоминал потом, как здорово ему помогли полномочия мандата Совета, позволившие беспрепятственно разъезжать по Забайкалью в полной казачьей форме со всеми регалиями и формировать отряды из казаков и бурятов, которые стали основой его войска в недалеком будущем сначала для защиты Временного правительства, а позже – борьбы с большевиками. [40]

Знаменитый однополчанин двух друзей — Семенова и барона Унгерна генерал барон Врангель позже вспоминал о них в нелестной форме. Первого, как весьма неглупого и недостаточно образованного, без широкого кругозора, весьма неразборчивого в средствах для достижения цели, а другого – оборванного и грязного, не признающего самых элементарных уставов и основных правил службы, этакого партизана-любителя… [41]

Истинной целью судорожных усилий военного министра Временного правительства Керенского, помимо восстановления боевого духа русской армии, было возобновление активных боевых действий на фронте, чего так желали союзники в надежде на произошедшие перемены в России. Именно по его приказу, а не по инициативе генералов, войска Юго-западного фронта во второй половине июня перешли в наступление и, как ожидалось, потерпели сокрушительное поражение и отступили, потеряв значительную территорию. Тарнопольский разгром и июльские выступления в Петрограде привели к отставкам в правительстве. Вместо князя Львова председателем Временного правительства стал А.Ф.Керенский, Верховного Главнокомандующего вооруженными силами генерала А.А.Брусилова сменил генерал Л.Г.Корнилов. Позже Керенский в мемуарах хвастливо заявит, что возобновление боевых действий на русском фронте сорвало победу Германии в первой мировой войне. [42]

Пораженческое настроение солдат, как и их нежелание воевать, многие исследователи и современники того времени ставят во главу всех поражений России с приходом к власти Временного правительства. За Тарнопольским поражением последовали неудачи Западного фронта в июле у Молодечно, Северного фронта западнее Двинска и Рижской операции в сентябре, наконец, в Моозундской операции во второй половине октября 1917 года. По-видимому, более правильным будет заключение о настроениях солдатских масс и их нежелании воевать рассматривать как прямое следствие политики Временного правительства по отношению к армии и флоту без учета и анализа социально-политической обстановке в стране, слепое нежелание решить главный вопрос – вопрос о продолжении войны до победного конца, чего бы это не стоило России.

Одной из попыток восстановить устойчивость армии стало предложение Генерального штаба от 25 июня 1917 года о развитии существующих и создании новых польских частей. Вскоре для этих целей из военного фонда были выделены немалые средства (Польский корпус, 1-я и 2-я польские дивизии, запасная бригада и другие части обеспечения).

Практически на всех фронтах с июля 1917 года по решениям фронтовых и армейских комитетов началось образование украинских фронтовых и армейских рад с требованиями образования украинских частей с подчинением их, помимо войскового командования, Украинской Центральной раде и украинскому Генеральному секретариату.

Позже подобные действия предприняли мусульманские комитеты. На деле все эти действия еще больше дестабилизировали состояние армии.

По поводу пламенных – речей и призывов Керенского к солдатам на подвиги, на смерть ради спасения Родины, срывавших овации на митингах, по мнению генерала Брусилова, большевистская пропаганда имела свой секрет тем, что большевики говорили с солдатом на простом, понятном им языке, они призывали не умирать ради других, а уничтожить классовых врагов на внутреннем фронте. Даже простой солдат, говоривший на митинге, что ему нужно просто жить и не быть убитым, не получив обещанную землю, воспринимался как большевик. [43]

Ближайшим к окружению Керенского являлся не только его близкий друг адвокат Соколов, автор приказа №1, сопровождавший его повсюду, но и знаменитый террорист эсер Борис Савинков, получивший мандат военного комиссара. Он, как и Керенский, гнал вперед не столько солдат, сколько генералов, при которых состоял в должности. Савинков сделал стремительную карьеру на комиссарской ниве, начав с 7-го Сибирского корпуса, солдаты которого отказались вернуться на фронт после отдыха.

