23 июня 1944 года началась белорусская стратегическая наступательная операция советских войск, получившая кодовое название «Багратион» в честь российского полководца героя Отечественной войны 1812 года П. И. Багратиона. Одна из самых крупных во Второй мировой войне кампания, явилась триумфом советской теории военного искусства благодаря хорошо скоординированному наступательному движению всех фронтов и проведённой операции по дезинформации противника о месте генерального наступления. Блистательная победа в данной операции по праву была прозвана «Сталинским блицкригом» и «возмездием за 1941 год».
В течение трёх лет Белоруссия была под игом врага. Оккупанты разграбили территорию республики: были разорены города, сожжено более миллиона строений в сельской местности, обращено в руины 7 тыс. школ. Гитлеровцы уничтожили более двух миллионов военнопленных и мирных жителей. Фактически в Белорусской ССР не было семьи, которая не пострадала от гитлеровцев.
Операция «Багратион», проходила в два этапа: с 23 июня по 4 июля и с 5 июля по 29 августа. Она стала важнейшей составляющей в цепи десяти сталинских ударов. Проведение данной операции была вызвана стратегической необходимостью. Оперативная обстановка на участке фронта по рубежу Витебск – Орша – Могилёв — Жлобин требовала быстрейшей ликвидации клина, так называемого «Белорусского балкона». С территории этого выступа у немецкого командования существовала великолепная перспектива для контрудара в южном направлении. Такие действия гитлеровцев могли привести к потере инициативы и окружению группировки советских войск на севере Украины.
В течение всего периода подготовки к операции «Багратион» тщательно использовались и перепроверялись данные, полученные в ходе разведывательных операций, а также сведения о дислокации частей противника, полученные от партизанских отрядов. За весь период, предшествующий наступлению подразделениями разведки разных фронтов были захвачены в качестве «языков» более 80 военнослужащих вермахта, выявлено более одной тысячи огневых точек и свыше 300 артиллерийских батарей.
Первоначальный план действий был изменен благодаря вмешательству генерала армии К.К. Рокоссовского, который настоял на одновременном нанесении двух ударов по группировке гитлеровцев. В своей книге «Солдатский долг» маршал К.К. Рокоссовский писал: «Составлению плана предшествовала большая работа на местности, в особенности на переднем крае. Приходилось в буквальном смысле слова ползать на животе. Изучение местности и состояния вражеской обороны убедило в том, что на правом крыле фронта целесообразно нанести два удара с разных участков: один — силами 3-й и 48-й армий из района Рогачева на Бобруйск, Осиповичи, другой — силами 65-й и 28-й армий из района нижнее течение Березины, Озаричи в общем направлении на Слуцк. Причем оба удара должны быть главными. Это шло вразрез с установившимся взглядом, согласно которому при наступлении наносится один главный удар, для чего и сосредоточиваются основные силы и средства. Принимая несколько необычное решение, мы шли на известное распыление сил, но в болотах Полесья другого выхода, а вернее сказать — другого пути к успеху операции у нас не было».
22 мая 1944-го года командующий фронтом представил этот план в Москве — в ставке Верховного главнокомандования. По возвращении на фронт он рассказал генералу Телегину, как это происходило:
«- Наши предложения рассматривались первыми, — начал свой рассказ Константин Константинович. — «Мы уже ознакомились с вашим планом, — сказал Сталин, обращаясь ко мне, — и большинство присутствующих здесь его не одобряет. Они утверждают, что ваше намерение наносить два главных удара на правом фланге идет вразрез с прописными положениями военной науки. Вы настаиваете на своем варианте?»
Я подтвердил обоснованность нашего варианта. Тогда Сталин обратился к присутствовавшим и предложил им высказать свою точку зрения. Тут мне, скажем прямо, досталось: представитель Генштаба, и члены Ставки чуть ли не в один голос обвинили меня в неграмотности, в незрелости оперативного мышления и вообще в неспособности разработать план, заслуживающий рассмотрения. «Где это видано, — говорил один из выступавших, — чтобы на одном оперативном направлении наносились два главных удара, чтобы войска били растопыренными пальцами, распылялись силы и заведомо ставился под угрозу срыва успех самой операции?».
