ГЛАВА ВТОРАЯ

ИГРА В ШАШКИ

Разумеется, что пока власть на корабле оставалась в руках командира, о начале мятежа не могло быть и речи. Только командир мог своей властью и авторитетом пресечь все поползновения Саблина в самом их зародыше. Поэтому первым пунктом мятежа стало именно устранение от власти командира. Вариантов было всего два – уничтожить Потульного физически или посадить его под арест. Первый вариант не годился, так как убийство командира оттолкнуло бы от Саблина сразу всю команду. Ему просто сразу бы скрутили руки и сдали властям. Оставался второй вариант. Он тоже таил в себе опасность, так как командир есть командир, и даже при его изоляции на корабле, он рано или поздно смог бы освободиться, и тогда с Саблиным было бы покончено. Но все решал временной фактор, а это значило, что если арест Потульного будет произведен удачно, то у Саблина будет в запасе определенный запас времени. Этого времени, по расчетам замполита, должно было хватить, чтобы увести корабль в море и там всерьез и надолго взять власть на корабле в свои руки.

И опять везение. Только что осталась позади суматоха с приемом делегаций и прочими «парадными» делами. Впереди у командира был переход в Лиепаю, постановка в док, а затем нескончаемые ремонтные хлопоты. Пользуясь небольшой спокойной передышкой и советом друга-замполита, 8 ноября Потульный отсыпался в своей каюте. Теперь Саблину надо было начинать действовать, причем нагло и дерзко.

На допросе 5 января 1976 года он так описал подготовку к аресту командира: «8 ноября 1975 года око­ло 17 часов я позвонил в кубрик РТС и приказал дневальному разы­скать и направить ко мне матроса Бурова. Приказал Бурову открыть посты № 1-3 и посты № 4-6, снять в них с телефонных аппаратов трубки, обес­печить постелью пост № 2, где со­бирался закрыть Потульного. Затем сам проверил, как Буров выполнил приказ, оставив во втором посту конверт — «Потульному А. В.»

Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «Вечером 8 ноября около 19 часов я зашел к командиру «Сторожевого» капитану 2 ранга Потульному и предложил ему пойти вместе во 2-й пост. Я не стал говорить, для чего это необходимо. Когда Потульный спустился через люк в пост (где находились приборы и разная аппаратура). Я его там закрыл. Еще до этого я был там и оставил на имя командира письмо, написанным мною на белом форматном листе бумаги. Вначале я просил его не огорчаться и не удивляться и писал, что это его временная изоляция. Далее я писал, что в случае боевых действий, он сразу вступит в командование кораблем (каких боевых действий, с кем!? – В.Ш.). В письме я подчеркивал, что наше выступление это не измена Родине, что мы не собираемся идти за границу, а хотим использовать корабль для того, чтобы нам была предоставлена возможность для выступления по телевидению. После того, как я закрыл командира, я с ним переговаривался через люк. Я ему еще раз объяснил содержание письма. Он предупредил меня, что я зря все это затеваю. Затем я вызвал матроса Шеина и ему рассказал о своих намерениях. Шеина я попросил, чтобы он посмотрел за тем, чтобы командира никто не выпускал. Оставив Шеина возле 2-го поста, я дал ему пистолет без обоймы».

На допросе 14 ноября 1875 года  капитан 3 ранга В.М. Саблин так описал начало своей революции: «8 ноября в 17.00 я вызвал радиометрист матроса Бурова и дал указание открыть 2-й и 3-й посты, а ключи принести мне. Буров по моему приказу отключил трубки от телефонов в этих постах. После этого я взял приготовленный замок и пошел к командиру…».

Из показаний Саблина на следующем допросе: «Командир заинтригованный пошел за мной. Я пропустил командира вперед себя в пост и закрыл дверь. Никаких разговоров с командиром я в тот момент не вел. Пошел в его каюту, открыл его сейф ключом (видел его в ящике стола раньше) взял пистолет ПМ. Вызвал Шеина и дал ему ПМ, приказав сторожить командира». Об отсутствии обоймы в пистолете в этом случае Саблин почему-то не упоминает.

Капитан 2 ранга Потульный на заседании суда показал следующее: «Утром 8 ноября 1975 года Саблин мне предложил погулять по городу, но я отка­зался. В 19 часов я находился в своей каю­те, зашел Саблин и предложил мне пройти во 2-й пост РТС. Это на 2-й платформе, в носу корабля. Я подумал, что, возможно, там пьянствуют матросы, и решил пойти. Я шел впереди, Саблин за мной. Тогда Саблин сказал спуститься дальше, и я через 2-й люк спустился в помещение 2-го поста, а Саблин остался наверху. Затем Саблин за­крыл люк на замок и сказал: «Посиди, поду­май, там есть 3 книжки…»

В версии вице-адмирала А.И. Корниенко арест командира выглядел следующим образом: «Потом мы узнали, что вечером 7 ноября на БПК происходили драматические события. Капитан 3 ранга Саблин зашел в каюту командира корабля капитана 2 ранга Потульного и доложил, что в помещении главного командного пункта (ГКП) творятся страшные беспорядки.

— Что именно? — уточнил командир.

— Я прошу вас пройти и посмотреть. Словами это не передать! — ответил Саблин.

И они вместе пошли на ГКП. Как только командир спустился по трапу в помещение, Саблин закрыл переборку на замок. Тут же рядом находился библиотекарь, он же по совместительству киномеханик старший матрос Шеин. Саблин приказал ему никого не допускать к командиру и вооружил его пистолетом. Осмотревшись в помещении, командир обнаружил матрац, одеяло. Здесь же лежала записка: «Извини, я не мог иначе. Придем к месту назначения, ты вправе будешь решать свою судьбу сам». И подпись: «Саблин».