Затем он был назначен в 8-ю армию комиссаром при генерале Корнилове, а потом, после назначения Корнилова Главнокомандующим Юго-Западным фронтом, последовал к нему и участвовал в расформировании полков 12, 13, и 16 пехотных дивизий за нежелание их личного состава занимать передовые позиции. Пожалуй, этот дуэт превзошел самого Керенского, когда ультимативно потребовал от него восстановить военно-полевые суды, каторжные работы и смертную казнь за дезертирство и отказ подчиняться приказам, открытый мятеж или подстрекательство к нему. Керенскому ничего не оставалось как настоять перед Верховным Главнокомандующим А.А.Брусиловым подписать соответствующую телеграмму, которая в силу обстановки в армии так и осталась листком бумаги и свидетельством безоглядного рвения новых спасителей России.

Немного позже Савинков, будучи убежденным в неординарных качествах Корнилова, способствовал его назначению Верховным Главнокомандующим. Правда, этому предшествовало совещание в Ставке, на котором Главнокомандующие фронтами единодушно заявили о небоеспособности армии, а Главнокомандующий Западного фронта А.И.Деникин прямо заявил, что в этом повинны Керенский и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, на что Керенский истерично взвизгнул и схватился за голову.

С большим опозданием 3 августа создается политическое управление военного министерства, где непосредственно руководил работой военных комиссаров отдел комиссариата, 21 августа назначается комиссар при Верховном Главнокомандующем вооруженными силами М.Филоненко, а 30 августа подписывается приказ, определяющий положение военных комиссаров при Главнокомандующих фронтами, командующих армиями, командирах корпусов. Назначением комиссаров во фронтах занималась специальная фронтовая комиссия. Военному министру непосредственно подчинялся Верховный комиссар (комиссарверх).

Основными задачами комиссаров являлись: надзор за законностью и укрепление революционного порядка, информирование в донесениях Временного правительства и вышестоящих комиссаров о положении в объединениях и соединениях, проведение карательных операций против бунтовщиков, организация и проведение военно-полевых судов, приговоры которых утверждались комиссарверхом, пресекать деятельность агитаторов по развалу армии и в первую очередь большевистских, выявление оппозиционеров среди всех категорий личного состава. В обязанностях оговаривался запрет на вмешательство в оперативную деятельность командующих и командиров, который большинство комиссаров старались не замечать.

С нарастанием кризиса в армии большинство военных комиссаров докладывали о том, что требования большевиков о прекращении войны мира на любых условиях находили поддержку солдатской массы. В целом, в силу отсутствия широкой социальной опоры в армии и на флоте, деятельность военных комиссаров Временного правительства была обречена на провал и рассматриваться более чем запоздалая попытка власти стабилизировать положение в войсках и силах флота рассматриваться не может.

По воспоминаниям комиссара Северного фронта В.П.Станкевича в июле 1917 года преобладающим типом преступлений были массовые отказы полков и дивизий исполнять приказы о наступлении или занятии позиций и командующие армиями, корпусами и дивизиями откровенно заявляли о неверии в успех любого наступления. Даже введение смертной казни не помогало ввиду боязни массовых бунтов и расправы над офицерами, поэтому все старались «замять, замолчать дело. «Я не знаю ни одного случая применения военно-революционных судов», — утверждал комиссар.

О подобном положении свидетельствовали доклады военных комиссаров 2-й армии, 10-й армии, 12-й армии и др. Комиссар Западного фронта от июля 1917 года докладывал об убийстве комиссара 1-го Сибирского корпуса поручика Романенко, который попытался «привести к повиновению» солдат 5-го и 8-го полков 2-й сибирской дивизии, но толпа набросилась на него и прикончила штыками. Ранее, 11 июля в него стреляли два раза…

Военному министру 18 июля 1917 года доложил комиссар XII армии об убийстве командира батальона Краснохолмского полка 116-й дивизии подполковник Фрейлих, пытавшийся заставить солдат работать на позиции. [44]