Выслушав всех критиков нашего предложения, Сталин вновь обратился ко мне с вопросом: продолжаю ли я настаивать на своем? Я ответил, что продолжаю настаивать, потому что наш план разработан всесторонне, с учетом всех существующих обстоятельств и ожидаемых последствий, что весь руководящий состав фронта исползал буквально на животе передний край, так что знаком с обстановкой не по чьим-то докладам. В плане заключено всесторонне продуманное и наиболее целесообразное использование сил для наступления в сложных и очень своеобразных условиях заболоченной местности. И еще я посчитал себя обязанным доложить Верховному, что в предложенном нами решении заключено коллективное мнение не только командования фронта, но и командующих армиями, командиров многих соединений. Решение принято на основании данных тщательной разведки расположения сил и средств противника, анализа их возможностей.
Мое заявление вызвало новую волну критических замечаний. Меня даже кое-кто попытался призвать к благоразумию, ссылались на военные авторитеты. Приводились примеры из военной истории… Сталин внимательно слушал выступления, курил, временами вроде бы сочувственно кивал головой.
Когда я, выслушав все эти упреки, заявил, что, относясь с полным уважением к военным авторитетам, продолжаю стоять на своем, Сталин проявил явные признаки раздражения. «Однако вы упрямый человек! — произнес он с осуждением. — Идите в соседнюю комнату, подумайте!»
Вышел я, сел в тишине изолированной комнаты и думаю. Впрочем, о чем, собственно, я должен еще был думать? Ведь по-другому-то у нас все равно ничего не получалось! Однако для прочности позиции еще раз перебрал в памяти все, что мы здесь оценивали, взвешивали, вырабатывая окончательный вариант, и снова пришел к решению — стоять на своем до конца!
Минут через двадцать меня вызвали в кабинет Верховного. Сталин, как только я вошел, дал знак собравшимся прекратить разговор и спросил: «Ну как, переменили вы свое решение?» «Нет, — говорю, — товарищ Сталин. Наше решение твердое и неизменное и я прошу утвердить его в представленном виде. Если вы его считаете ошибочным, а, следовательно, меня неспособным правильно оцепить обстановку, принять грамотное решение — прошу освободить меня от командования фронтом, поскольку ни у меня лично, ни у Военного совета фронта иного решения нет».
По той напряженной тишине, которая наступила в кабинете, по тому, что кто-то сочувственно вздохнул, словно уже проводив меня с должности, я понял, что сейчас решится все и, очевидно, далеко не лучшим для меня образом. И еще подумал, что кто-то другой или придет к нашему решению, или провалит операцию. Так что отступать от того, в чем был убежден, не намеревался ни на шаг.
«Вот что, товарищ Рокоссовский, — сказал в этот момент Сталин, на этот раз, как всегда, спокойно, без раздражения. — Пойдите подумайте еще раз. Хорошенько подумайте!»
Вышел я снова в соседнюю комнату, которую успел уже рассмотреть во всех подробностях, и, как ни странно, почувствовал вдруг такую уверенность в своей правоте, что, не ожидая приглашения, сам вернулся в кабинет Верховного. Теперь, как мне показалось, Сталин посмотрел на меня с каким-то пристальным любопытством. Я оценил это по-своему и решил, что придется мне в лучшем случае снова командовать армией. «Ну, так что же вы решили?» — спросил Сталин. — Здесь Константин Константинович на минуту умолк, явно переживая вновь происшедшее. Потом продолжил: — Я сказал, что настаиваю на принятии нашего решения, другого не вижу и, пока отвечаю за успех действий фронта, буду стоять на своем!