К материалам следствия был приложен текст письма Саблина командиру корабля капитану 2 ранга Потульному: «Уважаемый Анатолий Васильевич! Не удивляйтесь положению, в которое вы попали. Это заточение – вынужденная  мера, чтобы оградить Вас от последствий нашего выступления, а так же чтобы Вы не помешали выполнению намеченного мною плана. Мы не предатели Родины, наши цели чисто политические: выйти на корабле в море и через командование добиться от ЦК и Советского правительства выступления по телевидению с критикой внутриполитического положения в стране. Возможно, Вы и согласились бы поддержать нас, как любой честный человек, т.к. очевидно, чувствуете, что не все хорошо в нашей стране. Но вера во всесильность и всеумность вышестоящих органов помешали бы Вам стать на нашу сторону. Поэтому Вам лучше находиться в посту. О корабле не беспокойтесь. В случае начала военных действий Вы немедленно вступите в командование кораблем. Если все будет нормально (по плану), то Ваше заточение продлится не более 5 дней. С уважением Саблин».

Арест командира корабля в изложении Саблина звучит вполне благородно и мило. В изложении же самого Потульного Саблин не только обманом затащил его и закрыл, но еще и словесно издевался. Честно говоря, Потульному не позавидуешь. Думаю, его, прежде всего, потрясло предательство Саблина, которому он доверял и как замполиту, и как своему бывшему однокашнику. Во-вторых, прочитав записку, Потульный понял, что Саблин замыслил нечто страшное, угрожающее судьбе всего экипажа. И он, командир корабля, преданный и запертый, бессилен это предотвратить…

Дело даже не в том, что действия Саблина по отношению к своему командиру — это низко и бесчестно, начиная с заранее куплен­ных в хозмаге зам­ков, отключения внутренней связи, унизительно-оскор­бительной «заботе» о командирском арестантском быте (книжки, постельное белье) и кончая вы­зывающе-издевательским выставлением охранника. Все это являлось ни чем иным, как самым настоящим пиратством, со всеми вытекающими последствиями. Но помимо всего прочего, арест командира корабля его подчиненным являлся чрезвычайно серьезной предпосылкой взрывного неповиновения старшинам, мич­манам и офицерам анархистски настроенных матросов-«годков», предпосылка враж­ды, раскола и драк на корабле, едва не переросших впоследствии в перестрелки и убийства.

Итак, пришедшему Шеину Саблин вручил пистолет «без патронов». Поначалу Шеин испугался, а потом спрятал оружие под голландку. Заметим, что Шеину был даден пистолет, изъятый из каюты командира корабля, т.е. личный пистолет Потульного. Одновременно Саблин объяснил, что вскоре он соберет офицеров и мичманов в мичманской кают-компании, где  провозгласит революционную коммунистическую программу. Относительно того, что ПМ был действительно без обоймы, у автора имеются серьезные сомнения. Согласно показаниям самого Шеина, обоймы у него были отобраны непосредственно перед заступлением на охрану запертого командира корабля. Это значит, что до этого пистолет был заряжен.

По воспоминаниям Шеина, вручая ему пистолет, Саблин сказал следующее:

— Еще Чернышевский говорил, что порой революционеру приходится идти на то, от чего честный человек откажется!

Весьма странное напутствие для вооружаемого мятежника, звучащее, как моральное оправдание его беззаконных действий на будущее. Что ж, Чернышевский был прав, утверждая, что мораль порядочного честного человека и революционера-террориста весьма различна. В чем суть напутствия Саблина? Да в том, что его великая цель оправдывает все средства для ее достижения, а потому он, Саблин, вместе с революционером-демократом Чернышевским, заранее отпускают все грехи Шеину. Отныне Шеин может делать все, что угодно, даже то, от чего всякий честный человек откажется! Получив такую индульгенцию от замполита корабля, Шеин, разумеется, сразу стал решителен и смел.

Из первого допроса В.М. Саблина 10 ноября 1975 г. г. Рига: «Я его (Шеина – В.Ш.) назначил охранять изолированного командира корабля. К тому же Шеин был посвящен в план моих действий и разделял мои мнения относительного выступления по телевидению».

Однако вначале охранять Потульного был послан Аверин, вооруженный же Шеин должен был заняться другим не менее важным делом. Отметим, что при этом его ПМ был снаряжен обоймой.

Из протокола допроса Шеина от 10 ноября 1975 года: «Пример­но в 19 часов 30 минут 8 ноября 1975 го­да по корабельной трансляции объ­явили о начале просмотра кино­фильма для личного состава в сто­ловой команды. Вслед за этим про­звучало приглашение офицерам и мичманам собраться в мичманской кают-компании». Для Шеина это был условный сигнал для активных дей­ствий.

«Я надел бушлат и, переложив пистолет в карман бушлата, — про­должал свои показания на суде Ше­ин,— вышел из ленкаюты и напра­вился на бак. Проходя мимо люка 3-го поста, ведущего во 2-й пост, где был изолирован Потульный, я увидел, что указанный люк закрыт на навесной замок. Встре­тив на баке матроса Уткина, попро­сил его сходить за Авериным, что­бы он помог мне охранять команди­ра корабля Потульного, так как я должен был во время собрания офи­церов и мичманов находиться в ки­ноаппаратной мичманской кают-компании и наблюдать за происхо­дящим. Аверин пришел, и я его по­просил во время моего отсутствия наблюдать за тем, чтобы никто не предпринял попыток освободить По­тульного».

Из воспоминаний главного корабельного старшины А. Миронова: «Охранять командира он (Саблин – В.Ш.) поставил матроса Аверина, вооружив последнего пистолетом. Тут нужно пояснить, что прежде, Аверин был одним из любимчиков Потульного, и, по свидетельству сослуживцев, одним из доносчиков – доверенное, так сказать, лицо, на которое командир «во всем мог положиться». Очевидцы рассказывали, что запертый Потульный пытался звать личный состав на помощь, называя Саблина предателем. Но здесь заработал «авторитет», честно заслуженный командиром в глазах своих подчиненных. Матросы, особенно молодые, которые по разным причинам не находились в это время на просмотре кинофильма, наблюдая происходящее, даже злорадствовали: «Посиди, посиди дорогой, так тебе и надо, может быть, поумнеешь!» Никто из слышавших крики Потульного о помощи не попытался его высвободить». Как ни грустно констатировать, но так забитые матросы-первогодки мстили своему командиру за постоянные унижения и издевательства годков, которых на «Сторожевом» никто никогда не останавливал.

Если верить А. Миронову, то Аверин был так же вооружен пистолетом. Значит, в распоряжении Саблина было уже три «ствола». Один он держал при себе, второй был у Шеина и третий у Аверина. При этом нигде нет упоминаний, что пистолет Аверина был разряжен.