Большинство военных комиссаров были чужды военной среде и не стремились искать опоры в солдатских комитетах, в работе полагались на свою исключительность и самоуверенность, способных, по их мнению, зажечь «митинговой страстью» серую солдатскую толпу, а отдельные неосмотрительно выставляли себя на гибель. По воспоминаниям генерала П.Н.Краснова 24 августа приезд комиссара Юго-Западного фронта Ф.Ф.Линде, бывшего вольноопределяющегося лейб-гвардии Финляндского полка и напоминающего самоуверенного «юного барончика», показывающего всем и вся свое превосходство, закончился трагически. Выступая перед несколькими тысячами митингующих по поводу укрытия солдатами 444-го пехотного полка «зловредных агитаторов», призывающих не выполнять приказы по укреплению позиций, и распаляясь все больше и больше, он, не вняв осмотрительным советам командира дивизии и полка, обозвал солдат сволочами, негодяями и зазнавшимися хамами, спровоцировал междоусобную перестрелку и был застрелен вместе с командиром дивизии генералом Гиршфельдом. [45]

Именно бессилие и словоблудие армейского комиссара и непринятие мер к солдатам, незаконно арестовавшим офицера, утвердило в мысли покинуть Русскую армию летом 1917 года командира 6-го кавалерийского корпуса генерала К.Маннергейма. «…Командир, который не способен защитить своих офицеров от насилия, должен расстаться с российской армией», — писал будущий маршал Финляндии. [46]

С ухудшением положения в стране и угрожающим нарастанием недовольства к работе Временного правительства, все более осложняющейся набиравшими силу Советами, прямо попиравшими любые усилия по стабилизации обстановки и в том числе попытки развернуть массовое ударничество в пользу фронта и создание добровольческих соединений и частей в кругах, близких к Керенскому,в горячих головах все чаще стали появляться мысли прибегнуть к последнему средству – установлению режима военной диктатуры, тем более сам Керенский как нельзя лучше, как они считали, подходил для личности диктатора и по своим неуемным качествам характера, и, пока видимому,авторитету среди военных.

Уверенность в будущем успехе сторонников диктатуры подогревала та легкость, с которой удалось пресечь выступления народных и солдатских масс в начале июля в Петрограде. Однако, В.В.Шульгин, один из первых комиссаров еще Временного комитета и буревестников февральской революции, еще задолго до июльских событий считавший, что только язык пулеметов доступен уличной толпе, чтобы загнать в берлогу страшного зверя и этот зверь – русский народ, откровенно думал, что это зло меньше, чем зло непопулярного режима, разочаровался в происходящих событиях и 6 июля уехал в Киев. [47] Но, поступок Шульгина никого не тронул, и дело оставалось за малым, найти подходящую кандидатуру и войска для решительных действий.

Генерал Брусилов был первым, к кому весьма келейно, как писал он, был задан вопрос, будет ли он поддерживать Керенского в случае если тот найдет необходимым возглавить революцию своей диктатурой и на отрицательный ответ тут же последовало предложение самому взять на себя роль диктатора. Брусилов был убежден, что именно с таким предложением затем был разговор с генералом Корниловым. Более того, он, давно изучивший привычки и сноровку генерала, не сомневался, что тот вместе со своим другом Савинковым был способен устроить какую-нибудь выходку, которая будет губительна не только для него одного. Он также характеризовал Корнилова, как безоглядно храброго и увлекающегося в горячке боя, забывая о приказах вышестоящих инстанций, что приводило к неоправданным жертвам и разгрому подчиненных частей. Вместо предания суду за сдачу в плен его дивизии в одном из боев ему, сбежавшему из плена, последовала награда орденом Святого Георгия 3 степени и назначение командиром корпуса. При Временном правительстве он был назначен командующим Петроградским гарнизоном, затем 8-й армии, где и подружился с Борисом Савинковым. [48]

Верховный Главнокомандующий вооруженными силами России, как и ожидалось, долго не раздумывал и приказал конному корпусу генерала А.М.Крымова выдвигаться на Петроград. В последнюю минуту своего решения Корнилов поспешил объявить себя военным диктатором, чем до крайности испугал Керенского и его приближенных. Корнилов прямо заявил, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном соглашении с германским генеральным штабом.

