Ракетный подводный крейсер стоит на якоре. На рейде с поэтическим названием — Кильдин Могильный. Отрабатывает элементы „высокой морской культуры». Эта «культура» не рекомендует заниматься ловом рыбы с борта военного корабля. Но рыбки-то, свежей, страсть как хочется! Поэтому в день постановки на якорь старпом не стал записывать в журнал суточных планов отработку „морской культуры и т. д. и т.п.» Организовали лов рыбы на бригадном подряде. Неплохо получилось. За один день на дверные хромированные ручки натаскали столько трески, что ее трескали все дни стоянки. После рыбалки взялись за „морскую культуру». В ней есть препротивный пунктик — „Человек за бортом». Это маневр высокоэнергичного, быстрого спасения человека, упавшего за борт. Спасать надо — ну очень быстро, пока человек не успел окочуриться в холоднющей забортной воде. Надводники швыряют за борт ящик и начинают его быстренько „спасать». Вываливают за борт шлюпку с гребцами, корабль вертится вокруг оного ящика, до самого его излова. „Живого» или „мертвого». Состояние „спасаемого» определяет старпом по секундомеру. Уложились в несколько минут -спасли, нет — начинай все сначала. Есть определенный элемент веселья и в ритуальном деле.

Спасение человека, оказавшегося за бортом подводной лодки — занятие малоперспективное. Сам свалился — сам и вылезай. Нет на подводной лодке шлюпок с лихими гребцами! Есть спасательно-сигнальные шары, круги, жилеты. Если не экипировался достойным образом, перед тем как свалиться за борт, — плохи твои дела. Поэтому „высокая морская культура» для подводника предусматривает безукоризненное знание и выполнение инструкции И.Ильфа и Е.Петрова: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Спасение «утопленника» — ящика, если не привяжешь к нему сигнальный конец, желаемого результата не приносили. Не кидался он за спасательными кругами и шарами! Шпарил он от подводной лодки, по течению и ветру, в даль морскую.
Сниматься с якоря и гнаться за ним — хлопотно и долго. Так и записали бы норматив по спасению человека за бортом по принципу: палец-пол-потолок. Вдруг отыскался на экипаже „морж». Молодой лейтенант. Часа полтора он охмурял своим предложением старпома. Допек. Тот согласился. Обмотали „моржа», как куклу, всеми средствами спасения и позволили свалиться за борт.
Он, стервец, не позволил выдернуть себя на борт сразу, а обплыл носовую оконечность лодки и вылез по штормтрапу на левом борту, напротив входной двери рубки. Сам. Даже не пришлось тянуть его на сигнальных концах. Проплыл метров пятьдесят и потратил на это не больше трех минут. Норматив был „отработан» фактически и с большим перекрытием. Молва об этом докатилась до командирской каюты. Командир выскочил на носовую палубу.
— Это еще что за х … моржовый у нас отыскался! Старпом! Зайдите ко мне в каюту, — оценил он результаты учения „Человек за бортом». И запретил «совершенствование» этого элемента.
Запрет — запретом, но моржевание (моржизм) — это не героический порыв, а болезнь. Сдвиг по фазе.

* * *
Молодой лейтенант — „морж» заколебал своими просьбами «собачью» вахту — с 0400 до 0800 утра. Выползет, злодей, часов в 5 утра. Бултых в воду с правого борта и через пару минут вылезает на левом борту. По штормтрапу. Довольный. И красный, как ошпаренный кипятком рак! Он доволен. Но вот-вот об этом дознается командир. Не миновать вахте фитилей. На слабые возражения вахты „морж» реагировал неизменным:
— Не бзди бояться, мужики!
Не закладывать же его командиру. Но и надо бы как-то отвадить. Не ровен час, утопнет или командир дознается. Сообразили. Тщательно отследили, чтобы баллон гальюна третьего отсека (левый борт, в одной плоскости с входной рубочной дверью), не продувался. Дня два. Третью ночь встретили во всеоружии.

* * *
„Морж» высунулся из рубочного люка, как в полынье. Как и в предыдущие два дня — в 5 утра.
— Привет, мужики! На палубе никого? Так я пошел?…
— Давай…
Гикнув, сиганул с правого борта. Повизгивая и покрякивая, погреб вокруг носа подводной лодки. Чайки, как всегда, подняли возмущенно — удивленный гвалт. В пловце они заподозрили злостного конкурента на пищевые отходы. На мостике вахтенный офицер скомандовал:
— Трюмный центрального поста! Приготовить баллон гальюна к продуванию!…
— Есть приготовить гальюн к продуванию!…
„Морж» огибает носовую оконечность подлодки. Радостно машет руками. Вахтенный офицер отвечает тем же, зорко наблюдая за ним и поддерживая связь с трюмным центрального поста:
— Трюмный! Гальюн — товсь!…
— Есть товсь!…
Пловец финиширует у штормтрапа под команду вахтенного офицера:
— Гальюн! Пли!!!
Подводники, от добротной и регулярной пищи, от малоподвижности, гальюнные свои мероприятия проводят в стенаниях и всхлипах, сопровождаемых философским умозаключением:
— Свежо питание, да серится с трудом!
И тем не менее, за двое суток четырехсотлитровый баллон гальюна заполняется под „завязку». Воздух высокого давления, поданный в баллон, выстреливает все его содержимое за борт. Мощный гейзер из воды и фекалий подхватил „моржа», приподнял его в воздух и вместе с ним рухнул в воду у борта. Чайки взмыли вверх и в страхе отлетели подальше от корабля. „Морж » вылез на палубу в жутком виде. Если бы не система смыва палубы и якорной цепи, подготовленная теми же вахтенным офицером и трюмным центрального поста, ему пришлось бы избавляться от „лапши» гальюна „вручную». Под струями помпы „моржизм» продолжался еще минут десять, пока не были смыты все последствия гейзера как с „моржа», так и с палубы. Устойчивая вонь еще долго витала над кораблем, отпугивая чаек. В вахтенном журнале центрального поста подводной лодки появилась запись: «Ревизионизм и моржизм — злостные враги марксизма-ленинизма! Они не пройдут! Вахтенный офицер, старший лейтенант второго срока носки — подпись».