Во время следствия Аверин заявил, что Саблин действительно хотел поручить ему охрану командира, но он, якобы, отказался. Саблин этот факт отрицал, считая привлечение Аверина к охране командира инициативой Шеина. Караулил ли Потульного Аверин или нет, мне так и осталось до конца невыясненным.

Впрочем, это уже сущие мелочи с тем, что именно с этого события началась Великая Ноябрьская Коммунистическая Революция…

Х        Х        Х

Когда-то в детстве мы очень любили играть «в Чапаева». Игра эта была нехитрая, но требовавшая определенного глазомера и расчета силы удара. Заключалась она в том, что на шахматной доске игроки выстраивали друг против друга в определенном порядке шашки и начинали щелчками сшибать друг друга, белые шашки били черные, а черные — белые. Тот, кто первым сшибал с доски все шашки противника, считался победителем. Наверное, Валера Саблин в детстве тоже любил играть шашками «в Чапаева»…

Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «После я пошел к себе в каюту (после того как запер командира – В.Ш.) и позвал дежурного по кораблю, чтобы он дал команду собрать офицеров и мичманов в кают-компании мичманов. В это время дежурил капитан-лейтенант Прошутинский. Через несколько минут, примерно в 19.30 из кают-компании доложили, что все в сборе. Собрались 27 офицеров и мичманов (15 офицеров и 12 мичманов)».

Из характеристики офицеров БПК «Сторожевой», присутствовавших на собрании в кают-компании мичманов данных им Саблиным: «Командир БЧ-1 старший лейтенант Смирнов Дмитрий Анатольевич. Медлителен, замкнут, молчалив. На собрании в кают-компании выслушал все, потом ушел.

Командир БЧ-2 капитан-лейтенант Виноградов Виктор Владимирович. Грамотен, вспыльчив, самонадеян. Голосовал против. Ушел в пост.

Командир ракетно-зенитной батареи лейтенант Степанов Владимир Валерьевич. Нес вахту на ходовом посту и на собрании не был. Затем Степанов и мичман Колесниченко пытались разоружить меня и втолкнуть в каюту № 23.

Командир БЧ-3, исполняющий обязанности старшего помощника старший лейтенант Саитов Булат Талипович. Вспыльчив, горяч, груб. Голосовал за меня. Мне казалось, что он меня поддерживает. Потом собрал в каюте офицеров. Причины вероломства Саитова объяснить не могу, возможно, повлияло бегство Фирсова и возможные последствия.

Командир группы управления БЧ-3 старший лейтенант Боганец Степан Николаевич. Мягкий, вежливый, часто болеет. Тихо проголосовал и тихо ушел в пост № 4.

Командир стартовой батареи БЧ-3 лейтенант Дудник Василий Константинович. Общее развитие слабое. Технику и специальность знает недостаточно. Медлителен, замкнут, с личным составом работать не умеет. В кают-компании сидел тихо. Голосовал за меня, потом предал.

Командир турбинной группы БЧ-5 старший лейтенант Гиндин Борис Иосифович. Грамотный. Голосовал против. Ушел в пост № 4.

Командир электротехнической группы БЧ-5 старший лейтенант Фирсов Владимир Викторович. Зрелый офицер, пользовался авторитетом у личного состава. Собирался поступать в военно-морскую академию. Голосовал против. Затем ушел по концам на бочку, а оттуда на подводную лодку.

Командир трюмнокательной группы БЧ-5 лейтенант Овчаров Валерий Николаевич. На собрании ничем себя не проявил, молчал. Ушел в пост № 4.

Начальник РТС капитан-лейтенант Прошутинский Анатолий Николаевич. Грамотный. Вначале был со мной. Когда я приказал ему собирать личный состав, заявил, что участвовать со мной не будет и попросил закрыть его с другими офицерами. Саитов взял у Прошутинского повязку «рцы» и портупею с пустой кобурой, ушел. Я закрыл Прошутинского в посту № 4.

Командир гидроакустической группы РТС лейтенант Кузьмин Сергей Яковлевич. Грамотный, но недисциплинированный. Авторитета нет. Молча ушел в пост № 4.

Начальник медслужбы старший лейтенант Садков Олег Степанович. Разболтан и недисциплинирован. Вел себя в кают-компании нервозно, голосовал против, ушел в пост № 4.

Помощник командира корабля по снабжению лейтенант Вавилкин Владимир Иванович. Общее развитие слабое, малоактивен. Вначале был за меня. Я велел ему составить более экономную раскладку продуктов».

Х        Х        Х

Идя в кают-компанию, замполит взял свой пистолет, причем непросто взял, а приготовил к стрельбе. Из показаний Саблина: «Идя в кают-компанию, я зарядил пистолет, взвел его и передернул затвор, в результате чего один патрон находился в патроннике, поставил на предохранитель и положил в левый внутренний карман тужурки».

Когда Саблин поставил на обеденный стол урну для голосования и вывалил кучу черных и белых шашек, никто толком ничего не понял. Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «На вооружении имел пистолет, но никому им не угрожал и его из кармана не вытаскивал».

Здесь наш «герой» не совсем откровенен. Начиная беседу с офицерами и мичманами в кают-компании мичманов, он предварительно предупредил их, что вооружен пистолетом и готов к отпору. 

Из признаний Саблина: «Офицеров в кают-компании я предупредил, что у меня пистолет, но не для применения насилия, а для пресечения беспорядков на корабле». Что и говорить, хорошее начало для разговора по душам! К тому же по показаниям офицеров, бывших в кают-компании, во время беседы Саблин распахнул тужурку и продемонстрировал торчавший из внутреннего кармана ПМ, так что утверждение о самых мирных намерениях можно оставить на совести Саблина.

Как следовало вести после этого собранным в кают-компании офицерам и мичманам? Вспомним, что почти все офицеры – молодые мальчишки-лейтенанты и старшие лейтенанты, для которых капитан 3 ранга, да к тому же еще заместитель командира по политической части и выпускник военно-политической академии – это серьезный авторитет уже в силу служебного статуса, ибо права замполита почти равны командирским.