Но корпусу генерала Крымова не суждено было выполнить свою миссию, да и по ходу выдвижения сами казаки потеряли желание выполнить приказ и, послушавшись многочисленных агитаторов, остановились на, ставшей исторической, станции Дно, а генерал Крымов, получив телеграмму об объявлении генерала Корнилова изменником, заколебался, стал запрашивать ставку, потерял драгоценное время и в полках началось брожение. Генерал был сопровожден в Петроград, где, после резкого разговора с Керенским, застрелился, оставив записку жене, в которой написал: «Я решил умереть, потому слишком любил Родину». [49]

Бывший Верховный Главнокомандующий и несостоявшийся диктатор Корнилов с группой генералов и офицеров, заподозренных в подготовке заговора, был арестован и заключен почему-то не в Петропавловскую крепость, а в заштатный городок Быхов, по-видимому, боясь непредсказуемой реакции революционного города. Керенский объявил Корнилова мятежником и за недоверием к высшему военному командованию добавил к своим титулам звание Верховного Главнокомандующего вооруженными силами России. Бывший друг Лавра Корнилова Борис Савинков отстранился от него и поспешил ему пригрозить, что с ним поступят как с мятежником.

В многочисленных мемуарах и воспоминаниях М.Родзянко, В.Шульгина, П.Милюкова, А.Деникина, М.Смирнова, А.Лукомского четко проходит линия о слабости и неспособности Временного правительства в действиях против как контрреволюционных классов, так и мятежников Корнилова. Предателей и изменников Родина не только не покарала, но и позволила им продолжить свою разрушительную работу, а «Быховские затворники» генералы Корнилов, Деникин, Эрдели, Ванковский, Эльснер, Лукомский, Марков, Орлов и другие, при явном сочувствии генералитета армии, в общем-то смирились с лишением свободы, вели обстоятельные беседы на злобу дня за чтением прессы и опасались только одного – возможного самосуда от проходящих через Быхов солдатских эшелонов.

К искреннему удивлению барона П.Н.Врангеля многих генералов и офицеров, поддержавших Корнилова, не тронули вообще, а полковника Полковникова, непосредственно участвовавшего в заговоре, назначили командующим Петроградским военным округом. [50]

Мятежом генерала Корнилова Керенский все-таки добился своей цели. Правительство в полном составе подало в отставку и фактически установилась персональная диктатура, по мнению В.Чернова, на холостом ходу, так как его обреченность создавала вокруг него полную пустоту. Оценки Керенского мятежникам далеко не совпадали с мнениями некоторых авторитетных личностей и, в частности, бывший глава Временного комитета М.В.Родзянко, от имени частного совещания Думы, представляющего неработающую Государственную Думу, телеграфировал Корнилову еще до начала похода на Петроград, выражал веру и надежду в случае успеха, а после неудачи заявил, что ни в какой контрреволюции тот не участвовал. Генерал Алексеев был также солидарен с Корниловым и заявил, что тот не покушался на государственный строй и стремился при содействии некоторых членов правительства изменить состав последнего, хотел лишь подобрать людей честных, деятельных и энергичных. [51]

У самой многочисленной партии эсеров на глазах таяла власть и уходила в сторону полевения к большевикам, которым коммунист 90-х годов 20 века Д.Волкогонов слишком односторонне приписал выгоду от «корниловщины», заявив, что августовская авантюра Корнилова укрепила позиции большевиков и сделала возможным октябрьский переворот. [52]

По требованию Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 2 сентября 1917 года был освобожден один из лидеров большевиков Л.Д.Троцкий и 25 сентября он по предложению большевиков, составляющих уже большинство в Совете, избирается председателем Петросовета.