Пожалуй, я только в этот момент почувствовал, что в кабинете жарковато. Сталин рассматривал меня с нескрываемым любопытством. Потом поводил в воздухе черенком трубки, точно подчеркивая свои слова, и произнес: «Вот это мне нравится! Чувствуется, что в человеке есть твердая внутренняя убежденность в своей правоте, ясное понимание и обстановки, и возможностей фронта, вера в успех… Не то, что некоторые наши военачальники. Скажешь ему: «Может, лучше так?» — и он соглашается. Скажешь ему: «А, может быть, лучше этак?» — он опять немедленно соглашается. И не поймешь такого человека, есть ли у него что-то свое, какое-то убеждение, собственное мнение? От таких начальников не жди хорошего. Командующий должен быть убежден в правильности своего единственного решения, должен уметь и отстоять его. Поведение Рокоссовского — хороший тому пример! — Потом, обращаясь ко мне, Сталин произнес, как отрубил: — Ваш план утверждаю и желаю успеха!».
30 мая 1944 года Ставка ВГК окончательно утвердила план операции «Багратион». Таким образом, благодаря моральной поддержке Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина в итоге был утвержден план нанесения ударов, предложенный командующим 1 Белорусским фронтом К. К. Рокоссовским.
Замысел наступательных операций состоял в нанесении мощных фланговых ударов по группе армий «Центр» с окружением основных сил противника в районе Минска.
Советским командованием была разработана схема наступления, состоящая из двух этапов. Первый этап операции, продлившийся с 23 июня по 4 июля 1944 года, состоял из одновременного наступления в пяти направлениях: Витебском, Могилевском, Бобруйском, Полоцком и Минском направлениях. На втором этапе операции, закончившимся 29 августа, удары наносились в Вильнюсском, Шяуляйском, Белостокском, Люблинском, Каунасском и Осовецком направлениях.
Командование вермахта до последнего не верили в возможность массированного наступления советских войск на территории Белоруссии. Гитлеровское командование настолько уверовало в невозможность наступления Красной Армии на этом участке фронта, что командующий группы армий «Центр» фельдмаршал Буш вышел в отпуск за три дня до начала операции «Багратион».
Немецкое генералы группы армий «Центр»прогнозировали, что наиболее мощный по силе удар советская армия нанесёт на территории Украины по направлению южнее города Ковеля в направлении побережья Балтийского моря, чтобы рассечь группы армий «Север» и «Центр».
Результат операции «Багратион» в военно-стратегическом плане был триумфальным. В течение двух месяцев непрерывных наступательных боев была полностью освобождена территория Белоруссии, часть Прибалтики и ряд областей Восточной Польши. В результате успешного наступления была освобождена территория общей площадью более 650 тысяч кв. км. Передовыми соединениями советской армии были захвачены Магнушевский и Пулавский плацдарм на востоке Польше. С этих плацдармов в январе 1945 года было начато наступление войсками первого Белорусского фронта, остановившееся лишь на подступах к Берлину.
Неоценимую помощь советским войскам оказывали белорусские партизаны. В ночь на 20 июня 1944 года партизаны провели операцию по массовому подрыву железнодорожных коммуникаций, на несколько дней значительно затруднив передислокацию вражеских частей, подвоз боеприпасов, ГСМ, военного имущества, эвакуацию раненых. Отрядами подрывников были проведены диверсии на дорогах. Только на направлении Брест — Барановичи – Минск — Орша было перебито 40 775 рельсов. Из строя во многих местах были выведены линии телефонной и телеграфной связи, подорвано несколько важных мостов.
В результате молниеносных наступательных действий советской армии удалось почти полностью разгромить группу армий «Центр». Согласно официальным данным Советского военного командования общие людские потери немецкой армии за период активной фазы проведения операции «Багратион» в течении июня и июля 1944 года составили около 382 тысячи убитыми и более 159 тысяч пленными. Итоговые потери военной техники более 59 тысяч единиц, включая 2739 танков, 635 военный самолёт и более 58 тысяч автомобилей.
Около 47 тысяч немецких военнопленных солдат и офицеров, захваченных в ходе операции «Багратион», в августе 1944 года были в колонне проведены по улицам Москвы. Мрачная процессия из десятков тысяч солдат вермахта затянулась на три часа.
Полковник Г. Цобехия
Мл. сержант Е. Чудная
Военный университет МО РФ