С училищной скамьи этим лейтенантам вдалбливали, что заместитель командира по политической части – это полноправный комиссар и фактический представитель коммунистической партии на корабле. Сейчас замполит собрал их для того, чтобы заявить о своем желании выступить по центральному телевидению. Да их, в конце концов, какое дело, если хочет, пусть выступает!

Но демонстрация пистолета перед началом выступления говорила, что дело затевается весьма серьезное. Пистолет просто так не показывают. Оружие, есть оружие и если его показывают, то исключительно с целью демонстрации готовности его применение. Итак, вектор еще не начавшийся беседы был уже определен – Саблин излагает свои идеи, с которыми лучше заранее согласиться, так как несогласие чревато серьезными неприятностями.

Кроме этого Саблина должен был страховать Шеин. Вот как об этом говорил на суде сам Саблин: «Сна­чала я намеревался закрыть всех офицеров и мичманов в кают-ком­пании и попросить Шеина находить­ся в киноаппаратной и послушать, что они будут говорить обо мне, вы­явить согласных и несогласных с моей программой…»

О чем же желал разговаривать в кают-компании с офицерами и мичманами Саблин? Когда все расселись, Саблин, по словам Шеина, стал им рассказы­вать свою автобиографию. Основ­ное внимание по показаниям Шеина, Саблин уделял неравенст­ву, которое сложилось в обществе и которое он, сын привилегирован­ных родителей, мог наблюдать с раннего детства и безнравственно пользоваться этими привилегиями, все время мучаясь от того, что не мог от них отказаться. «Постепенно развивая мысль, он остановился на наших недостатках, — говорил Ше­ин. — По его утверждению, люди в нашей стране утратили всякие идеалы, пропала у них и вера в партию, так как среди коммунистов появилось много приспособленцев, ловкачей, бюрократов, которые ста­вят свои интересы, свое личное бла­гополучие выше интересов народа…»

Затем Саблин перешел уже к вопросам политическим. Тезисы речи Саблина и его последующий разговор с офицерами восстановлен по показаниям  В.М. Саблина на допросе 21 ноября 1975 года и показаниям офицеров БПК «Сторожевой».

Из речи Саблина перед офицерами: «Становится все сложнее работать с личным составом, который уже не поддается комсомольскому влиянию, который уже не верит  в наши лозунги, призывы и приходится применять только меры принуждения, т.е. создается сложная обстановка не позволяющая заниматься личным составом.

На корабле плохо поставлена боевая подготовка, много очковтирательства, никто не говорит открыто, а в случае начала боевых действий за все это придется расплачиваться кровью. С безобразиями в стране борется журнал «Крокодил», в своих выступлениях Аркадий Райкин и сатирический киножурнал «Фитиль». Все смеются, но дальше дело не идет…

Я решил идти на корабле в Ленинград и выступить там по телевидению, рассказав советскому народу обо всех безобразиях в нашей стране, чтобы призвать всех отказаться от всего личного во имя общего. Если сегодня отказаться от выступления, то не сможем честно смотреть в глаза родным и близким, знакомым, друзьям, нашим детям!

На флоте в настоящее время сложилась революционная ситуация: низы не хотят служить по старому, а верхи не могут ими управлять».

Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «Я говорил час с лишним. Суть моей беседы выразилась в следующем: Я намерен выступить по телевидению с критическим анализом некоторых вопросов внутренней политики КПСС. О своем выступлении хочу сказать, что по ряду вопросов у нас невозможно выступить, у нас нет свободы слова и печати. Социализм более развитый строй по равнению с капитализмом. Общественные отношения должны развиваться и совершенствоваться. Необходимо изжить бюрократизм, разрыв между высшим и низшим окладами, активизировать, работу комсомола. Надо добиться, чтобы в КПСС принимали больше рабочих и крестьян. Нас не удовлетворяет порядок боевой подготовки, и занятия по специальности плохо организованы. Я сказал, что еще выступлю перед рядовым личным составом, после чего начнем подготовку к бою и походу, затем снимемся  и выйдем в Балтийское море. С моря дадим телеграмму Главнокомандующему, чтобы он обратился в ЦК за разрешением одному члену экипажа выступить по телевидению ежедневно по 30 минут до 1 мая 1976 года. После положительного ответа идем на Кронштадтский рейд и должны потребовать, чтобы телеаппаратуру должны доставить на корабль для выступления. После нескольких передач нам следует перейти в Ленинград и там встать у пирса. По телевидению я намерен был выступать сам».

Когда Саблин держал речь, мич­ман Житенев подал реплику, что он выступает как академик Сахаров, Саблин проигнорировал это замеча­ние. Но того же мнения, что и Жи­тенев, придерживался и небезызве­стный мичман Бородай, который начиная с 90-х годов пытается героизировать Саб­лина, а заодно и себя самого. На допросе же 10 ноября 1975 года он по­казал: «Я начал анализировать его выступления, и у меня сложилось убеждение, что Саблин повторяет во многом слова Сахарова, Солже­ницына и дикторов зарубежных ра­диопередач «Голос Америки». Сам же Саблин, комментируя на суде подобные заявления, однозначно ответил: «Нет, Сахарова и Солжени­цына я не имел в виду».

После этого, ошарашенные всем услышанным, офицеры и мичманы начали задавать Саблину вопросы.

Заметим, что на допросе 10 ноября 1975 года Саблин пытается исказить картину, происходившую в кают-компании мичманов и «вспоминает» всего лишь о двух вопросах: «Мне задали вопрос: «Что будет с нашими семьями?» На это я ответил, что семьи не должны пострадать. «Поддерживает ли командир?» На это я ответил, что командир закрыт в посту. «Есть ли смысл выступать по телевидению и вряд ли нас поймут?» Я на это ответил, что надо выступать так, чтобы нас поняли. Кто конкретно вопрос задавал, сейчас не могу вспомнить».

В своих показаниях Саблин, мягко говоря, не совсем честен. Так по показаниям мичмана Калиничев это он спросил Саблина: «Как к этому относится командир и где сейчас он находится?»