П.Милюков прямо обвинил во всем происходящем после мятежа «пять социалистов-эсеров», оставшихся в составе социалистической группы правительства, которые, признавая неизбежность репрессивных мер, боялись, что создадут почву для контрреволюции и требовали, чтобы охрана революционного порядка велась в сотрудничестве с «органами революционной демократии» и из-за этого Керенский  освободил Троцкого, Стеклова,  запретил аресты большевиков и их разоружение… [53]

Наконец, партия кадетов, совсем недавно в немалой степени поспособствовавшая созданию Временных комитета и правительства, понимая, что в политическом раздрае в стране невозможно созвать Учредительное собрание, которое по их убеждению спасло бы Россию, решила начать диалог с политическими партиями созывом Демократического совещания, своеобразного Предпарламента в условиях неработающей Думы.

Надеждам создать коалицию с кадетами, на которую были согласны после больших колебаний меньшевики и эсеры, не оправдались не только потому, что коалиции не хотели Советы, а скорее по причине того, что совещание превратилось в неуправляемый дискуссионный клуб с подачей участниками многочисленных резолюций, по которым принять решение было просто невозможно.

Не спасло положение появление на совещании Керенского, заявившего, что отвержение коалиции гибельно и не дает возможности передать бремя власти Совещанию и, что он, которому инициируют восстановление смертной казни на фронте, до сих пор не утвердил ни одного вынесенного армейскими судами приговора. По этому поводу журнал «Русская летопись» писал: «Отменили смертную казнь, а рядом безнаказанно происходили расправы с офицерами и генералами, инженерами, бывшими чиновниками, епископами, помещиками и др. Отпустили из тюрем осужденных убийц, мошенников, растлителей, святотатцев, в то время как провоцировали слухи о мнимых заговорах и расправлялись с мнимым заговорщиками, как в старые времена не расправлялись с мнимыми преступниками». [54]

С каждым совещанием от принципов коалиции отходила и эсеровская делегация, и на деле Совещание так и не смогло выработать своей платформы для руководства правительству. Троцкий прямо потребовал вооружения Красной гвардии, заключения немедленного мира, осудил фальсификации данных о представительстве на Демократическом Совещании и в знак протеста с делегацией большевиков покинул зал заседаний.

Не смогли вывести из тупика ни пытки создать новое коалиционное правительство, ни объявление России «республикой с директорией пяти» (Керенский, Верховский, Вердевский, Никитин, Терещенко), ни Временный Совет в поддержку коалиционного правительства. [55]

Керенский, получивший очередной кредит от США в 395 млн. долларов в ответ на обязательство продолжать войну с отчаянной решимостью гнал вперед обреченные на неудачу войска, в угоду Франции вооружил, из плененных в боях солдат и офицеров, чешский корпус и искал возможный маршрут для отправки его благодарному Западу. В августе он отправил в США с секретной миссией вице-адмирала А. Колчака, подавшего в отставку с должности командующего Черноморским флотом из-за разногласий с Советом, для консультаций по проведению десантной операции на Черноморских проливах, к которой он в бытность командующим готовил в 1916 году свой флот.

В своих обширных мемуарах Керенский не мог обойти свою деятельность в Петроградском совете рабочих и солдатских депутатов, где он являлся заместителем председателя. Кому бы как не ему было попытаться склонить поначалу эсеровский совет к совместной работе с только созданной временной ветвью власти, но в силу недопонимания роли Совета как органа народившейся народной власти нового порядка и содержания, уже проявившего себя в первой революции, своих личных амбиций он свел свою работу в нем в основном к представительской и декларативной функции, что поначалу устраивало и его, и членов Совета, а затем стало попросту невозможным. Именно поэтому Керенский считал их источником безответственной критики буржуазных грехов, подстрекательства, вмешательства в политические дела. Касаясь позитивной оценки совместной работы, он писал о Советах, как органах добившихся восстановления дисциплины на заводах и казармах, внесших огромный вклад в снабжение Питера и подготовке преобразовательных реформ во всех сферах. Советы направляли на фронт своих мужественных и достойных людей, которые действовали в качестве комиссаров и предприняли попытки восстановить нормальные отношения между солдатами и офицерами. (Все именно так представлялось ему по прошествии многих лет за письменным столом. – Прим. авт.). [56]