Ответ замполита был совсем иной, чем в его показаниях на допросе. По словам находившихся в кают-компании офицеров и мичманов, на вопрос Калиничева Саблин ответил следующее:

— Командир полностью меня поддерживает и разделяет мои взгляды. В настоящее время он находится у себя в каюте и отдыхает, поручив мне заниматься данным вопросом.

Вспоминает вице-адмирал А.И. Корниенко: «Личный состав не знал, что командир арестован, а когда это стало известно, предпринял все возможное, чтобы его освободить. Но вскоре по корабельной трансляции последовала команда: «Офицерскому и мичманскому составу собраться в кают-компании». Первое, что спросили офицеры у замполита: «Где командир?»  — Командир приболел. Лежит в своей каюте. Он меня поддерживает. Мне поручил выступить перед вами, — соврал Саблин».

Известие о том, что не только замполит, но и командир ратует за выступление по телевидению, произвело на офицеров и мичманов должное впечатление. Все были в полном смятении. Не понимая толком происходящего, они, однако, чувствовали определенную незаконность действий. Несколько успокаивало лишь то, что, по словам Саблина, всю ответственность за происходящее он берет на себя, к тому же его (по словам Саблина) поддерживает и командир. Да и чего волноваться, когда у замполита одна просьба – выступить по телевидению о том, что не все у нас еще ладно и как сделать так, чтобы жить стало лучше. Что в том крамольного?

 Следствие восстановило, какие вопросы, в каком порядке задавались в кают-компании мичманов, и какие ответы на них были получены.

Итак, первым вопрос задал мичман Житков:

— А не является ли Ваше выступление изменой Родине?

Саблин:

— Нет, не является. Это чисто политическое выступление!

Не удовлетворенный таким ответом Житков начинает говорить, что именно политическое выступление – это и есть измена. Но его резко обрывает Саблин:

— Времени для дискуссии у меня нет! Можно только задавать вопросы!

После этого он зачитывает собравшимся в кают-компании текст 64 статьи Уголовного Кодекса РСФСР: «Статья 64. Измена Родине. а) Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, — наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертной казнью с конфискацией имущества».

После этого Саблин разъясняет, что его действия не попадают под эту статью.

Вопрос:

— Зачем Вы дали пистолет Шеину? Это же преступление…

— Он без патронов. — Ответил Саблин.

Затем кем-то из собравшихся был задан следующий вопрос:

— Что ждет родственников тех, кто согласится участвовать  с Вами?

 Ответ Саблина:

— Я дам радиограмму Главнокомандующему ВМФ с требованием не трогать наших родственников!

Старший лейтенант Фирсов:

— Представляете ли Вы все последствия затеваемой вами авантюры?

Этот вопрос Саблин оставил без ответа.

Лейтенант Овчаров:

— Вы выступаете от себя или от какой-то организации?

Ответ Саблина:

— Я выступаю от себя лично, но думаю, в стране и на флоте меня многие поддержат.

Далее кто-то спросил:

— Что Вы намерены  делать в случае невыполнения Ваших требований?

Ответ Саблина:

— При экономном использовании топлива и продовольствия их хватит на 5 суток. После этого будем останавливать все проходящие мимо суда, и просить помощи.

Этот ответ вызывает недоумение у собравшихся, и кто-то уточняет:

— У всех или только у иностранных?

Ответ Саблина:

— У всех, кого встретим.

Затем лейтенант Садков попытался призвать Саблина к партийной совести:

— Как же Вы можете такое предлагать, Вы же член КПСС!

На это Саблин ответил так:

— Я считаю, что по убеждениям не могу быть членом КПСС, но вопрос о моем членстве должна решить партийная организация.

В это время в примыкающей к кают-компании кинобудке произошло какое-то шевеление.

Капитан-лейтенант Прошутинский:

— Там кто-то есть!

По версии Саблина на это он ответил:

— Там свой человек!

По версии остальных участников событий он ответил так:

— Там мой человек и он вооружен

Согласитесь, что разница в вариантах ответа принципиальная.

Любопытно, что  по ходу следствия Шеин несколько по разному интерпретировал приказ Саблина спрятаться в кинобудке рядом с кают-компанией. Так в начале следствия он говорил об этом так: «Саблин попросил меня во время его выступления пе­ред офицерами и мичманами нахо­диться в киноаппаратной мичман­ской кают-компании с тем, чтобы на­блюдать за присутствующими на собрании и пресечь при необходимо­сти их попытки оказать ему какое-либо противодействие, а также во время проводимых Саблиным ме­роприятий на корабле охранять ко­мандира корабля и не допускать ос­вобождения его из второго поста РТС».

Однако на суде, отвечая на вопрос председательствую­щего на суде, матрос Шеин уточнил свою роль, от­водимую ему в тот момент Саблиным, совсем иначе. «Когда я зашел к Саблину, — показал подсудимый, — он до­стал из шкафа пистолет и передал его мне. При этом он пояснил, что когда он будет выступать в мичманской кают-компании перед офицерами и мичманами, то через окошечко киноаппаратной я должен наблю­дать за присутствующими и в случае напа­дения на Саблина кого-либо из находящих­ся в кают-компании пригрозить пистоле­том».

Насчет пасторального «пригрозить пистолетом» я что-то не уверен. Как говорил Антон Павлович Чехов, если в первом акте на сцене висит ружье, то в третьем оно обязательно должно стрелять. Да и узкое окошко кинобудки — это место абсолютно не пригодное для демонстрации пистолета. Шеин, что, должен был в узкое оконце высовывать руку с ПМом и вертеть ею в разные стороны? А вот для контроля за ситуацией и для ведения прицельного огня, как из дота, будка киномеханика соответствовала идеально. Поэтому будем честны — если бы Саблин приготовил Шеина исключительно для демонстрации пистолета, то тот должен был стоять рядом с ним, или же подслушивать разговор за дверью, чтобы в нужный момент войти и показать всем свой грозный пистолет. Но Шеин расположился в месте, которое, как можно лучше, было приспособлено именно для ведения огня по находившимся в кают-компании.

Таким образом, факт своего нахождения в кинобудке во время беседы Саблина с офицерами и мичманами в кают-компании мичманов Шеин полностью подтверждает. Признает он и то, что имел в это время пистолет ПМ, переданный ему предварительно Саблиным, но при этом (в отличие от Саблина) не говорит, что в тот момент пистолет не имел патронов. Фактически он подтверждает и задание Саблина — внимательно следить за поведением офицеров и мичманов и в случае возникновения опасности для замполита защитить его.

Безусловно, Шеин был преисполнен важности порученного ему дела. Кто он был еще несколько часов назад? Да простым матросом! Кем он стал теперь — вторым человеком на корабле! Именно он содержит сейчас под арестом самого командира корабля, того, кто еще вчера его и упор не замечал, а сейчас бьется кулаками в люк и умоляет выпустить из заточения. Винтовка, по словам Мао-Цзэдуна, рождает власть, и сейчас эту реальную власть Шеин получил в виде пистолета ПМ и полного доверия со стороны замполита. У меня нет никаких сомнений, что начнись в кают-компании потасовка, Шеин без малейших колебаний применил бы по противникам Саблина символ своей власти. В том, что он бы это сделал с превеликим удовольствием, у меня никаких сомнений нет, тем более что карт-бланш от Саблина на эти действия был уже ему даден.

Х        Х        Х

Когда Саблин велел определяться и голосовать, офицеры и мичманы опешили:

— Надо подумать!

— Времени нет! – ответил Саблин.

Обрушив на офицеров и мичманов поток информации, Саблин применил известный психологический прием — не давая времени на осмысление, требовать принятия решения. На этот шаг Саблин пошел, так как прекрасно понимал, что как только люди трезво оценят его речь и объявленные планы, то дружно выступят против него.  

 «Я попросил офицеров и мичманов взять по одной белой и по одной черной шашке. — рассказывал Саблин на допросе 14 нояб­ря 1975 года — Со смехом и шутками они разобрали эти шашки».

В шутках и смехе, о которых говорит Саблин, я не слишком верю. Впрочем, часть мичманов была здорово навеселе, так как распитие спиртных напитков в обед и после него было санкционировано самим Саблиным. Пьяные мичмана действительно могли и шутить и смеяться, ибо для них праздник все еще продолжался! Их дело вообще десятое. Над ними столько начальников, которые должны принимать решение. Пьяным, как известно море по колено, но протрезвление будет не радостным…

О том, что на «Сторожевом» многие мичманы и старослужащие старшины и матросы были, мягко говоря, не слишком трезвы вечером 8 ноября написал в свое время изучавший события на «Сторожевом» генерал-майор юстиции Борискин: « Как уже упоминалось, свои экст­ремистские и террористические вы­ходки Саблин объяснял усложнив­шейся ситуацией. В общем-то, с са­мого начала он ею не владел. Ее взяли в свои руки хулигански на­строенные элементы, многие из ко­торых пребывали в нетрезвом со­стоянии. Кроме полупьяного матро­са Аверина, о котором уже шла речь, был навеселе, к примеру, мич­ман Хомяков. По его словам, 8 нояб­ря вместе с ним распивали на ко­рабле коньяк и вино мичманы Ве­личко и Ковальченков, Сверев и Гоменчук. Нынешний ярый пропаган­дист «революционных идей Сабли­на» мичман Бородай на допросе 25 декабря 1975 года об употреблении спиртных напитков не говорил, но вот как передал свое состояние в тот день: «…мне и во время выступ­ления Саблина, и тогда, когда за­давали вопросы, не удавалось со­блюсти спокойствие: было какое-то беззаботное и веселое настроение, ведь я только недавно возвратился на корабль из дому. Боцман Житенев да и некоторые другие из при­сутствующих одергивали меня и просили не улыбаться, не мешать им слушать выступление Саблина. Я же никак не мог воспринять все происходящее серьезно…»

Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «Потом я предложил голосовать путем опускания шашек в урну. Шашки и урну для этой цели я принес сам. Кто за — белые, против – черные. После голосования, подсчитав количество опущенных шашек, оказалось, что за предложенный мною план проголосовало 17 офицеров и мичманов, а против 10. После голосования я, проголосовавшим против меня, предложил освободить кают-компанию и спуститься в 4-й пост. Из кают-компании ушли несогласные со мной офицеры: Овчаров, Гиндин, Смирнов, Виноградов, Садков, Прошутинский, Кузьмин, мичманы Житенев и Хохлов. Кто еще ушел, не могу вспомнить. Вместе со мной в кают-компании остались офицеры: Саитов, Степанов, Вавилкин, Фирсов, Дудник, мичманы Хомяков, Величко, Бородай, Гоменчук. Остальных не помню. Кто-то из оставшихся говорил, что так нужно было действовать давно».

Но это Саблин говорит 10 ноября на первом допросе в Риге, так сказать по свежим следам, когда еще не знает или не понимает, что следствие по его делу будет самым серьезным и дотошным. Когда же он, наконец, это понимает, то сразу меняет свои показания.

Из протокола допроса капитана 3 ранга В.М. Саблина 28 ноября 1975 года, город Москва: «После окончания голосования я тут же вскрыл урну и пересчитал черные шашки. Их в урне оказалось 10 штук. Какое количество белых шашек находилось в урне, сказать затрудняюсь, но думаю, что их там было 17 штук. После этого я сказал: «Кто за меня остаться для обсуждения дальнейших действий. Кто против, тем следовать в пост № 4, где я вас закрою. В пост направились Овчаров, Гиндин, Смирнов, Садков, Кузьмин, Боганец, Виноградов, мичманы Хохлов, Житенев и Гришин. Виноградов и Житенев хотели отправиться в свои каюты, но я не разрешил, приказав всем следовать в пост № 4, где Шеин закрыл всех на замок».

Из архивной справки: «Гиндин Борис Иосифович, 1950 г.р., уроженец Ленинграда, с марта 1973 г. командир турбомоторной группы БЧ-5 БПК «Сторожевой», старший лейтенант. После отказа участвовать в угоне корабля, был вместе с другими офицерами и мичманами изолирован в помещении поста № 6».

Из архивной справки: «Житенев Анатолий Васильевич, 1928 г.р., уроженец города Рассказово Тамбовской области, старший боцман БПК «Сторожевой», мичман. Во время указанных событий, как не поддержавший план Саблина, был изолирован в 6-м посту вместе с другими офицерами и мичманами. Впоследствии участвовал в освобождении командира корабля Потульного».