Самым серьезным разногласием с Советом, как ему казалось, явилось требование члена Петросовета эсера Масловского (в будущем советского писателя Мстиславского) об аресте Николая II по прибытию на вокзал и заключении его в Петропавловскую крепость. По-видимому, нельзя обойти вниманием тему отношения Временного правительства к судьбе царской семьи, тем более что в литературе по этому поводу почти ничего не говорится. С армейской прямотой и упреками высказался генерал-лейтенант М.К.Дитерихс, волею судьбы оказавшийся причастным к расследованию трагического конца монарха и его близкого окружения: «…И в крови царя, царицы и их бедных детей повинна и вся Россия. Повинны и те народные избранники Государственной Думы, которые приняли на себя смелость и дерзновение руководить переворотом, хотя бы такое руководительство признавалось ими вынужденным». [57] Именно Временные комитет и правительство вынудили царя к отречению и лихорадочно инициировали этот процесс, создали Верховную Чрезвычайную следственную комиссию по расследованию преступлений царской семьи, выбрали меру пресечения арест, который произвел 21 марта командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, а в Ставку прибыли уполномоченные комиссары с объявлением об аресте царя.

Конечно же, в первые дни переворота и работы Чрезвычайной комиссии выполнить обещание об отправке семьи в Мурманск не представлялось возможным не только из-за позиции Петросовета, грозившего организовать пикетирование железной дороги, а сколько обстановки яростной злобы со стороны всех тех, кто видел и общался с семьей. Злобные взгляды, ехидные усмешки и всяческие элементы неуважения проявляли помимо солдат караула и старшие офицеры.

Отказали в помощи, если не сказать предали, и коронованные особы союзных государств, на помощь которых рассчитывал Николай. Король Англии Георг V, родственник императора, понимая, что отказать невозможно, все-таки в апреле, испугавшись то ли возможного негативного восприятия общественностью приезда русского царя, то ли опасности, исходящей от русских экстремистов через своего премьера Ллойд Джорджа уведомил об отказе предоставить политическое убежище. Позицию Франции охарактеризовал английский посол во Франции Берти, сообщивший оттуда, что царицу «бош» здесь считают преступницей и психопаткой…, а к бывшему императору относятся как к преступнику вследствие его слабости и того факта, что он следовал указаниям императрицы.

Больше ничего не известно о предложениях по спасению царской семьи, хотя обстановка с началом лета располагала к этому, да и нашлись бы добровольцы из числа верных государю генералов и офицеров. Труднообъяснимыми являлись слишком видимые единоличные усилия Керенского по заботам об узниках Царского Села. Сам он с благоговением вспоминал, как много внимания и заботы уделял он бывшим царствующим особам во время своих неоднократных посещений и сам Николай II, расчувствовавшись, упомянул о нем как о человеке любящем Россию и выразил свое сожаление, что не был с ним знаком ранее. Действия Керенского, скорее всего, говорят о его желании и решении быть не только «спасителем России», но и царской семьи, признанной Чрезвычайной следственной комиссией непричастной в измене врагу и к другим обвинениям. Ничего не известно о дальнейшей позиции Петросовета и Временного правительства о судьбе семьи и данный вопрос никем не принимался к рассмотрению; все сводилось, якобы к имевшей место неприязни к бывшему царю Царскосельского Совдепа и особенно его члена прапорщика Домодзянца, выражавшего свое отношение «слишком откровенно».