По утверждению вице-адмирала Корниенко «за предложение Саблина высказались три лейтенанта и несколько мичманов. Всех, кто был не согласен и выступил против, под угрозой оружия Саблин и Шеин закрыли в трюме».

И снова масса вопросов. Прежде всего, странно, что на допросе 10 ноября Саблин пытается показать, что все, кто не пожелал самоарестовываться в посту № 4, его, таким образом, «поддержали». Зачем он это утверждал, я в точности не знаю, но скорее всего, для того, чтобы создать у следователей иллюзию того, что его призывы достигли сердец офицеров и мичманов и те решили связать свою судьбу с его революционными идеями. На самом деле, картина была несколько иная. Как мы видим, в протоколе допроса 28 ноября Саблин уже хитрит. Он уже ничего не помнит, сколько человек проголосовало за его план, так как не пересчитывал белые шашки. Вот так 10 ноября помнил, как считал белые шашки, а спустя восемнадцать дней уже не помнит! Ну и память! С такой амнезией только и лезть в правители государства!

Ладно, допустим, что мы поверим заявлению Саблина от 28 ноября. Но если он на самом деле даже не удосужился пересчитать количество своих потенциальных единомышленников, то зачем вообще было затевать весь этот цирк с шашками!

А потому, читая показания Саблина о том, что его поддержало то 17 человек, то какое-то неопределенное число, которое он даже не удосужился подсчитать, мы должны понимать – и в первом, и во втором случае Саблин врал, набивая себе цену, пытался продемонстрировать следователям свое мнимое влияние на офицерско-мичманский состав и свой псевдоавторитет. На самом деле голосование на шашках закончилось для Саблина полным крахом, ибо он явно рассчитывал на большее.

Не может быть никакого сомнения в том, что Саблин, конечно же, все шашки пересчитал и черные, и белые. Увы, результат для него был неутешительный – белых шашек в урну не кинул никто! Об этом, кстати, говорят в своих показаниях и все участники этого совещания. Каждый из них утверждает, что он кидал в урну черную шашку. Конечно, голосование было почти тайным, а потому во время следствия кое-кто мог просто обмануть следователя, чтобы выйти сухим из воды. Но все дело-то в том, что никто из голосовавших, в итоге Саблина по настоящему так и не поддержал! Это является косвенным доказательством того, что никто за него не голосовал и изначально.

Расстроился ли Саблин, подсчитав свои шашки? Думаю, что особого расстройства у него не было, такой итог собрания в кают-компании был вполне прогнозируем. Неужели кто-то сомневается, что Саблин серьезно верил в то, что офицеры и мичманы корабля, услышав о его бредовых идеях и маниакальном желании, во что бы то ни стало, явить свой лик миллионам советских телезрителей, сразу же ринуться за ним? Неужели он верил в то, что все они разом позабудут о присяге, о воинском долге, о Родине, о собственном благополучии, о служебной перспективе, о своих семьях и гуртом кинутся помогать замполиту в осуществлении его вселенских замыслов? Причем здесь они?

На самом деле представьте себя на месте собранных в кают-компании офицеров и мичманов. Вечером праздничного дня вас ни с того ни с сего собирает замполит, мелет какой-то бред о тотальной несправедливости в стране, ни с того ни с сего долго талдычит свою биографию и, в конце концов, заявляет о желании расправиться со всеми недостатками выступлением по телевизору в Ленинграде. После чего призывает всех помочь ему в осуществлении этой весьма странной идеи. Да с какой стати, вы должны ему в этом помогать? Это что, входит в круг ваших служебных обязанностей? Если Саблину хочется стать телезвездой, пусть таковой становится, но сам и не на их горбу!

Ведь у каждого из собранных в кают-компании имеются свои мечты и свои жизненные планы, с чего они должны кидаться в омут головой за замполитом, которого-то, кстати, и не слишком уважают! Да и заявление перед беседой о наличии оружия, не могло прибавить доверия к оратору, а обнаружение стрелка в кинобудке тем более.

Весь этот фарс с голосованием был, в конечном итоге, придуман исключительно для того, чтобы выявить степень несогласия офицерско-мичманского состава корабля и иметь основание для его группового ареста и изоляции. На самом деле с самого начала заместитель командира БПК «Сторожевой», как мы уже знаем, рассчитывал на помощь совсем другой категории экипажа корабля.

Х        Х        Х

Когда сейчас мои знакомые, имеющие то или иное отношение к событиям 9 ноября в Риге, говорят о трусости и нерешительности офицеров «Сторожевого», я стараюсь доказать им – Слава Богу, что все пошло именно так, как пошло. И в целом, несмотря на весь драматизм ситуации, все закончилось без большой крови, если не считать нескольких разбитых носов. А ведь, прояви кто-то в споре с отцом новой революции излишнюю строптивость, все могло бы закончиться куда как трагичней.

Что касается офицеров и мичманов, то Саблин прекрасно понимал, что большая их часть за ним никогда не пойдет (как и командир корабля), а потому заранее предусмотрел их арест и изоляцию. Однако необходимость иметь в наличии хотя бы нескольких профессионалов своего дела вынудила его провести клоунаду с шашками, которая, по большому счету, ровным счетом ничего не дала. Большая часть собравшихся, как мы уже знаем, сразу категорически отвергла всякое сотрудничество с Саблиным, другая (меньшая) часть, состоявшая по большей части из нетрезвых мичманов, толком не поняв, о чем идет речь, предпочла спрятаться в своих каютах и отсидеться там до лучших времен.

После этого Саблин велел проголосовавшим против него отправиться под замок в гидроакустический пост. Дежурный по кораблю капитан-лейтенант Прошутинский заявил, что участвовать в авантюре Саблина не желает и готов быть изолированным. Исполняющий должность старшего помощника командира корабля старший лейтенант Саитов принял у него повязку «рцы» и передал ее лейтенанту Дуднику.