Свое намерение вывезти царскую семью Керенский тщательно скрывал от своих коллег по правительству и, тем более по Петросовету. Так же, с глазу на глаз, 6 августа он провел часовую беседу с председателем военной секции Царскосельского Совета прапорщиком Ефимовым и сообщил ему и затем начальнику гарнизона полковнику Кобылинскому об отъезде семьи. Он же лично выбрал, якобы из соображений безопасности, и место будущего местонахождения – далекий Сибирский городишко Тобольск, где в условиях особенностей его географического положения, «превосходного климата» и удобного губернаторского дома, царская семья могла бы жить с некоторым комфортом.

Следователь Н.А.Соколов, позже уполномоченный к расследованию расправы над царской семьей лично адмиралом А.В. Колчаком, придерживался иного мнения, — «был только один мотив перевода царской семьи в Тобольск… Далекая, холодная Сибирь – этот тот край, куда некогда ссылались другие». Когда в обстановке строгой секретности 14 августа в шестом часу утра члены царской семьи погрузились в состав под японским флагом и надписью «Японская миссия красного креста»,  состав тронулся в далекий край, Керенский в разговоре с министром графом Беккендорфом пообещал, что после созыва Учредительного собрания Николай сможет вернуться в Царское село и оттуда уехать куда пожелает. [58]

«Лишив царскую семью свободы, возбудив против царя и царицы следствие по обвинению в государственной измене, члены Временного правительства сами подготовили почву для неслыханного преступления большевиков… Кроме Временного правительства, большая вина лежит и на высшем обществе, которое вместо того, чтобы возвысить свой голос за принятие каких-нибудь мер к спасению царя и его семьи, поддерживало лживые обвинения против царской четы», — приводит в своей книге англичанин Роберт Масси мнение В.Н.Воейкова и полностью разделяет его. [59]

Можно сколько угодно злословить по поводу личности Николая II и его окружения, но, учитывая, что он никогда не предавал Россию и считал себя ее истинным патриотом и, добровольно оставив престол, доверился людям, в чью пользу он отрекся, было важнейшей обязанностью этих людей сохранить жизнь бывшему монарху и его семье. К сожалению, история до сих пор не вынесла им свой приговор.

Ряд современников, размышляя о судьбе России после падения монархии, пробовали искать причину случившегося, прежде всего в умах представителей всех слоев общества. Генерал П.П.Петров писал, что все рухнуло не по причинам слабости, бог попутал разум у считавших себя солью земли, «мудрых или разумнейших». Они стали добиваться власти во время войны задолго до февраля 1917 года и все рухнуло, остались без царя и все обрушилось. Касаясь падения царской власти, генерал Н.А.Лампе рассуждал: «в основании этого непонятного явления лежало какое-то психологическое затемнение в руководящих слоях русского общества, считавших революцию неизбежной и не хотевшую понять, что революция во время войны означает поражение и гибель… при этом ни революция, ни смена власти не встретила сопротивления в народе, за исключением немногочисленных групп…». Генерал Н.Н.Головин также не отрицал, что быстрота свержения государственной власти лежит в области коллективной психологии.

Но, как известно, область коллективного разума и массового общественного сознания лишь отражала суровую и непростую российскую действительность, связанную, прежде всего, с затянувшейся и губительной по своим последствиям, войной, из которой Временное правительство не только не искало выхода, но, наоборот, наперекор отчаянному сопротивлению армии и народа, любыми способами изыскивало возможности для ее продолжения.

Воевать мы не можем… повсюду неисполнение приказов, самовольная смена частей, братание. Армия представляет из себя огромную, усталую, с трудом прокармливаемую озлобленную толпу людей, объединенных жаждой мира и всеобщим разочарованием, докладывали из 12-й армии. Общее настроение армии нервно-выжидательное со стремлением в тыл, желании прийти к какой-нибудь развязке… недостаток продовольствия приводит к разочарованию – другой доклад из штаба Верховного Главнокомандования. Об этом свидетельствовал профессор А.Зайончковский. [60]

Последний военный министр во Временном правительстве генерал А.И.Верховский в докладе Верховному Главнокомандующему отметил, что потери России в войне на октябрь 1917 года убитыми, ранеными и пленными, пропавшими без вести составили 7 917 000 человек, а прокормить армию, составляющую 6 млн. человек на фронте и 1,2 миллиона в тылу из-за краха экономики невозможно. Количество учтенных дезертиров составило около 2 миллионов человек при этом только на Юго-Западном фронте в различных выборных структурах (комитетах, советах и комиссиях) насчитывалось 84 948 человек, а воюющими кроме него были еще четыре фронта, Кавказская армия и два флота.

В докладе 22 октября на комиссии правительства по обороне он смело заявил, что сдерживать 130 дивизий Германии и ее союзников возможности больше нет и последует неминуемо анархия и гибель государства. Далее, обращаясь к здравому смыслу, он предложил единственно возможный выход, выдвигаемый ранее эсером Милюковым и на съезде Союза офицеров в апреле месяце, заключение сепаратного мира. Но, в очередной, как оказалось, последний раз, услышан он не был. [61] Генерал Петров, поддерживая Верховского, заметил, что если нет средств для заключения лучшего мира, надо заключить тот, какой сейчас возможен. В противном случае положение только ухудшится и громадная масса плохо прокармливаемых людей живет только ожиданием мира. [62]

Более определенно заключил о неминуемо надвигающейся судьбе режима и обстановке в России, хорошо познавший уроки политграмоты, А.И.Деникин. «Огромная усталость от войны и смуты, всеобщая неудовлетворенность существующим положением, неизжитая еще рабья психология масс, инертность большинства и полная безграничного дерзания деятельность организованного сильной волей и беспринципного меньшинства, пленительные лозунги: власть пролетариату, земля крестьянам, предприятия рабочим и немедленный мир – в широком обобщении основные причины того неожиданного и как будто противного всему ходу исторического развития русского народа факта, вернее, непротивление воцарению большевизма», и далее «власть падала из рук Временного правительства и во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии реальной силы. Этим фактом в октябре 1917 года произнесен приговор стране, народу и революции». [63]

А вот мнение уже упомянутого англичанина Р.Масси, которого, пожалуй, трудно уличить в предвзятости к какой-либо политической силе в России. Он повествует о роли лидера большевиков В.И.Ленина. Сев в поезде в Цюрихе, Ленин, Крупская и семнадцать других политических эмигрантов пересекли Германию в пломбированном вагоне и как негодовал по этому поводу Уинстон Черчилль: «Германское правительство использовало против России самое страшное оружие. В пломбированном вагоне, словно бутылку чумы, оно отправило из Швейцарии в Россию Ленина».

По приезду на Финляндский вокзал 3 апреля Ленин был встречен большой толпой с красными флагами и под восторженные крики назвал войну позорной империалистической бойней, а на следующий день выступил со своими «Апрельскими тезисами», в которых призвал к свержению Временного правительства, роспуску полиции, армии и бюрократического аппарата, положить конец войне… Его слова были неоднозначно встречены даже его товарищами по партии. «Чушь, бред сумасшедшего!» — раздались отдельные крики, хохот и возмущенные возгласы[8].

На Совдепе 18 апреля он также не был понят, вспоминал Милюков, и добавлял, что теперь-то он точно не оправится. Но они ошиблись. Блестящий диалектик, готовый спорить всю ночь напролет, Ленин взял верх над своими коллегами благодаря интеллекту. В качестве наживки большевики выбросили неотразимые лозунги: «Мир народам! Земля крестьянам! Власть Советам!». И это в то время, когда Совдеп и преобладавшие в нем эсеры и меньшевики во всю сотрудничали с Временным правительством и, несмотря на отдельные расхождения, поддерживали его, да и большевиков все до приезда Ленина похоже устраивало. [64]

Выходит, что не козни большевиков и мифы об их предательстве интересов России, а непоследовательность Временного правительства и неготовность его лидеров полностью взять на себя ответственность за судьбу страны, использовать политический подъем широких народных масс, армии и флота, вызванного падением монархии и, главное, свернуть губительное участие в войне, неизбежно привели к тупику.