Выдержка из протокола допро­са Саблина: «10 офицеров и мичманов, в числе ко­торых были офицеры Овчаров, Гиндин, Смирнов, Виноградов, Садков, Кузьмин. Боганец. мичманы Хохлов, Житенев и Гришин, вышли из кают-компании и под моим на­блюдением спустились в пост № 4, распо­ложенный в трех метрах от двери кают-ком­пании мичманов. В этот момент я увидел недалеко матроса Шеина, наблюдавшего за происходящим. Я закрыл дверь поста клю­чом, а люк этого же поста навесным замком и вернулся в кают-компанию».

Из воспоминаний главного корабельного старшины А. Миронова: «Изолированных офицеров и мичманов Саблин поставил охранять Бурова, который так же был старослужащим. Буров, Шеин и Аверин были вооружены огнестрельным оружием, которое им выдал Саблин, так как у него были ключи от табельного оружия». Перелистав все сорок томов уголовного дела по мятежу на БПК «Сторожевой» я так и не нашел однозначного ответа вооружал ли Саблин пистолетом только Шеина или все же вооружил еще двоих своих подельников. Возможно, что Буров, вооружился сам, отобрав один из пистолетов у арестованных офицеров. Что касается Аверина, то он мог просто блефовать, говоря, что тоже вооружен. По крайней мере, такая картина событий мне видится наиболее реальной.

Заметим, что перед голосованием Саблин предупредил всех, что все несоглас­ные с ним смогут разойтись по сво­им каютам, ну, а после, удостоверившись в отсутствии активного сопротивления, под­верг всех несогласных, как и командира, аресту.

Из показаний Саблина во время еще одного допроса: «Я спустился с Прошутинским и закрыл его в посту № 4 на ключ и навесил замок. В это момент Шеин сообщил мне, что командир, каким-то образом, открыл люк в посту № 2, выбрался в пост № 3 и теперь стучит в люк, просит выпустить его, чтобы поговорить. Я отправился к посту № 3. Не открывая люка, я коротко объявил ему цель захвата корабля, что взял командование на себя. Потульный сказал, что я все это зря затеял и попросил папирос. Шеин принес их, и я просунул папиросы в щель люка».

В изложении Саблина представляется, что между запертым командиром и ним происходил почти светский разговор. На самом деле все было совершенно иначе. Потульный кричал, крыл изменника-замполита последними словами. Он не просил, а требовал открыть люк. Он не намеревался о чем-то говорить с Саблиным, а открыто заявил ему, что как только выберется на свободу, то немедленно его арестует. По показаниям Шеина и Саблин не слишком любезно разговаривал с командиром, пригрозив ему в случае буйного поведения некими «санкциями».

Уходя, Саблин велел Шеину:

— Поставь на люк третьего поста металлическую подпорку, чтобы командир уже наверняка не вылез!

О роли Шеина в этом эпизоде Саблин достаточно подробно рассказал на допросе 10 января 1976 года: «Заперев Потульного около 19 часов, я вызвал Шеина, вручил ему ПМ и поставил новую задачу. Во время моего выступления перед офицерами и мичманами он должен был находиться у люка поста, где изолирован командир и не допустить, чтобы кто-либо выпустил Потульного. После того, как я закончу беседу с офицерами и мичманами, изолирую несогласившихся, а сам уйду выступать перед личным составом, Шеин должен был через окошко в кинобудке скрыто наблюдать за поведением оставшихся в кают-компании офицеров и мичманов, информировать меня об их поведении и намерениях. Кроме того, во время изоляции несогласившихся, Шеин должен был находиться в коридоре кают-компании мичманов и оказывать мне помощь в случае каких-то нежелательных действий по отношению ко мне со стороны офицеров и мичманов. Эти мои указания  Шеин выполнил, но не совсем так, как я хотел.

Уже во время выступления я и присутствовавшие в кают-компании заметили, что в кинобудке кто-то находится. Я подумал, что это Шеин, хотя в это время он должен был быть у люка поста, где был закрыт командир. Во время изоляции несогласившихся со мной офицеров и мичманов, Шеин появился в кают-компании и затем помог мне изолировать этих офицеров и мичманов в 6-м посту. Других задач перед Шеиным я не ставил. Как-то получилось, что он в основном обеспечивал пресечение возможных попыток освободить командира «Сторожевого» Потульного из постов № 2 и № 3. Шеин сообщил мне о просьбе Потульного поговорить со мной, затем присутствовал при разговоре с Потульным, который я вел через люк поста № 3. Потом с Авериным закрепил люк поста № 3 раздвижным металлическим упором».

Заметим, что из числа тех, кто остался в кают-компании, и не пожелал садиться под замок в радиотехнической агрегатной, в конечном итоге, помогать Саблину никто так и не стал. О чем это говорит? О многом!

Из показаний Саблина на допросе 10 ноября 1975 года: «Когда я провел беседу с офицерами и мичманами, Мне показалось, что те 17 офицеров и мичманов, которые своим голосованием поддержали меня, искренне хотят помочь мне. Впоследствии выяснилось, что они  начали сдавать свои позиции. Так Степанов и Саитов открыто сказали мне, что больше не будут поддерживать меня. Из мичманов так же мне заявили Савченко и Житков, удалились в свои каюты и закрылись».

Да, кто-то, пойдя по пути наименьшего сопротивления, почел за лучшее отсидеться под замком в агрегатной. Некоторые решили спрятаться в своих каютах. Это был их выбор. Другие же сидеть под замком не пожелали. Причины на этого у каждого были свои. С какого это бодуна я должен лезть под замок в агрегатную? Я что, в чем-то провинился? Именно поэтому идти под конвоем Саблина и Шеина в пост № 4 отказались вовсе не те, кто по рассказам Саблина, вроде бы изначально поддержал его, а те, кто не пожелал быть пешками в непонятной для них игре замполита.

Забегая вперед, скажем, что именно из числа не пожелавших самоарестовываться офицеров и мичманов был старший лейтенант Фирсов, который, рискуя жизнью, выполнил свой офицерский долг, те, кто предпринял первую попытку арестовать мятежника Саблина, а также те, кто, в конечном итоге, освободили командира и остановили корабль. Помимо этого некоторая часть молодых офицеров и мичманов в тот момент просто до конца не поняла смысла происходящего и в силу авторитета должности замполита некоторое время изображала какую-то деятельность, но потом, поняв, что игры закончились и начинаются вполне серьезные вещи, так же отказалась от участия в саблинской авантюре.